Судьба забрасывала сюда и таких, которые не управляли собой и плыли по жизни, как щепа по воде. Чего-то им хотелось, а чего? - не ведали. Куда-то рвались они, а куда? - бог знает. Но и прежний, устоявшийся, покойный образ жизни был им невмоготу.
Именно так вот - вроде бы и по своей охоте, а все же нежданно даже для себя очутился в Турмагане Александр Сергеевич Иванов. Сложив с инициалами две первые буквы фамилии и приплюсовав к ним мягкий знак, друзья-восьмиклассники придумали Сашке Иванову прозвище - Ивась. Непонятно, каким путем это прозвище перекочевало в университет, не отлепилось от Иванова и после того, как он приехал в Туровскую область в качестве литературного сотрудника областной партийной газеты "Туровская правда".
Ивась был высок, круглолиц, кудряв. Белые, будто искусственно обесцвеченные завитки никак не укладывались под расческой, топорщились, лохматились, от любого ветерка вставали дыбом. Ему едва минуло тридцать, но двигался он размеренно-неторопливо, говорил замедленно и негромко, без гримас и жестов.
Когда вновь созданный Турмаганский горком партии получил свой печатный орган, возглавить его поручили Ивасю.
Горком партии занимал трехквартирную секцию на втором этаже двухэтажного брусчатого дома. Коридоры там были такие крохотные, что для посетителей пришлось ставить скамьи на лестничной площадке, на улице. С раннего утра, задолго до девяти, подле горкомовского подъезда начинали собираться просители. Как правило, они приходили с одними и теми же просьбами: жилье, детсад, работа.
Желая избавить жаждущих встречи от томительного ожиданья, Владимир Владимирович Черкасов стал приходить в горком сперва к восьми, потом к семи и все равно заставал у крыльца толпу, и поток ищущих аудиенции не иссякал до конца рабочего дня, хоть тот растягивался порой на двенадцать часов. Не помогла и табличка на двери кабинета Черкасова, возвещавшая, что по личным вопросам секретарь горкома принимает лишь с семи до девяти утра. Люди толпились в коридорчике, на лестничной площадке, карауля момент, когда можно проскочить в кабинет либо изловить Черкасова на лестнице. К нему подходили на улице, в магазине, в бане, в кинотеатре, жалуясь, требуя, прося и даже угрожая.
Владимир Владимирович обладал удивительно цепкой зрительной памятью. Достаточно было ему только раз увидеть, чтобы запомнить человека очень надолго, порой навсегда. По одному беглому взгляду на толпящихся у райкомовского крыльца Черкасов почти безошибочно угадывал, кто с чем пожаловал, выделяя сразу пришедших по служебным делам.
Вот и теперь он уже издали заприметил и выделил из толпы Ивася. В темно-коричневом добротном костюме, с портфелем в руке, тот сидел на краешке скамьи, закинув ногу на ногу, и безучастно смотрел в никуда, словно бы спал с открытыми глазами. Он и Черкасова заметил только тогда, когда тот подошел вплотную. Неспешно встав, неторопко выговорил:
- Я к вам, товарищ Черкасов.
- Иванов?
- Да. Александр Сергеич.
- Звонили из обкома. Пойдемте.
Поставив портфель на пол, Ивась сел в кресло, закинул нога на ногу и уставился на Черкасова.
- Курите? - Черкасов выложил на стол пачку сигарет.
- Н-нет, - подмял ладонями белые завитки на голове, сдул что-то с плеча.
- Значит, редактором к нам?
- Ах, да, - спохватился Ивась. Вынул из внутреннего кармана большой бумажник, добыл оттуда бумажку, подал.
- Добровольно-обязательно иль по своей охоте?
- Редкий случай совпадения общественных интересов с личными…
А сам подумал: "Тебе-то какая разница?"
Никому не открыл бы Ивась истинной причины, толкнувшей его в Турмаган.
Три года назад приехал он в Туровск вместе с беременной женой Кларой - выпускницей мединститута, рыжеволосой тонконогой пересмешницей и непоседой. Черт знает как они сошлись. Не то чтоб она была ему вовсе безразлична, но и любовной страстью к ней Ивась никогда не пылал. Все получилось на удивление просто и вроде бы само собой.
Встретились они на новогоднем студенческом балу. Клара жила у тетки, на окраине города. Проводил. Поцеловал. Наутро она позвонила и приказала купить два билета на какой-нибудь импортный кинофильм. Пришла нарядная, яркая, громкая. На них обращали внимание. Это понравилось. Единственный друг откровенно подивился: "Как тебе удалось завладеть сердцем такой девушки?" Это польстило. "Уметь надо", - не без самодовольства ответил Ивась.
Однажды она пригласила его домой. Тетя была на ночном дежурстве. "Прими душ, и будем спать", - просто и непререкаемо сказала она…
Вот и вся любовь.
Клара родила девочку. Верховодила в семье. Ивась ходил на рынок и в магазины, стирал на машине белье и мыл полы, отводил в ясли дочку и все никак не мог угадать причину постоянного раздражения жены. Она так и сверкала глазами и хоть говорила слова ласковые, но таким тоном, от которого становилось зябко. Лишь однажды в постели она с презрением и яростью выдохнула ему в лицо: "Какой ты мужик? Тебе б надувную куклу, а не женщину".
