Мать тем временем оглядела коридор. На пол была постлана солдатская шинель. Он, верно, спал здесь на каменных плитах, подложив под голову свернутую куртку.
Мать невольно вспомнила песенку Самбр-Мёзского полка, которую отец певал Жюльену, когда тот был маленьким: "Мы спали на земле, под головою ранец…"
Где-то спал этой ночью Жюльен?
- Вы солдат? - спросила она.
- Ну конечно, мадам.
- Вы знаете, где боши?
- Должны быть недалеко… Вы уверены, что здесь их еще нет?
- Мы их не видели.
- Почему вы тут совсем один? - спросил отец.
Солдат рассказал, что, когда они проезжали деревней, он слез с грузовика и пошел за водой. Пока он ходил, грузовик уехал. Отстав от своих, он пешком дошел сюда, но дальше идти не мог, потому что до крови сбил ноги.
И он показал на свои ноги.
- Господи боже, несчастный какой, - вздохнула мать.
Он подошел к двери. Она увидела, что он еще молод. Худое лицо, должно быть уже дня три небритое, заросло черной щетиной.
- Мне бы только вымыть ноги холодной водой.
Ноги были серые от грязи, с запекшейся кровью на больших пальцах.
- Солдатская обувь, может, самая распрекрасная, да только для тех, кто привык в ней ходить, - сказал он. - Мы всю зиму просидели в окопах, не трогаясь с места, а теперь, что ни день…
Он вдруг замолчал, уставился на открытый на улицу вход. Мать тоже что-то услышала.
- Они, - сказал солдат. - Ясно, они.
Он быстро захлопнул дверь.
- Вы уверены? - спросила мать.
- Ну, конечно, я их мотоциклы по звуку всегда узнаю. - Он опять замолчал и прислушался. - Остановились где-то недалеко. Мотор работает вхолостую.
- Только бы они к нам не вошли, - сказал отец.
Солдат усмехнулся:
- К вам? А на кой черт им это нужно? Не беспокойтесь, у них и без вас дел хватит, некогда им по домам шляться.
В коридоре было темно. Только с внутреннего двора проникал тусклый, голубоватый свет. Мать вышла во двор и поглядела налево. Мадемуазель Марта стояла в кухне у окна.
- Это солдат, я слышала, - сказала она. - Немцы в конце улицы, у фонтана. Скажите ему, чтобы не стрелял. Они как будто ничего плохого нам делать не собираются.
Подошедший ближе солдат усмехнулся:
- Не бойтесь, я стрелять не буду, нечем, у меня нет оружия. А потом, какой в этом толк? - Он помолчал, поглядел на стариков Дюбуа и прибавил: - Меня больше интересует, как мне выбраться из этого нужника.
- Вас возьмут в плен, - сказал отец. - Это уж обязательно.
- Ах ты черт, совсем мне это ни к чему, - сказал солдат. - Я из Вильфранша-на-Соне. Не так уж далеко от дома был. Стоило проделывать всю эту дорогу, чтобы меня здесь сцапали.
Отец приподнял каскетку и почесал лысину.
- Как же быть? Если вы выйдете, вас схватят. Если останетесь здесь…
Он замолчал. Солдат подождал минутку, потом сказал:
- Ясно, что я не могу сидеть тут целый век.
- Как вы думаете, что они будут делать? - спросила мать.
Солдат пожал плечами.
- Они уйдут. Может, оставят одну-две роты. Если никто не окажет сопротивления, им здесь делать нечего.
Отец подошел к двери.
- Если хотите выйти, идите смело, - сказал солдат, - только не высовывайте из дверей кончик носа, этак легче всего получить пулю в лоб.
Отец вернулся обратно.
- Судя по звуку, - сказал он, - мотоцикл все там же, в конце улицы.
Они поговорили еще и замолчали, когда мимо покатили легковые и грузовые машины. Они слушали, не спуская глаз с двери, но никаких машин больше не было, и солдат сказал:
- Я голоден как собака!
Мать объяснила, что этот дом принадлежит им, но они его сдают, а сами живут на другой стороне улицы. Мадемуазель Марта уже не торчала у кухонного окна.
- Если бы только вы могли дойти до нас, я бы вас накормила, и ноги бы вымыли.
- В той одеже, что на мне, выйти нельзя, это опасно, - сказал солдат.
Старики Дюбуа уже несколько минут исподтишка наблюдали друг за другом. Мать думала о Жюльене. Может, он голоден, его мучит жажда, может, и у него болят ноги. Она нагнулась к солдату, который прислонился к стене, и, взяв правую ногу в левую руку, отковыривал ногтем наполовину уже отставшую корочку присохшей крови.
- Смотрите, не внесите заразы, - сказала она.
- Э-эх, в моем положении, если они возьмут меня в плен, так уж лучше быть больным, может, тогда где-нибудь бросят, чтоб не возиться, - сказал он.
Мать опять посмотрела на мужа. Он ответил ей взглядом, который как бы говорил: "Ей-богу, не знаю. Раз ты считаешь, что это нужно, пожалуйста".
