- Нельзя же так, - продолжает Борис. - Во-первых, извини, что после педсовета я немножко погорячился, а во-вторых, нам надо толком поговорить. Хочешь, я расскажу тебе все подробно?
- Только не подробно.
Тоня хочет пройти в свою комнату. Борис удерживает ее.
- Пусть не подробно. Только сядь, ради бога. Ты должна знать, как это было, а то я в твоих глазах выгляжу каким-то идиотом или злодеем. Так вот, жениться я, конечно, не думал. Все получилось нечаянно. Она сказала, что у нас будет ребенок. И тогда ничего другого не оставалось. Мне хотелось быть честным с ней.
- А со мной уже не хотелось?
- Я не лгал.
- Молчание тоже бывает иной раз ложью.
- Ну, хорошо. Я виноват. Но попробуй встать на мое место. Если б я тебе сказал, что у меня есть Фрося, ты поехала бы со мной?
- Нет, конечно. Да только разговор-то у нас не об этом… Неужели тебе не жалко Фросю?
- Для меня ее уже нет… Есть ты…
- И сына для тебя нет?
- Сын есть… Он - единственный серьезный момент в этой истории.
- Сын - единственный момент?
- Да.
- Сын единственный момент… - Тоня вглядывается в лицо Бориса.
- Его мне жалко. И обидно, что он с ней. Она грубая, некультурная, а главное, неумная.
- Борис, ты говоришь неправду. Она не грубая и не глупая. И что для тебя ее нет, это тоже неправда. Она хорошая, красивая… Я пойду к себе. Я все уже поняла.
- Постой, что именно ты поняла?
- Что ты любишь ее.
- С чего это ты взяла?
- Ну, скажи, что ты предпринял для развода? Ни раньше, ни теперь - ровным счетом ничего. А ведь время было…
В своей комнате Тоня, не зажигая света, наощупь находит раскладушку и падает на нее. Теперь-то можно дать волю слезам. Она плачет и иногда, затаив дыхание, прислушивается. Может быть, Борис откроет дверь и подойдет к ней? Нет, в другой комнате совсем тихо. Стало быть, она права.
28
Вчера неистово дуло и мело, и все вокруг было словно заштриховано мелом. Весь день качались белые сосны, а к вечеру стало тихо и обнажились звезды. Взошла луна в обрывках бегучих облаков, и они рваными лоскутами беззвучно летели по темному небу, словно поземка по черному льду. И когда я засыпала, то виделось мне это небо, как будто не было ни потолка, ни крыши, и звезды стояли прямо надо мной.
Проснулась рано. В окна светил утренний снег…
Когда мне совсем плохо, я ухожу вечерами в школу. Часов до десяти в своем кабинете работает Хмелев. Потом я остаюсь одна.
По пустым классам вышагивает Тимофей Иванович - тигристый кот, большой, тяжелый. Ходит по-хозяйски. На зов не реагирует. Серьезен и деловит. Если дверь открыта, он останавливается на пороге, хмурый и подозрительный. Взглянет строго и идет дальше.
Я работаю и никто мне не мешает, а когда устану, гашу свет и включаю приемник. В темноте мерцает зеленый глаз индикаторной лампочки. Неторопливо роюсь в коротких волнах. Писки, рыдания, мелодии танцев. Словно иду по коридору, где все двери открыты и из каждой несется свое. Нахожу что-нибудь хорошее, забираюсь на диван и слушаю.
Но сколько ни сиди в школе, домой идти надо.
Фрося… Все время Фрося. И когда мы гасим свет и Борис лежит в большой комнате, а я в своей, мне слышно, как она приходит и говорит с ним. Я слышу ее голос. Лучше бы я не ездила к ней.
Ночи длинные, и о чем только не передумаешь. Я думаю сперва о ней и о Борисе, затем почти всегда о матери, о детстве, о родной деревне.
А сегодня ночью я проснулась оттого, что Борис присел рядом и взял меня за руку. Он сказал:
- Я так не могу.
- А я по-другому не могу, - ответила я.
- Выдумываешь ты все. Чего ты от меня хочешь?
- Чтобы ты ушел в свою комнату.
- Цену себе набиваешь?
- Борис, уйди! - крикнула я.
Утром Бориса не было дома. Я собрала свои вещи и пришла к Райке.
- Ты с ума сошла, - сказала Райка, заплакала и обняла меня.
29
Сегодня в школе день дуэлей. Мальчишки посмотрели "Гамлета" и вооружились шпагами. Учителя отбирают шпаги, несут в учительскую. Здесь уже целый арсенал. И все-таки и во дворе, и в коридорах, и на лестницах то и дело вспыхивают жестокие схватки.
Когда Тоня приходит на геометрию в восьмой, то застает такую сцену: Генка со шпагой в руке вскочил на учительский стол и отбивается сразу от троих. Правая рука его в крови. Волосы сбились на глаза. Шпага у него металлическая, острая, поэтому его противники, размахивая своими деревянными, держатся на почтительном расстоянии. Заметив Тоню, они стремглав мчатся к своим партам. Генка испускает торжествующий вопль:
- Горацио, они бегут!