С той поры Ивась стал приглядываться, прислушиваться к себе. Боялся обнять, приласкать жену, с ужасом чувствуя, как иссякает в нем желание обладать ею. Так и замкнулся этот роковой круг. И обязанности супружеские они исполняли молча, торопливо, ни тот, ни другой не получая от этого наслажденья.
Потом с Кларой случилось что-то. Она вдруг стала нежной и чувственной. Тормошила, ласкала, разжигала Ивася, и в нем начал возрождаться мужчина.
Тут пришла анонимка, в которой наиподробнейше излагалась история любовной связи Клары с главным врачом больницы. Поразмыслив и сопоставив с доносом собственные наблюдения, Ивась анонимке поверил, но жене ничего не сказал. Он знал ее характер. Уличенная в чем-то, загнанная в тупик, она мгновенно свирепела и, что называется, перла напролом. Тогда надо было либо уступать (что он всегда и делал), либо идти на разрыв. Уступать в данном случае ему не хотелось, а рвать - страшно.
Он пугался всяких перемен, разрушающих хоть на время спокойное течение жизни. Начинать сначала? Одному? Это так страшило Ивася, что он даже мысль о подобном отгонял решительно и безоглядно… Но прежнего покоя - не было.
Постепенно его пропитали подозренье и обида. Он лгал себе: "Мало ли что наплетут злопыхатели" или впадал в цинизм: "Каждый живет, как может. Не убудет у нее. Надо и мне подсмотреть бабенку". Но ни то, ни другое не снимало душевную боль. Тогда-то его и пригласили в обком, и предложили поехать редактором в Турмаган. Сперва Ивась испугался, потом в нем полыхнуло злорадство - "На вот тебе!" - и он согласился.
"Ты обалдел!" - вскричала негодующая Клара. Похоже, она была права. Только что получили квартиру, только что его назначили заведующим отделом, а ее - заведующей отделением, дочь пристроена в приличный садик, есть друзья - и на тебе! - в дикую глухомань, в барак… Он так и сказал ей: "Наверное, ты права. Но, пока не поздно, я хочу попробовать стать мужчиной". "То есть?" - обеспокоенно и серьезно спросила она. "Тебя не насилую. Можешь остаться и жить в свое удовольствие". - "Иными словами, ты хочешь отделаться от нас?" - пригрозила она и взглядом и голосом. "Я не хочу угнетать, не хочу мешать…"
Вот как все было. Ивась и сейчас не знал, приедет ли Клара в Турмаган или, придумав какой-нибудь благовидный предлог, останется, чтоб наслаждаться любовью со своим главным. Не знал, но на вопрос Черкасова о семье ответил:
- У меня дочка и жена - хирург. Заведует отделением.
- Отменно! - обрадовался Черкасов. - Никак не сыщем главного врача. Нужен знающий, энергичный человек. За лето - кровь с носу - построим больницу… В четвертом микрорайоне на неделе сдают такой же вот брусчатый дом. Получите там двухкомнатную квартиру. Дочку определим в ясли к нефтяникам. Устраивает?
- Хорошо, - вяло отозвался Ивась.
- Для редакции пока - ни помещения, ни штатов, ни оборудования. Изыскивайте, предлагайте, требуйте. Всегда к вашим услугам.
- Хорошо, - тем же тоном повторил Ивась.
- Поживите денек-два. Оглядитесь. Вы ведь впервые здесь? Подышите турмаганским воздухом. Он здесь особенный - мятежный и неукротимый…
"Чего рисуется? - подумал Ивась. - Романтик с лысой макушкой… Турмаган - зачуханная болотина. Хоть в рыцарские доспехи ее - ни привлекательней, ни романтичней не будет". Вздохнул обреченно, вслушался в то, что все еще говорил Черкасов.
- Может, присмотрите и сотрудников себе. Тут наверняка есть и ваш брат журналист. Да, свяжитесь с нашим главным идеологом. Мелентьева Ираида Нестеровна.
- Хорошо!..
С трудом подавив зевоту, Ивась собрался прощаться и уже привстал, как вдруг в кабинет ворвался высокий, кряжистый, раскаленный гневом седоволосый мужчина. Не глянув на Ивася, прошел к столу секретаря. Заговорил громко-требовательно и возмущенно:
- До каких пор эта чехарда? Спасибо геологам, на своем горбу вытащили пробную эксплуатацию. Пора начинать плановую разработку месторождения, а у нас ни технологической схемы, ни методики… Видите ли, недоразведано, не принято ГКЗ…
- Погоди, Гурий Константинович, - мягко осадил Черкасов. - Сперва познакомься. Редактор городской газеты товарищ Иванов. А это наш нефтяной король Бакутин. - Подождал, пока мужчины пожали друг другу руки. - Теперь садись. Кури, если хочешь, и спокойненько выскажись. Нельзя начинать день с красной черты. Тогда не миновать взрыва…
Бакутин сел, взял из протянутой Черкасовым пачки сигарету, прижег, затянулся. Заговорил уступчиво, хотя по-прежнему разгневанно:
- Что тебе рассказывать. Ты лучше меня знаешь, что Турмаганское месторождение до конца не разведано, не защищено, не утверждено, а стало быть, и разрабатывать его нельзя - инструкция не велит…
- И что же? - буднично спросил Черкасов.