* * *
Придя в себя, я собрал пустые бутылки, валявшиеся по комнате, вытряхнул из последней пачки единственную сигарету, сел и закурил.
Отдел жил обычной жизнью: в спортзале кто-то колотил по боксёрской груше, в душевой лилась вода, Старшина переругивался с кем-то по телефону. Я посидел-посидел да и пошёл к тётке.
По дороге мне попался чёрт-торговец. Я вытряхнул его наизнанку и среди спиртного, табачного и наркотического обнаружил ещё много полезного, вроде холодного кефира.
После него мною была приобретена баночка кофе и пачка печенья, а вслед за тем чёрт, льстиво улыбаясь, проводил меня до отдела кадров и очень агитировал при необходимости обращаться только к нему, объяснив это тем, что постоянным клиентам он делает скидки.
Тётка сидела в своей конторе, печатая какой-то документ.
- Здравствуй, зайка! - поприветствовала она меня.
Мы обнялись, после чего я выставил на стол свои трофеи.
- Господи! - воскликнула тётка. - Кофе! Печенье! Где ты это всё взял?
- Философ дал. Он меня стажирует, заботится обо мне.
В руке тётки появился чайник.
- Вообще-то, зайка, это грех.
- Что именно?
- То, что мы с тобой собираемся делать.
- Кофеёк хлебать? Да, грех смертный. Ужас просто.
- Дело не в том, большой грех или малый. Скверно то, что мы его намеренно совершаем.
Разговаривая со мной, она разлила кофе по чашечкам.
- Зайка, мне говорили, что ты богохульствуешь и водку пьёшь. Разве тебе неизвестно, что этого делать нельзя?
- Больше не буду, тётя. Просто мне надо было влиться в коллектив.
- Так ты в рай не попадёшь.
- Ну и что? Раз вы не в раю, то и мне там делать нечего.
- Какой рай, зайка? - грустно улыбнулась тётка, - У меня грехов много.
- У вас? - изумился я. - Да вы - самое доброе существо, с которым мне доводилось общаться!
- Ты думаешь, что грех - это нечто страшное, убийство там, ну я не знаю. А ведь ангелы на небе записывают ВСЕ наши поступки, слова, мысли. Где-то на кого-то рассердился, другому нагрубил, про третьего подумал плохо…
- Всё ясно. В рай вас взять не захотели, нашли к чему придраться.
- Не надо так, зайка, Царь Небесный услышит. Да и привыкла я здесь, жаль будет уходить.
- Скажите, тётя, а среди живых людей пробовали найти бойцов для Отдела? Всяких там Баффий, Блейдов и тому подобных.
- Живые, зайка, слишком уязвимы. Хотя, рассказывали мне об одном парне. Если хочешь…
- Хочу, тётя.
- Тогда слушай.
Мы сидели в маленькой конторке, хлебали кофе, хрустели печеньем, а тётка поведала мне
РАССКАЗ ТЁТКИ
Пацан никак не мог заснуть - в доме праздновали отцовские именины. Мальчишку страшно раздражала пьяная весёлость взрослых, их дурашливость и словоохотливость. Он полежал ещё немного, понял, что заснуть не удастся, и, поддавшись какому-то внезапному импульсу, открыл окно и выскочил через него во двор.
Их дом стоял почти на окраине села. За его чертой располагалось несколько покинутых хат, используемых для мальчишечьих игр. И штабы в них устраивали, и картошку пекли, в картишки, опять же резались, да много чего. Пацан не собирался туда идти - поздно уже, всё равно там никого нет.
Но вдруг его словно обухом по голове ударило: одно из окошек тускло светилось.
Это само по себе было довольно странно, а к тому же ещё оттуда доносились едва различимые гармошечные аккорды.
Пацану стало жутко, мурашки побежали по коже. Он не мог не подойти; ноги хоть и дрожали, но сами несли его туда.
Гармошка стала слышна более явственно. Кто-то пел. Еле дыша от страха и возбуждения, пацан прокрался к дому, поднялся на цыпочки и заглянул в окно.
В доме без дверей, стёкол и половины крыши за дощатым столом сидели какие-то люди. Перед ними коптила керосиновая лампа. Гармониста видно не было, однако музыка играла, и все, сидевшие за столом, пели песню, состоявшую из одного лишь слова: Горпына.
Пацан уже бежал оттуда со всех ног, а в ушах его всё ещё отдавалось эхом:
- Горпына, Горпына, Горпы-ына!
Именины уже отметили. Отец ушёл провожать гостей, а мать с бабкой мыли посуду.
- Чего не спишь? - спросили пацана.
- Уснёшь с вами, - проворчал он. - Мам, а что такое Горпына?
- Не что, а кто. На соседней улице бабка Горпына живёт, разве ж ты её не знаешь? Отправляйся спать, поздно уже.
Бабка Горпына с соседней улицы умерла под утро. Взрослые вспомнили о том, что пацан ночью спрашивал о ней, и устроили ему допрос. Он во всём признался, не особо, впрочем, расчитывая на доверие.
Ему и не поверили. Ночью отец ходил с ним к тому дому, но там, разумеется, было темно и тихо.