Она потерла подбородок, потом спросила солдата:
- А если я принесу вам штатские брюки и рубаху?
Лицо солдата просветлело. Он улыбнулся, сверкнув зубами, особенно белыми по контрасту с его черной щетиной и загорелым лицом.
- Да чтобы выйти отсюда, сойдет, даже если все на меня едва налезет, - сказал он, окинув отца взглядом с головы до пят.
Мать улыбнулась.
- Отлично налезет, у меня есть сын, он такой же широкоплечий, как вы.
Она пошла к выходу и остановилась.
- Идите, идите смело, - сказал солдат, - вы ничем не рискуете.
Она вышла, чуть дыша от страха.
В конце улицы у фонтана собралась вокруг мотоцикла группа немецких солдат - кто сидел, кто стоял. Мать насчитала пять человек. На стоянке было еще три мотоцикла. Она подождала. Солдаты глядели в другую сторону. Немного поодаль от немцев две женщины и мужчина молча смотрели на них.
Мать перешла на другую сторону и быстро направилась к дому, бормоча:
- Дам ему брюки и рубаху… Это принесет счастье Жюльену… Да-да, это принесет ему счастье.
39
Как только мать воротилась с вещами Жюльена, солдат сразу переоделся, а свое обмундирование завернул в шинель. Он связал рукава и стянул получившийся узел поясным ремнем.
- А это куда? - спросил он, покончив с укладкой вещей.
- Вы с собой не возьмете? - спросила мать.
- Ишь ты, чтобы меня зацапали. Я пока еще с ума не сошел.
- Это казенное имущество, - заметил отец.
Солдат усмехнулся.
- При том положении, до которого сейчас докатилась армия, одним обмундированием больше, одним меньше - ничего не изменит. - Он замолчал, поднял узел, снова положил на пол и сказал, обращаясь к матери: - Знаете, материал добротный, если вы немножко портняжите, он пойдет у вас в дело…
Отец так и подскочил.
- Ну нет! - крикнул он. - Чтобы к нам домой? Да ни за что не позволю! Чего доброго, немцы обнаружат, тогда меня прямо к стенке…
- Да они к вам не придут…
Отец перебил солдата:
- А если увидят французы, меня привлекут за кражу военного обмундирования. Нет-нет, надо куда-нибудь сбагрить.
- Как вам угодно, - сказал солдат. - Ночью выброшу на улицу.
- Лучше зарыть в саду, - заметил отец. - Вернее будет.
Все трое наклонились над узлом, сперва поглядели на него, потом друг на друга. Наконец мать сказала:
- Не стоять же тут до вечера. Теперь вы можете перейти через улицу. Только вот как это вынести?.
- Надо бы мешок, - заметил отец.
- Пойти принести? - спросила мать.
- Обождите, - сказал солдат.
Он открыл дверь, дошел до середины мостовой и спросил:
- Вон в том саду напротив вы и живете?
Мать кивнула головой. Он посмотрел в другую сторону, на площадь, где теперь стояли два немецких грузовика. Мать также вышла на улицу. Вокруг немцев собралось человек десять; улица понемногу оживала.
- Видите, им не до нас, - сказал солдат. - Идите вперед, я за вами.
- Надо запереть дверь, - сказал отец.
- Ладно, тогда я пройду, а потом уже вы.
Мать вошла в сад и оставила калитку открытой. Пройдя несколько шагов по дорожке, она обернулась. Солдат с узлом под мышкой появился в дверях пекарни, не спеша перешел улицу и тоже вошел в сад. Она пропустила его вперед.
Уже дома она заметила, что лоб у нее в поту.
Вскоре к ним присоединился отец. Лицо у него было красное. Он задыхался.
- Нельзя этого делать, - проворчал он.
- Чего нельзя делать? - спросил солдат. - Переходить с узлом через улицу?
Он пожал плечами, точно говоря, что это пустяки.
- В конце концов, это все-таки немцы, - сказал отец.
Солдат усмехнулся.
- Знаете, я их вблизи не видел, - сказал он, - но у меня такое впечатление, что у них одно на уме: как можно скорей добраться до Ментоны и Бордо. На остальное им плевать.
- Как-никак они перебили немало народа. И бомбежки, и все прочее - это не шутки…
Солдат пожал плечами.
- Все это так, - сказал он. - На то и война. Не убивать нельзя. Вот потому-то я и считаю, что надо с ней скорее покончить, теперь… - Он потер руки, как будто стряхивал с них пыль. Потом посмотрел на отца с матерью и, вдруг рассмеявшись, сказал: - В сущности ведь демобилизовали-то меня вы. Я уверен, что если бы кто сказал вам вчера, что вы демобилизуете Гиймена, рядового стрелкового полка, вы бы ни в жизнь не поверили.
Отец покачал головой. Мать чувствовала, что он недоволен. Он долго молчал, потом несколько раз повторил:
- И все-таки…
- И все-таки что? - спросил Гиймен.
Отец выпрямился, посмотрел солдату прямо в глаза и выпалил:
- Все-таки если все солдаты рассуждают, как вы, то меня не удивляет то, что делается!