- Хочу видеть ее пепел, если это возможно. - Поэт прижал к стене даму Летти, как бы от нее требуя немедленного исполнения своих несбыточных желаний. Дама Летти чувствовала, что этот мужчина какой-то не такой. Она ускользнула от его хватки.
- Он из этих - из Лизиных поэтов-живописцев, - шепнула она Джону Джопабокому, отнюдь не ожидая, что тот скажет "А-а", поклонится Перси и приподнимет шляпу.
Годфри сделал шаг назад и наступил на россыпь красных гвоздик.
- Ах, извините, - сказал он гвоздикам, спешно выбравшись из них, рассердился собственной глупости и, удостоверившись, что никто его, во всяком случае, не видел, отошел от потоптанных цветов.
- За каким чертом этому типу пепел? - спросил он у Летти.
- Ну как - хочет на него посмотреть. Убедиться, что он действительно стал серый. Вообще гадкий человек.
- Конечно, серый, а как же. Он, по-видимому, утратил все свои физические способности. Если только они у него были.
- Насчет способностей не знаю, - сказала Летти. - Но вот чувств у него никогда никаких не было.
Цунами Джопабоком, увенчанная высокой сиреневой прической, затянутая в корсет, произнесла так, что слова ее раскатились по Поминальному саду:
- Для некоторых нет ничего святого.
- Мадам, - сказал Перси, осклабив зеленые останки былых зубов, - если для меня есть что святое, так это пепел Лизы Брук. И я желаю видеть его. Желаю приложиться к нему губами, если он достаточно остыл. Куда подевался этот клерикал? Пепел наверняка у него.
- Видишь, вон там - Лизина экономка? - спросила Летти у Годфри.
- Да, да, я как раз думал...
- Вот и я как раз подумала, - сказала Летти, которая думала, что если вдруг миссис Петтигру ищет место, то не возьмется ли она присматривать за Чармиан.
- Но по-моему, нам бы нужна женщина помоложе. Эта все-таки, сколько я помню, на восьмом десятке, - сказал Годфри.
- Миссис Петтигру крепче лошади, - сказала дама Летти, окидывая взглядом лошадника стати миссис Петтигру. - И по нынешним временам вряд ли возможно нанять молодую.
- А способности все при ней?
- Разумеется. Лиза у нее ходила по струнке.
- Да, но Чармиан будет против...
- С Чармиан нужна строгость. Ей нужна твердая рука. Да она просто-напросто распадется на части, если ты ее не возьмешь в руки. Нет, Чармиан нужна твердая рука. Иного выхода нет.
- Но как же все-таки миссис Энтони? - колебался Годфри. - Эта голубушка может не поладить с миссис Энтони. Ужасно будет, если мы ее потеряем.
- Если ты безотлагательно не подыщешь кого-нибудь ухаживать за Чармиан, ты миссис Энтони и так потеряешь, Чармиан, знаешь ли, для нее не подарочек. Вот и потеряешь, обязательно потеряешь миссис Энтони. Чармиан все время ее называет Тэйлор - кому это понравится? Ты на кого уставился?
Годфри уставился на скрюченного человечка с двумя клюками, появившегося из-за угла церкви.
- Это кто такой? - спросил он. - Как будто знакомый.
Цунами Джопабоком поспешила к новоприбывшему человечку, свежее личико которого заулыбалось ей из-под широкополой черной шляпы. Послышался его звонкий мальчишеский голос.
- Боюсь, опоздал, - сказал он. - Подоспел к шапочному разбору. Какая у Лизы, однако, пестрая обобратия!
- Да это же Гай Лит, - сказал Годфри, тут же узнав его, потому что Гай всегда говорил вместо "сестры и братья" "пестрая обобратия". - Этот поганец, - продолжал он, - помню, хвостом волочился за Чармиан. Лет тридцать с лишним я его не видел. Ему никак не больше семидесяти пяти, а ты посмотри, во что он превратился.
*
В кафе близ Голдерз-Грин были заказаны столики для поминального чаепития. Годфри вообще-то не собирался чаевничать в этой компании, но, поглядев на Гая Лита, раздумал уезжать. Его заворожил вид умненького человечка на клюках, и он все глядел и глядел, как тот, вдвое согнувшись, пробирается между погребальными букетами.
- Мы, пожалуй, выпьем с ними чаю, - сказал он Летти, - ты как думаешь?
- Чего это ради? - спросила Летти, оглядевшись. - Мы и дома можем чаю попить. Поедем ко мне и попьем чаю.
- А по-моему, надо все-таки с ними, - возразил Годфри. - Может быть, выпадет случай перемолвиться с миссис Петтигру насчет ухода за Чармиан.
Летти заметила, что Годфри провожает взглядом ссутуленную фигурку Гая Лита, который, ловко перебирая клюками, приковылял обратно к дверце своего такси. Гаю помогли усесться, кто-то сел с ним, и, когда машина отъехала, Годфри сказал:
- Вот поганец, а считалось - критик. И лез в любовники ну буквально ко всем писательницам. Потом он стал театральным критиком - и актрисам покою не давал. Да ты его, наверно, помнишь не хуже меня.
- Нет, смутно, - отозвалась Летти. -У меня он успеха не имел.
- А он за тобой никогда и не волочился, - сказал Годфри.