Пацана выругали за глупые выдумки. Он не обиделся - взрослым так легче. Но теперь у него завелась привычка перед сном поглядывать в ту сторону.
И однажды в окошке появился свет.
Пацан и сам не мог понять, зачем он идёт туда на негнущихся ногах с трясущимися коленями. И всё же он подошёл, а потом заглянул в окно.
Всё те же люди сидели за столом перед лампой, и так же не было видно гармониста. На ту же мелодию они пели:
- Фёдор, Фёдор, Фё-одор!
Родители ещё не спали. Пацан с перекошенным от ужаса лицом вывалил им новости. Мать с отцом переглянулись и бросились к соседу, деду Фёдору.
Об истории с бабой Горпыной знало почти всё село. Слышал её и дед Фёдор - крепкий, жилистый старик, никогда в жизни ничем не болевший. Его разбудили и поинтересовались самочувствием. Дед Фёдор рассвирепел и послал соседей матом, вдогонку пригрозив спустить на них собаку.
А днём перевернулся на грузовике другой Фёдор - колхозный водитель, и так при этом разбился, что умер по дороге в больницу.
Родители ужаснулись и запретили сыну ходить к брошенному дому.
Он ослушался запрета. Многие его друзья пытались и себе увидеть это явление, но им не везло. А пацан снова наблюдал ночные сходки с гармошкой. От этого он стал нервным, кричал во сне. Родители возили его в соседнее село к знахарке, а та катала ему яйцом по голове, после чего пацан немного успокоился.
В местной школе работала молодая учительница. Была она строга, любимчиков не держала, но относилась ко всем справедливо, могла выслушать, помочь, если надо. Потому любили её и дети, и взрослые. Когда она забеременела, ей отбою не было от посетителей, интересовавшихся состоянием здоровья и носивших гостинцы.
Беременность протекала тяжело и, когда молодую женщину увезли в районный роддом, мать украдкой, чтоб никто не знал, попросила пацана:
- Сынок, ты бы сходил ТУДА.
Но некстати вмешался отец и вызвался в сопровождающие. Света в окне они не видели, музыки не слышали, вернулись домой. Но перед тем как лечь спать, пацан снова выглянул туда. Так, на всякий случай.
Окошко в заброшенном доме светилось.
Тайком от родителей пацан пробрался туда. Его удивила тишина. Он заглянул в окно.
Все были на месте, но не пели, а просто молча смотрели на лампу. Пацан на цыпочках отошёл от окна и помчался домой. Войти во двор тихо не получилось: гавкнул пёс, и родители выбежали на порог.
- Молчат, - ответил он на их немой вопрос.
Ребёнок учительницы родился мёртвым. И вообще, всё пошло не так, были внутренние разрывы. Операцию проводил хирург из области, спешно привезённый для этой цели председателем колхоза. Прошла она успешно, всё село вздохнуло с облегчением. Но пока что учительницу держали в районной больнице. Шушукались, что с психикой у неё чего-то не то стало.
В ту ночь пацан боялся идти к заброшенному дому, как никогда. Но свет горел в окошке, а потому выбирать не приходилось. Эти уроды пели хором:
- Светлана, Светлана, Светла-ана!
А на столе, около лампы, прозрачный младенчик подпрыгивал, хлопал в ладошки и не в такт мелодии выкрикивал:
- Мама, мама!
Прибежав домой, он заревел навзрыд. Из спальни выскочили перепуганные родители.
- Она умрёт! - кричал пацан, обливаясь слезами. - Они про неё поют!
Одеваясь на ходу, побежали в амбулаторию. Дежурная фельдшерица позвонила в районную больницу. Оттуда недовольно ответили, что состояние больной такой-то в норме, в чём звонившие смогут лично убедиться завтра утром.
Тогда все побежали к председателю колхоза, разбудили его, объяснили суть дела. Тот немедленно распорядился подавать "УАЗик" и вызывать мужа учительницы. Пока его привели, пока добудились шофёра, пока запустили строптивую председательскую машину… Одним словом, в больницу приехали только часам к шести утра, а учительница к тому времени уже находилась в морге.
Хоронили её всем селом. Пацана опять возили к знахарке, а проклятый дом председатель развалил.
Прошли годы. Пацан вырос, и теперь правильнее было бы называть его молодым человеком. Изменилась как вся страна, так и их село: закрылись школа и детский сад, снесли бюст Ленина у Дома Культуры, который тоже теперь стоял с наглухо заколоченными окнами и дверью.
Он вернулся из армии. Как-то раз посидел со школьными друзьями, выпил самогонки, вспомнил, что было. Возвращаясь домой, зачем-то остановился, закурил. Было поздно, даже собаки спали. Он стоял и думал. Работы нет, выжить тяжело. Вон сколько покинутых хат по селу. А в город ехать страшновато, да и там его никто не ждёт.
Он присел на бревно, затягиваясь сигаретой. И вдруг его невесёлые думы оборвал слабый свет, вспыхнувший в одном из брошенных домов.
Поначалу из глубин души поднялись детские страхи. Но он подавил их и пошёл туда - сильный, уверенный в себе и готовый положить этому конец. Теперь ему уже не нужно было вставать на цыпочки, чтобы заглянуть в окошко.