Она подошла к раковине, налила в таз холодной воды. Не спеша смачивает она мокрой перчаткой виски и затылок, выжимает воду на потный лоб, на щеки.
Когда она разогнулась, по груди и по спине у нее стекали капли. Она вытерлась, повесила полотенце, затем залпом выпила два стакана воды.
В голове у нее прояснилось. Она тяжело вздохнула. Теперь, когда все прояснилось, ей стало страшно.
- Мы пили вино. И смеялись. И я спала как убитая.
Она замолчала. Попробовала внушить себе, что ничего не случилось, но, помимо ее воли, с губ сорвалось имя сына:
- Жюльен!
Она выпила еще воды.
- Да-да, прилетали самолеты!.. И, кажется, слышны были взрывы, где-то очень далеко, точно откуда-то из Бреса.
Она быстро вышла в сад. Мадемуазель Марта, прямая как палка, сидела на скамье и вязала.
- Скажите, - обратилась к ней мать, - вы не слышали взрывов - оттуда, со стороны равнины?
Мадемуазель Марта повернула к матери свое вытянутое лицо.
- Был налет, - сказала она. - Должно быть, они бомбили где-то в стороне Бурка. - Мадемуазель Марта глубоко вздохнула и, снова взявшись за вязанье, прибавила: - И когда только кончится эта мука!
Мать ее уже не слушала. Не сказав ни слова, вернулась она на кухню. Ноги отказывались служить. Она села на стул. Руки дрожали.
- Боже мой, - повторяла она, - я пила вино и смеялась… и спала, а мой мальчик на дороге… Был налет… сбрасывали бомбы… Может быть, есть раненые, убитые… Господи боже, за что ты меня наказываешь?
Она словно окаменела. Сидела, уставившись на пустую бутылку.
- И подумать, ведь я не пью вина… и смеюсь редко… Господи, верни мне его… Верни, молю тебя… господи. Ведь это я, я настояла, чтобы он уехал…
Она замолчала. Ей показалось, что наверху скрипнула половица. Она прислушалась. Отец встал. Ходит, пошел к окну. Вот стукнули ставни, крючок ударился о стену. Сейчас отец сойдет вниз.
Мать сразу выпрямилась. Сложила на груди руки. Ей сдавило горло, она с трудом шепчет слова.
- Господи, я не хожу в церковь… мне вечно некогда… но не в этом дело… я знаю, что это не такой уж тяжкий грех… Но, - она остановилась: скрипят ступени, - верни мне моего мальчика. И я обещаю не пить больше ни капли вина… не… не… - она придумывала, какой еще обет дать господу богу, от чего еще отказаться, но не могла ничего придумать, - я обещаю не делать ничего ради своего удовольствия… Обещаю тебе…
Дверь с лестницы открылась. Отец вошел, смотрит на нее.
- Ну что? - спросил он.
- Знаешь, я уснула в шезлонге, - сказала она.
- Слышала какие-нибудь новости?
Она колебалась.
- Нет, - сказала она наконец, - ничего не слышала.
Отец пошел к раковине и тоже умылся.
- Шампанское у господина Робена отличное, - сказал он. - Но у меня после шипучих вин всегда голова трещит.
- Хочешь таблетку?
- Да, неплохо бы.
Мать достала таблетку. Потом начала убирать со стола. Она взяла пустую бутылку и вышла на крыльцо.
- Оставь, - сказал отец. - Я отнесу.
- Ладно, раз уж я взяла.
Она быстро спустилась, поставила бутылку у порога погреба и поспешила к мадемуазель Марте. Нагнувшись к ней и все время поглядывая на дверь в кухню, она зашептала:
- Послушайте, если муж будет спрашивать, что делается, не рассказывайте про бомбежку… Не стоит, он и так уже нервничает.
Старая дева кивнула, не отрываясь от вязанья.
Мать вернулась на кухню. Отец растворил таблетку в полстакане воды с сахаром. Она поглядела на него, потом докончила убирать со стола. Отец выпил воду, налил в стакан еще немного и, запрокинув голову, разом проглотил; затем встал, чтобы вымыть стакан.
- И подумать только, ведь сегодня воскресенье! - вздохнул он.
38
Проснувшись на другое утро, мать сразу почувствовала, что новый, только еще народившийся день какой-то не тот, чего-то ему не хватает. Она подошла к окну. Все было спокойно. Светлая полоса на небосклоне поднялась выше, отошла от уже засиневшей цепи гор. Мать прислушалась.
Ничего.
Совсем ничего. Тогда она вернулась к кровати и разбудила отца.
- Кончено, - сказала она. - Уже не идут.
- Кто не идет?
- Говорю тебе - никто не идет. Надо бы взглянуть.
- Ладно, сейчас встану.
Она сошла вниз и быстро оделась.
Когда оба были готовы, они молча посмотрели друг на друга. Отец открыл дверь и вышел на лестницу. Мать тоже вышла.
- Ты не думаешь, что это неосторожно? - спросила она.
- Надо все-таки узнать, в чем дело!
Они сошли в сад и остановились на скрещении двух дорожек.
Ничего.
Тишина.
