Внезапная сумасшедшая усталость бросила ее на диван. И не ожидая от себя такого, она заснула. Заснула и видела безумные сны. Сквозь сон настойчиво пробивался разум. Но жизнь во сне металась между тремя ощущениями: ненавистью к этому идиотскому миру, истерическим желанием жить и не менее сильным желанием уйти от этой жизни в вечное свое сознание, в вечное свое я.
Она кричала во сне, но кричала не она, а ее тело, объятое ужасом перед Вечностью и своим уничтожением. Но и разумом она хотела жить. "Уйти в свое царство" - приходило желание во сне, но разум визжал: от добра добра не ищут, осуществи себя здесь. Ты же любишь себя во всех проявлениях. Успеешь быть там. А потом вдруг возникло искаженное тьмою лицо Лохматова, и он бормотал: "Я ищу, ищу и найду, дочка, то, чего не знают люди, не знает никто… Хо-хо-хо!"
Она проснулась уже ночью, встала и с удовольствием выпила стаканчик коньяку. Не рюмочку, а стаканчик, по-русски. Надо было снять раздирающее душу метание во сне.
Она повеселела. Жить захотелось до сумасшествия, но было обидно, что не может сейчас уйти туда, где нет этого мира.
Вдруг подошла к книжному шкафу и сняла со стены три известные фотографии, увеличенные, заключенные в рамки - Достоевского, Гоголя и Блока.
Поставила их рядом, разогрела кофе, выпила, чтоб снять опьянение, и стала рисовать, вернее, творить наброски. Цель была - изобразить Лицо, в котором были бы запечатлены самые глубинно-тайные черты всех троих, прозреть некое единство…
В таком исступлении провела два часа.
Страшный мир! Он для сердца тесен.
В нем твоих поцелуев бред…
глава 18
Наутро ей возбужденно позвонил Вадим:
- Ты была в Питере?… Мне сказал твой отец… Вовремя приехала. Ты знаешь, я говорил с одним крупным искусствоведом по поводу твоей пропавшей картины. Да, да… Он считает, что в ней есть нечто неуловимое, мощное, это трудно определить. Но он считает, что это открытие, настоящее открытие. Галерейщики стандартны и глупы (посредственность и рутина всегда на виду), но странный грабитель, видимо, понимал кое-что в искусстве. Или у него были эксперты. Но все-таки дико, зачем красть, когда можно купить за гроши? Ничего не понятно. Но, может, они хотели что-то скрыть? Галерейщики на все махнули рукой.
Алёна отвечала молчанием.
- Я жду тебя, - сказала под конец.
- Приезжай ко мне. Мы все собираемся к Родиону. К тому, который что-то знает об Акиме Иваныче… К Родиону, к Родиону!
- Сегодня не могу. А завтра приезжай ко мне.
К Родиону действительно собрались. Пора, пора! Хватит тайн. Ура богу Солнца! Но бог Солнца, видимо, никогда и не посещал Родиона. Пригласил к себе на дачу, точнее, в какую-то дыру на Щелковском шоссе за кольцом, но рядом с Москвой. В дыру эту побоялись бы заглядывать даже ведьмы. Иными словами, что-то защищало этого, по-видимому, безобидного парня от ведьм.
К Родиону собрались Вадим, Лёня и Валерия, а проводником объявился человек по имени Владик, из кругов московских метафизиков. Был это человек средних лет и крайне сдержанный. О себе - ни слова, тем более о том, чем внутренне занимался. Но помочь в плане Родиона был готов.
Встретились у метро "Маяковская", на улице под колоннами. Сам Маяковский, не похожий на себя живого, указывал рукой явно не в ту сторону. Рука была каменная, но камень камню - рознь.
Так сказал Владик, задумчиво посмотрев на громоздкий памятник.
- Душа-то у него как металась, а тут гранит, - проговорила Лера, чтоб поддержать разговор со сдержанным Владиком.
Лёня цепенел от одной мысли об Аким Иваныче. Но цепенение цепенением, однако Владик как-то по-деловому (что не очень походило на поведение метафизика) проводил своих гостей переулками во двор, где стояла его машина.
Минуя заторы, избегая ДТП, они вскоре оказались на Щелковском шоссе, пересекли кольцо и поехали мимо деревянных покосившихся дач, точнее, домишек с небольшими палисадниками.
Владик всю дорогу в основном помалкивал. Несколько слов было брошено о живописи Пашкова, с которым Владик к тому же был знаком.
Очутились перед домиком, в котором было что-то от XIX века. Постучали. Открыл Родион - в свитере, широколицый и ширококостный, лет тридцати с лишним на вид. Глаза горели, но в то же время избегали взгляда людей.
"Жду, жду" - пробормотал он и провел в большую полупустую комнату.
Сели за внушительного размера стол у окошечка. На подоконнике - герани, на столе - несколько книг, главным образом о смерти, и две бутылки водки, буханка черного хлеба.
Такой прием, однако, никого не шокировал. От рюмочек никто не отказывался, кроме Владика. Хозяин вытащил откуда-то и весьма приличную закуску. Завел песню - то был диск Евгения Головина, и слова разливались: "Слушай, утопленник, слушай". Владик осадил Родиона:
- Не так бурно, дружище, люди пришли по делу, по рекомендации Филиппа Пашкова. Ты же его поклонник, к тому же.