*
Когда дама Летти и Годфри прибыли в кафе, оказалось, что гостей распределяет и рассаживает Цунами Джопабоком, объемистая, плотно упакованная и заряженная, на своем семьдесят шестом году, той благонакопленной энергией, которая вселяет отчаяние в сердца потасканной молодежи и которая нынче вконец запугала двух представителей сравнительно юного поколения, племянника Лизы и его жену, почти совсем недавно перешагнувших за шестой десяток.
- Рональд, сиди здесь и будь начеку, - сказала Цунами своему мужу, который надел очки и сел как вкопанный.
Годфри пробирался к Гаю Литу, но его отвлекли столы и серебряные бутербродницы с тонкими ломтиками намасленного хлеба в нижнем ярусе, фруктовым тортом - в следующем, и поверх всего - грудой охлажденных пирожных в целлофане. Годфри очень и очень захотелось чаю, и он протолкался мимо дамы Летти поближе, явственно поближе к организатору, к Цунами. Она его тут же заметила и устроила за столом.
- Летти, - позвал он, - иди сюда. Мы тут сидим.
- Дама Летти, - сказала Цунами над его головой, - переберитесь, пожалуйста, сюда и садитесь с нами, дорогая. Вот здесь, рядом с Рональдом.
"Снобы чертовы, - подумал Годфри. - Решила небось, что Летти - важная особа".
Кто-то, подавшись к нему, предложил подщелкнутую из пачки сигарету с фильтром. Он таких не курил, но все же сказал: "Спасибо, я приберегу ее на потом". И, подняв глаза, увидел волчий оскал вечной ухмылки на лице соседа, который протягивал ему пачку трясущейся рукой. Годфри извлек сигарету и положил ее у своей тарелки. Он был недоволен, что его усадили рядом с Перси Мэннерингом - нахлебник Лизы, во-первых, а во-вторых, дряхл до безобразия, одни эти осклабленные гнилые зубы чего стоят, да он и чашку-то в руке не удержит.
Действительно, поэт пролил на себя почти весь свой чай. "Самое место ему в богадельне", - думал Годфри. Цунами то и дело поглядывала в их сторону и прицокивала языком, но она хлопотала таким образом обо всех и вся, словно воспитательница на детском празднике. Перси же все было нипочем: и собственное неряшество, и чужое неодобрение. Еще за их столом сидели Джанет Джопабоком и миссис Петтигру. Поэт, естественно, счел, что он из них самый почетный гость и поэтому призван быть душой общества.
- Однажды я с Лизой крупно поссорился, - прорычал он. - Это когда она взяла в любимчики Дуйлана Тхомуса. - Так ему было благоугодно называть Дилана Томаса. - Да, да, Дуйлана Тхомуса, - сказал он, - Лиза в нем души не чаяла. Знаете, если меня отправят на небо, а там окажется Дуйлан Тхомус, то спасибо, я лучше отправлюсь в самое пекло. Зато же не удивлюсь, если Лизу отправили в самое пекло за паскудное пособничество Дуйлану в его стихоплетстве.
Джанет Джопабоком преклонила слух к речам Перси.
- Простите, что вы сказали о бедной Лизе? Я не расслышала.
- Я говорю, - был ответ, - что не удивлюсь, если Лизу отправили в пекло за поганое пособничество...
- Из уважения к моей незабвенной сестре, - сказала Джанет с дрожью во взгляде, - я попросила бы не обсуждать...
- Дуйлан Тхомус сдох от делириум тременса, - заявил, вдруг злобно возликовав, престарелый поэт. - Улавливаете, а? Д - делириум, Т - тременс. Инициалы-то не зря даются!
- Во имя уважения к моей покойной сестре...
- Стихотворец называется! - фыркнул Перси. - Да Дуйлан Тхомус и знать-то не знал, что такое стих. Я однажды Лизе как сказал, так и сказал: "Ты, говорю, чертова дура, что содержишь этого шарлатана! Это же не стихи, это же хрен знает что!" Она не понимала, да и все вы хороши, но я говорю вам, что это не стихи, а МОШЕННИЧЕСТВО от первой до последней строчки!
Цунами повернулась вместе со стулом.
- Потише, потише, мистер Мэннеринг, - велела она, похлопав его по плечу.
Перси глянул на нее и прорычал:
- Ха! Да если у вас сатана спросит, вы знаете, что ему отвечать про дуйлан-тхомусовскую пфуэзию? - Он уселся прямо и осклабил зеленые клыки - поглядеть, как принят его вопрос, на который он тут же сам и ответил в непечатных выражениях, и миссис Петтигру воскликнула: "О боже мой!" - и отерла сложенным платочком углы губ. За соседними столами зашумели, подошла старшая официантка и заметила:
- Здесь такого нельзя, сэр!
Годфри все это было более чем отвратительно, однако он подумал: а вдруг сейчас конец чаепитию? Пока все взирали на Перси, он украдкой прихватил два целлофановых пирожных сверху бутербродницы и запихал их в карман. Потом оглянулся и удостоверился, что никто ничего не заметил.
Джанет Джопабоком склонилась к миссис Петтигру.
- Что он сказал? - спросила она.
- Видите ли, мисс Джопабоком, - сказала миссис Петтигру, искоса поглядывая в зеркало на стене, - сколько я могу понимать, он едва ли не грубо отозвался о некоем джентльмене.