- Геннадий, открой дверь! - голос Хмелева звучит совершенно обыденно, словно ничего особенного не произошло. Генка медлит. Слышно, как ребята перешептываются. Потом что-то гремит за дверью, и она открывается. Ребята кидаются по своим местам. Хмелев, дождавшись тишины, спрашивает:
- Как прошла репетиция?
- Какая репетиция?
- Концерта самодеятельности… в зоопарке.
Ребята смеются.
- Садитесь! - в тоне Хмелева ирония, но он не возмущен и не рассержен. Он оборачивается к классной доске. На ней мелом изображено фантастическое существо, прическа у существа Тонина, но вместо лица бульдожья морда с огромными, как у саблезубого тигра, клыками. Хмелев даже отходит на шаг, словно любуясь рисунком.
- А, пожалуй, не плохо… До Репина, положим, далеко, но получилось довольно страшно. Антонина Петровна, учтите: когда будете выпускать вашу "Бормашину" - Митя Копылов способный карикатурист, не забудьте о его таланте.
Митя недоуменно улыбается. Как Хмелев догадался, что это он?
- А ты, Геннадий, зайди после уроков в учительскую. Я запишу твой лай на пленку магнитофона. У тебя здорово получается. Можно подумать, что ты всю жизнь сидел на цепи… А теперь пойдемте, Антонина Петровна…
Хмелев пропускает Тоню вперед. Позади них тишина. В учительской он спрашивает:
- Но что же все-таки случилось?
Тоня кратко рассказывает. Хмелев недовольно хмурится.
- Плохо, очень плохо… Двойки ставить сумел бы и робот.
- Сумел бы.
- Только не требуйте извинений. Виноваты и они, и вы. Вы согласны?
- Согласна. Только что толку. Я думаю, в мороженщицы надо уходить.
Хмелев смеется:
- Это нужно было летом. А сейчас вы и на губную помаду не заработаете. - И дотрагиваясь до Тониной руки, прибавляет уже серьезно: - Не надо так. Жизнь - это не одноактная пьеса.
30
В воскресенье Тоня и Райка вставляют вторые рамы. В комнате становится глухо. Раньше слышно было, как деревья говорили с ветром, а теперь видно только, как они кланяются ему.
Покончив с рамами, девушки обсуждают свое житье-бытье. Прежде всего, они договариваются жить экономно. Зачем транжирить? Лучше на сэкономленные деньги съездить куда-нибудь летом, например, в Чехословакию. Готовить обед они решают по очереди. Неделю - одна, неделю - другая. Пол мыть - так же. В субботние вечера - кино, танцы, музыка, книги. И главное, чтоб ни слова о любви или о чем-нибудь таком. Никаких переживаний - основное в жизни энергия, здоровье, работа.
И снова наступают будни. В семь утра оглушительно звенит будильник. Тоня вскакивает с постели, включает репродуктор.
- Райка! Подъем!
Вместе делают утреннюю зарядку. Райка, разглядывая Тоню, замечает:
- У тебя хорошая фигура, - и шутливо вздыхает. - Вот бы мне… Мужчинам такие нравятся.
- Не знаю, - смеется Тоня. - Я не была мужчиной.
После зарядки Тоня плещется у рукомойника, до пояса окатывается ледяной водой. Она решила воспитывать в себе железную волю. Никаких переживаний. Затем, если ее очередь, готовит обед. Пока топится плита, составляет планы уроков.
А в два в школу. Только переступает порог учительской, к ней обращается Зарепкина:
- Антонина Петровна, это ваша?
В руках она держит книгу "Мастерство писателя".
- Теперь не моя.
- Знаю, знаю. Вы подарили Зяблову. Так вот, порадуйтесь - сегодня читал на уроке. Я, конечно, отобрала. И еще… Это вы написали на книге - "Легкие победы не льстят сердца русского"?
- Я. Это слова Суворова.
- Пусть Суворова… Так вот, первая "победа" уже налицо. У Зяблова двойка по сочинению.
- Плохо написал?
- Преотвратительно, да еще с какими-то претензиями. Обождите, я вам сейчас прочту… Вот: "Машина мчалась по залитой водой дороге, и от радиатора расходились рыжие усы брызг…" У радиатора и вдруг рыжие усы? Дикая чушь! Или вот еще: "Волны чмокали о борт лодки". Чмокали! Что они, свиньи?
- По-моему, вовсе не плохо.
- Ну, это только по-вашему. У вас всегда особое мнение. Но это не все, - Зарепкина делает значительное лицо. - Вы, Антонина Петровна, как классный руководитель, знаете об отношениях Зяблова и Батуриной?
- Об отношениях? А как же! Вера Батурина и Сеня - оба с Кордона, вместе ходят через Полночный бор в школу. И все знают, что они друзья. В школе Вера нисколько не стесняется проявлять свою заботу о нем, и никто в классе не обращает на это внимания.
- А вы все же присмотритесь, - продолжает Зарепкина. - Тут, мне кажется, уже не дружба. Сами понимаете - лес, они вдвоем. Может быть, они уже целуются?
- Ну и пусть целуются, - обрывает ее Тоня. Она не представляет, как это можно посмотреть в чистое спокойное лицо Веры, в ее серые глаза и спросить: "Вы целуетесь с Сеней? Рано еще. Это могут делать только взрослые…"
- Мне все понятно, - вздыхает Зарепкина.