- Хи-хи-хи! - разрыдался Родион. - Мало ли чей я поклонник. В основном, самого…
- Ну, выпьем, - вмешалась Лера.
После такого знакомства Родион совершенно развеселился: все тыкал пальцем в книги о смерти и похохатывал. Кот, сидевший на подоконнике, и тот взъерошился.
- Опустись занавеска линялая на больные герани мои, - запел Родион, когда диск замер.
И закончил:
- Я все приемлю. А теперь о вашей просьбе.
Одинцов напрягся и резко высказался:
- Нас интересует совершенно необычный человек. Может быть, даже это и не человек вовсе.
Родион замолк, отшвырнул гитару и насторожился.
- Имя?! Имя?! - выкрикнул он.
- Его имя, вероятно весьма условное, Аким Иваныч.
При этом имени Родион остолбенел. Владик хранил изумленность сдержанно. Потом Родион вскочил и будто бы, так во всяком случае показалось Лене, закричал. Потом сел на пыльный диван в углу и спросил:
- Зачем он вам?
- Я с ним встречался при очень странных обстоятельствах. Во время моей полусмерти.
- Вот там вы его и ищите. Аким Иваныч недоступен почти для общения. Кроме того, я не знаю, где он живет, кто он по существу и так далее, - выпалил Родион, покраснев. - Ничем не могу помочь.
Вмешался Владик:
- Родя, Родя, потише немного. Уймись. У тебя же есть какая-то цепочка к нему. Дай информацию, а сам отбеги в сторону. Если боишься.
Уговоры длились долго. Родион мешкал. Чего-то искал по своим карманам, кряхтел. Лера попыталась обаять его:
- Вы такой милый, такой глубокий человек, - залепетала она. - Мы же не просим вашего участия. Бред с ним, с вашим участием. Сами разберемся.
Вадим выразился более определенно:
- Он может очень помочь нашему другу. Помочь реально противостоять потери себя в Неизвестном… Он нам нужен не для того, что бы что-то узнать о скрытой от нас реальности. А для конкретной помощи.
Родион посмотрел на Одинцова.
- То, что вы с ним встречались в состоянии полусмерти, как вы выразились, я не удивлен. С ним можно встретиться и в гораздо более критических ситуациях. Не дай Бог, конечно. А я, знаете, не люблю экстремальных ситуаций. Ну, смерть - еще куда ни шло… Черт с ней… Но не более.
И вдруг Родион прыгнул на стул со своего дивана.
- Бедолаги вы мои. Ну, хорошо, хорошо. Дайте связь, через неделю позвоню. Может быть удастся увидеться с одним человеком.
- С Аким Иванычем? - осведомился Вадим.
- Хватит шуток, - испугался Родион. - С тем, кто знает о нем больше, чем я. Остальное - как Бог на душу положит. Не спешите только с этим.
Владик вмешался:
- Конечно. Вы сами сможете встретиться, теперь уже без меня.
"И этот увиливает и темнит", - подумала Лера.
Родион опять включил Головина.
На том и закончилась встреча. Владику надо было срочно в город. Он по-доброму попрощался с Родионом, и искатели Аким Иваныча укатили в Москву.
глава 19
На следующий день часа в два Вадим уже был у Алёны. Алёна, измученная своими видениями, встретила его растрепанная, непохожая на себя, точно готовая к какому-то перелому.
Вадим искренне удивился:
- Что-то на тебя Петербург действует через чур экстремально.
Наконец-то Алёна рассмеялась.
- Посмотри лучше на эти рисунки.
И она разложила их перед ним на журнальном столике.
- Боже мой, ну и тип!
Со всех концов на Вадима смотрела голова Лохматова.
- Кто это?
Алёна молчала. Только села в свое кресло, словно в ложе судьбы.
Вадим, сидевший на диванчике, вглядывался в эти рисунки.
- Когда написала?
- Сегодня утром.
Вадим откинулся на спинку дивана.
- Эта голова не дает мне покоя. Кто он? Наверное, твоя больная фантазия породила его…
- Никак нет. Это мой новый друг.
- Друг?! Это чудовище - твой друг?
- Ну, скорее поклонник. И вовсе не чудовище, а король чудовищ.
- Может, он влюбился в тебя?
- Не думаю. Он влюблен в тьму.
И Алёна медленно, с комфортом, рассказала Вадиму все. "Так надо, - решила она. - Но больше никому ни слова".
Вадим по ходу рассказа порывался раза два встать и уйти. Но выдержал. Под конец выглядел растерянным, чуть подавленным, но с пробудившейся надеждой. Спросил по-детски:
- Ты назвала его другом. Но как, интересно, твой…
- Я вчера позвонила ему и порвала с ним. Давно созрело. Но эта история послужила инициацией, чтобы порвать…
- Но как ты определишь после всего, что было…
- Я не утаила ничего, Вадим. Никаких поползновений на меня, как на женщину, не было. Этот король чудовищ видит во мне богиню, прикоснувшуюся к его безумной сути… Я говорю правду, Вадим.