В пылу сражения ему кажется, что это он обратил их в такое стремительное бегство.
Тоня стоит в дверях и ждет. Класс уже на ногах и притих. Генка замечает это последним. Он спрыгивает со стола, бежит на свое место, торопливо сует шпагу под парту.
- Зарепкин, - говорит Тоня, - вытри стол.
Генка некоторое время колеблется - послушаться или нет. Затем идет к учительскому столу и смахивает рукавом следы пыльных подошв.
Тоня раскрывает классный журнал.
- Копылов, к доске.
Митя шагает через класс, стуча грубыми рабочими ботинками. Лицо его еще горит возбуждением рукопашной схватки.
- Докажи обратную теорему о свойствах вписанного четырехугольника.
Митя берет мел, внимательно рассматривает его, как будто в нем есть что-то замечательное.
- А может, прямую?
- Нет, обратную.
Митя озадачен. Прямую теорему он еще с грехом пополам доказал бы.
- Сформулируй теорему.
Легко сказать! Вчера с Генкой они смотрели три сеанса подряд: один детский и два взрослых. А утром, до школы, в кузнице мастерили шпаги. Шпаги вышли на славу.
Копейка шепчет, вытягивая губы трубкой:
- Если в четырехугольнике…
Ага, вспомнил!.. Митя кивает ей, все, мол, в порядке и, набрав воздуху, выпаливает:
- Если в четырехугольнике сумма двух противоположных углов равна ста восьмидесяти градусам, то во всякий треугольник можно вписать окружность.
- Винегрет, - говорит Тоня.
Митя удивлен. Ребята хохочут.
- Ничего смешного, - хмурится Тоня и выводит против фамилии Мити большую жирную двойку.
- Тухватуллина!
Копейка формулировку знает, но доказательства не учила.
- Почему? - спрашивает Тоня. - Тоже кино?
Копейка молча кивает.
- Садись, два. К доске Зарепкин.
Зарепкин лениво приподнимается из-за парты:
- Не учил.
Это еще двойка. Затем еще и еще. Неужели так-таки никто и не учил?
Тянет руку один Мамылин - он-то не был в кино. И не тянет, а поставил руку на локоть, и она торчит, как неживая.
Тоня скользит по фиолетовому столбику фамилий.
- Батурина!
Вся надежда на Веру. Если эта ответит, то опрос можно прекратить и поток двоек кончится.
В классе тихо. Все с жадностью впились в учебники. Вера останавливается около учительского стола и пытается припомнить то, что только сейчас прочла.
- Если в четырехугольнике сумма двух противоположных углов равна двум де… Двум де… Если в четырехугольнике сумма двух… сумма двух…
- Буксовочка, - флегматично замечает Генка.
Вера знает, что сейчас получит двойку, но не расстраивается. Какие это пустяки по сравнению с тем, что произошло в Эльсиноре. Ей даже не обидно, что учительница сердится. Вера на ее месте тоже бы сердилась, а Антонина Петровна на Верином месте тоже все бросила бы и пошла в кино. А после кино кому же захочется готовить уроки?!
- Тебе-то что помешало?
- Принц датский, - доносится с задней парты.
Опять смех. Тоне он кажется дурацким. Она не замечает, что в классе наступил тот перелом, когда никому уже ничего не страшно, а только смешно. Нужно бы и самой засмеяться. Давно пора, но сегодня она не может.
Она захлопывает классный журнал.
- Бездельники!
Берет линейку, циркуль и идет из класса. Этого никто не ожидал. Антонина Петровна - такая тихая и вдруг! Первым приходит в себя Генка. Он выскакивает со шпагой к доске и кричит:
- Горацио! Ко мне!
Около него немедленно оказывается Митя.
- Занимай оборону!
В это время Тоня входит в учительскую. Перед Хмелевым пачка сигарет. Тоня протягивает к ней руку.
- Можно?
Хмелев невозмутим.
- Берите.
"Черт меня дернул пойти в педагогический", - думает Тоня.
Большие настенные часы бьют четыре.
- До звонка еще далеко, - говорит Хмелев. - Я пойду в класс.
- Не надо.
Тоня взяла себя в руки. Она комкает в пепельнице недокуренную дымящуюся сигарету. Перед самой дверью восьмого она приостанавливается. Вся сжимается и напружинивается, как будто собираясь нырнуть с вышки. Берется за большую холодную ручку. Тянет ее к себе. Дверь не поддается. Она заперта изнутри. Тоня дергает ручку. Из-за двери слышится:
- Мя… у…
Это "мяу" сильно стилизовано, но все же можно узнать голос Зарепкина.
Тоня стучит в дверь.
- Откройте!
Из-за двери:
- Гав-гав!
Затем целый концерт звериных голосов. И хохот. Отвратительный обезьяний хохот. Подходит Хмелев. Прислушивается. Тоня хочет постучать еще раз. Он ее останавливает. Дожидается, когда шум утихает, и говорит громко:
- Мне нужен Зарепкин.
За дверью слышится:
- Генка, тебя.
- Юрий Николаевич.
- Не подходи.
И голос самого Генки.
- А? Вы меня?