- Что вам понятно?
- Какие у вас взгляды. И понятно теперь, почему у вас в классе распущенность. Да, да… И не смотрите так. Именно распущенность.
Тоня не успевает ничего ответить. Входит Борис. Он в своем новом костюме. Почему-то он носит его теперь каждый день.
- Антонина Петровна, - говорит Борис, - вы не забыли, что ваш класс готовит праздничный номер стенгазеты?
Теперь только так - "Антонина Петровна", "вы". Он строг и вежлив. Он и прежде иногда называл ее в школе Антониной Петровной, но всегда с еле заметной улыбкой, словно шутил. А теперь то же самое звучит сухо, со скрытой обидой, и Тоне кажется, все понимают это. Она чувствует, что внутри у него все напряжено, так же, как и у нее.
Из учительской Тоня идет в класс. В классе шумно. Копейка красная, растрепанная, держит Костю Иванова за шиворот, пригнула его к полу.
- Ты вымоешь тряпку? Вымоешь?
- А ты кто такая?
- Староста. Ты сам за меня голосовал.
- А я не голосовал.
- Неправда. Голосовал, голосовал!
Увидев учительницу, Копейка поясняет:
- Дежурить не хочет.
Костя смеется от смущения. Он бы с удовольствием дал сдачи, но не драться же всерьез с девчонкой.
- Как не стыдно?! - вдруг кричит Тоня. - Что вы, с ума посходили? Оставьте сейчас же.
Копейка отпускает Костю. Все удивленно смотрят на Тоню, притихли. И в это время она замечает, что у Генки усы. Длинные черные усы из конского хвоста.
- М… да… Не надо сходить с ума, - повторяет он важно ее слова и разглаживает усы пальцами.
- Хорош, - говорит Тоня, стараясь взять себя в руки. - Лучше некуда. Сними сейчас же!..
Митя сегодня совсем другой. Он подстрижен. Что должна изображать такая стрижка - непонятно. Сзади волосы повыхватаны ножницами, а спереди оставлены в неприкосновенности. Это, видимо, работа Егора.
Шея и уши Мити тщательно отмыты. Сидит на уроке тихо, даже несколько торжественно. На нем новый костюм. Похоже, что он стесняет Митю. Ему кажется, что все разглядывают новый пиджак и брюки.
Тоня догадывается: приехал Митин отец.
Рядом с Митей Генка. Усы он снял, но теперь вырезал из резинки голубя, намазал его чернилами и поставил себе печати на лбу и на щеках. Сидит и выжидательно посматривает на Тоню. Что она предпримет? Тоня понимает его и делает вид, что ничего не замечает. Генка разочарован. Достает носовой платок, слюнявит кончик и принимается стирать с лица голубей.
Как ни сдерживается Тоня, полностью овладеть собой ей не удается. И она видит удивление в глазах детей. После уроков Копейка смотрит на нее недетским сочувствующим взглядом и говорит тихо:
- Антонина Петровна, а вы стали какая-то совсем другая…
Да, другая. Она сама это чувствует.
А вечером педсовет и снова неприятность. Задают вопрос: "Почему у вас в восьмом прозвища?"
А что скажешь? Тоня пытается оправдать ребят. Ничего, дескать, в этом страшного нет, просто они хотят кое-что подправить в серьезном мире взрослых. Действительно, разве не скучно, что каждый получает имя при рождении, когда ничем еще не успел себя проявить. То ли дело прозвище - что заработал, то и получай соответственно своему характеру. Мамылина не любят - прозвали Мамылой, Генку - Бурундуком. Копейку в младших классах звали Десятником, то есть Гривенником, за маленький ростик. А после смены денег в десять раз уменьшили стоимость - получилась Копейка. Но, конечно, это нехорошо. Она обещает побеседовать с ребятами.
Тоню выслушали и сказали, что к замечаниям своих товарищей она отнеслась несерьезно.
И, наконец, Тоня дома. Но отдыхать некогда. На столе появляется стопка тетрадей и бутылочка с красными чернилами. Приходит Райка и весь вечер старается молчать, чтобы не отвлекать Тоню от работы.
Нет, Райка Тоне ни в чем не мешает. Жить с ней легко и приятно. Жалко только, что она редко бывает дома. Она любит двигаться, быть на людях, вечно занята, вечно спешит. То выставка книг в библиотеке, то обсуждение нового романа, то лыжная вылазка. Но главное в ней то, что она простая и веселая. С ней легко и приятно. Только вот запретной темы трудно избежать. Перед сном Райка лежит и читает. И вдруг:
- Тонь! Брось свои тетради. Послушай: "Четверть седьмого! Как долго приходилось ее ждать! Он снова зашагал взад и вперед. Солнце склонялось к закату, небо зарделось над деревьями, и алый полусвет ложился сквозь узкие окна в его потемневшую комнату. Вдруг Литвинову почудилось, как будто дверь растворилась за ним тихо и быстро и так же быстро затворилась снова… Он обернулся: у двери, закутанная в черную мантилью, стояла женщина…
- Ирина! - воскликнул он и всплеснул руками…
Она подняла голову и упала ему на грудь…" Вот любили красиво. "Упала ему на грудь".
Тоня хмурится и говорит:
- Слушай, тебе замуж пора.