Город как вымер. Никого, ни признака жизни в соседних садах. Даже никто окном или дверью не стукнет. И завод молчит.
- Я один выйду на улицу, - сказал отец. - Незачем обоим идти.
- А почему?
- Никогда нельзя знать…
- Так уж лучше я пойду, женщине не так опасно.
- Нет, это не дело.
- Тогда подождем, - сказала она.
Утро было теплое. Они сидели рядышком на скамейке, вглядываясь сквозь деревья в улицу, прислушиваясь к крику птиц, к стрекоту насекомых, к шелесту листьев.
Мать подумала, что они никогда раньше не сидели без дела в эту пору дня.
- Утром меньше шума, чем вечером, - сказала она.
- Ты думаешь? Утро-то сегодня особенное.
Они опять помолчали. Тишина подавляла.
- Ума не приложу, что теперь будет, - сказал он.
- Хотела бы я знать - это всегда так?
- Конечно, только раз на раз не приходится. Одни бегут, другие настигают, а какой-то промежуток всегда есть.
- Как ты думаешь, здесь еще остались солдаты, город будут защищать?
- Самому бы хотелось знать.
Так они просидели, может, полчаса, а может, и больше. Из-за вершины гор солнце вышло на небо, но время как будто остановилось.
Наконец с улицы долетели какие-то звуки. Хлопнула дверь, скрипнула ставня, потом другая, потом послышались голоса, шаги. Где-то очень далеко, может быть, в северном направлении урчали моторы. По саду пробежала кошка, вскочила на школьную ограду и медленно пошла, чернея на светлом небе.
- Пойду погляжу, - сказал отец.
Он поднялся. Мать тоже поднялась.
- Нет, - сказал он. - Оставайся здесь.
- Смешно, право. Я дойду до калитки.
Они дошли до улицы, только раз остановились и посмотрели вслед человеку, которого так и не узнали.
Отец вытащил из кармана фартука ключ и отпер калитку. И тотчас же медленно приоткрылись ставни на окне у мадемуазель Марты. Не высовывая носа, она спросила:
- Вы что-нибудь знаете?
- Нет, - сказала мать. - А вы?
- Ничего. Только то, что у вас в коридоре спит человек.
- У нас в коридоре?
- Ну, в общем не у вас, а в булочной. Дом принадлежит вам, вот я и говорю всегда: у вас.
Старики Дюбуа ничего не сказали, они думали.
- Вы его знаете? - спросил отец.
- Нет, - сказала старая дева, - но раз все ваши жильцы уехали, значит, это не ваш жилец. Да жилец и не стал бы спать на полу в коридоре.
С минуту они прислушивались, глядя на дверь коридора, который вел в пекарню. Матери пришло в голову, что булочная, выходящая на Солеварную улицу, тоже, вероятно, была заперта.
- А вы уверены, что там человек?
- Ну, конечно, в окно кухни мне слышно, как он храпит.
Отец как будто что-то обдумывал.
- Надо все-таки выяснить, у меня есть ключ, схожу за ним, - сказал он.
- Но, может, дверь не заперта, - возразила мать.
- Во всяком случае, вчера была заперта, я проверял после отъезда Лагранжей.
Отец перешел улицу.
- Будьте осторожны, - сказала мадемуазель Марта.
- А почему?
- Никогда нельзя быть уверенным.
Мать догнала его.
- Мадемуазель Марта права, ты не знаешь, кто там.
Старая дева, куда-то скрывшаяся, снова появилась в окне и протянула им кочергу.
- Вот, возьмите хоть это, - сказала она.
Отец пожал плечами, но все же взял из рук матери кочергу.
- Для вашего спокойствия, - сказал он.
Он попробовал открыть дверь, но безрезультатно.
- На ключ не заперта, но, видимо, чем-то приперта.
Он несколько раз сильно дернул дверь.
- Не ломать же ее в самом деле! - сказал он затем.
- Постой, постой, - сказала мать, взяв его за локоть.
- Ну что еще?
- Там кто-то шевелится.
Отец прислушался, потом постучал в дверь.
- Откройте же наконец, что это еще за фокусы! - крикнул он.
- Чего вам надо? - послышался мужской голос.
- Мне надо войти, это мой дом.
- Откройте, - сказала мать, - мы вам ничего плохого не сделаем.
Послышался скрежет камня, скрип дерева, и дверь открылась. Старики Дюбуа держались поодаль. В темном коридоре стоял полуодетый мужчина и щурился от света.
- Я спал, - сказал он просто.
Отец подошел ближе. Мать тоже. Мужчина был босиком, в рубахе и темно-синих штанах. Он посмотрел на кочергу, которую все еще держал отец, и улыбнулся.
- Не бойтесь, меня опасаться нечего, - сказал он.
- Но как вы вошли? - спросил отец.
- Я искал, где можно было бы спокойно выспаться. Просто подыхал от усталости, вот и устроился здесь и припер дверь камнем да колом.
- Но ведь тут было заперто.
- В гражданке я был слесарем.
Отец осмотрел дверь.
- Смотрите, смотрите, - сказал мужчина, - все в порядке. Впрочем, открыть было нетрудно. Замок хорошо смазан.