- Лейла - тоже обиженный судьбой человек. Ее чувства были втоптаны в грязь, жизнь ее - чаша полынного настоя. Если ты сумеешь сдобрить ее хоть тремя каплями меда, аллах прольет на тебя большой сосуд благодати, ибо благо, которое мы делаем для обездоленного, есть высшее человеческое и божественное предопределение. Если вы крепко, по-настоящему полюбили друг друга и твердо решили быть вместе - да пребудет над вами милость неба, милость человека и милость стихий!..
- Спасибо вам за все, Махтумкули-ага! - растроганно сказал Тархан. - Никогда не забуду вас. Умирать стану - не забуду!
- Ты не скоро умрешь, сынок, - ласково улыбнулся Махтумкули. - Ты еще поборешься с роком и поставишь его на колени. Но хочу, чтобы ты запомнил: кто засучил рукава для смертельной схватки, тот должен забыть о смерти, ибо каждая мысль о ней - это камень, который ты сам бросаешь себе под ноги.
- Запомню, Махтумкули-ага!.. Если разрешите, я пойду…
- Иди - и будь счастлив!
Тархан вышел из кибитки Махтумкули таким возбужденным, бодрым и уверенным, словно ему только что подарили еще одну жизнь. Он шел с высоко поднятой головой и просил солнце, чтобы оно поскорее улеглось на покой в свое каменистое горное ложе, чтобы побыстрее наступила тьма, в которой он сделает первый шаг по пути единоборства со своей неласковой судьбой.
Дойдя до кибиток Адна-сердара, Тархан остановился в раздумье, чем бы занять время до темноты. Из средней кибитки выбежала маленькая девочка со смешными косичками, та самая, что давеча жаловалась Лейле на своего братишку, и с разбега уцепилась обеими ручонками за полу халата Тархана.
- Иди скорее! Тебя бабушка зовет!
Тархан присел, легонько сжал пальцами крепкие налитые щечки девочки.
- Какая такая бабушка?
- Моя бабушка!
- Так, может, она тебя зовет, а не меня?
- Тебя зовет! Тебя!
- А ну, пойдем, спросим ее!
- Сам иди! А я играть буду!
Девочка вывернулась и убежала, а Тархан, недоумевая зачем это он понадобился Садап, пошел к кибитке.
Садап сидела в посудном углу и перетирала пиалы и чайники. Она знала, что разговор будет неприятным, и заранее готовилась к этому. Последние дни ее особенно выводили из себя независимое поведение Тархана и его дерзкий тон. Она готова была выгнать его на все четыре стороны, но боялась, так как знала, что сердар высоко ценит этого нукера и порой сам старается не замечать его неуживчивого характера, спускает ему то, что никогда не спустил бы другому. Поэтому ей только и оставалось, что яростно плеваться и шипеть: "Ну, погоди, ушибленный богом, ну, погоди!.. Что "погоди", она и сама не знала, но это успокаивало немного.
Когда Тархан переступил порог, она ехидно сказала:
- Больной человек, а шляется по всему селу!
- На своих ногах шляюсь, не на чужих! - как всегда резко ответил Тархан, усаживаясь. - Может, вы меня, как Ивана, хотите заковать в кандалы? Так я не купленный вами раб! Не нравится- давайте расчет, и я пойду от вашего порога. Что-что, а уж батраком-то везде устроюсь!
"Ну, и скатертью дорога!" - чуть не вырвалось у Садап, но она переборола себя и только насмешливо посочувствовала:
- Значит, болеешь, бедняжка?
- Нет! Здоровее меня в ауле не найдешь!
- Что ж ты тогда притворяешься?
- Испытали бы вы хоть десятую часть того, что мне пришлось, - посмотрел бы я, кто притворяется!.. Сколько дней пиалу чаю выпить спокойно не могу! Я ведь тоже человек, тетушка!
- Разве? - сделала удивленные глаза Садап, по тут же спохватилась и добавила примирительным топом:
Что ж ты по-человечески сказать не мог, что, мол, устал и все такое?..
Садап боялась, что Тархан вдруг рассердится и уйдет. Она позвала его с намерением выведать правду про Лейлу. Вряд ли сердар мог приказать привезти наложницу в Астрабад. Он ведь из-за нее семью совсем забыл, честь последнюю теряет - и вдруг такое… Нет, что-то здесь не так! Уж не сам ли Тархан, пользуясь отсутствием сердара, собирается опозорить его ложе? Недаром он и из Гапланлы вместе с этой потаскухой вернулся, и защищать ее пытался… Да, да, на голом камне и трава не растет - ясно, что задумал недоброе! Конечно, будь на то воля Садап, она не задумалась бы избавиться от Лейлы, но ее страшил гнев сердара. К тому же она все-таки старшая жена и обязана блюсти честь дома, особенно в отсутствие хозяина.
- Я пойду! - сказал Тархан.
- Погоди, куда торопишься? - удержала его Садап.
- Ай, если у вас больше нечего сказать…
- Есть что сказать! Почему нечего? Ты вот Илли-хану объяснил, что отец велел привезти к нему Лейлу, - так ли это?
- Да, велел.
- А зачем она понадобилась ему?
- Откуда мне знать! Он велел передать - я передал. Остальное - дело ваше…
- Ты же говорил, будто хаким требует?
- Говорил!.. Родственники ее нашлись!
- Бе, откуда могут быть родственники у бесстыдницы, ночующей с кем попало?
Ярость ударила Тархану в голову. Он с ненавистью глянул на Садап и срывающимся голосом произнес:
- Знаете что, тетя… Вам, видно, жизнь не в жизнь, пока грязью не обольете кого-нибудь!..
Садап усмехнулась, но, притворяясь удивленной, сказала:
- А что, разве не так? Может ли быть порядочность в наложнице, привезенной поперек седла? Пойди вон в Карабалкан к Овезберды-хану, спроси там - кто только не спал с ней до сердара!
- Кончайте, тетушка! - не выдержав, крикнул Тархан и выскочил, с силой хлопнув дверью.
Некоторое время Садап удовлетворенно хихикала, сидя на корточках. На лице ее было такое выражение, как у картежника, которому неожиданно повезло в игре.
- Так-так, - бормотала она, глядя на дверь, - не зря у меня сегодня целый день сердце билось. Ха, таких плутов, как ты, я мигом обведу вокруг пальца…
Она посидела еще немного и направилась в кибитку к Лейле.
Как и Тархан, Лейла с нетерпением ожидала ночи. Сперва она в волнении слонялась по кибитке, обострившимся слухом ловя малейший шорох. Но потом поняла, что следует заняться делом, чтобы отвлечься от тревожных дум, и стала старательно наводить порядок в кибитке. "В последний раз, - думала она, расставляя чайники, стряхивая коврики, выравнивая складки на аккуратно убранной постели, - это в последний раз…" Сердце ее трепетало и билось, как птица, попавшая в силок, но чувствующая, что коварная петля вот-вот отпустит ее. Все горести, выплаканные и не выплаканные в этой кибитке, все унижения и муки сгладились, потускнели, отодвинулись в неясную даль перед тем огромным счастьем, которое должно было открыться для нее в эту ночь.
Неожиданное вторжение Садап напугало Лейлу до того, что на лбу у нее выступил холодный пот, а пиала, которую она собиралась поставить на полку, выскользнула из ослабевших рук и мягко стукнулась о кошму. Вдоволь насладившись ее замешательством, Садап сказала:
- Готовься к отъезду! Сердар велел привезти тебя в Астрабад! Как только Илли-хан вернется, отправишься с Тарханом. Слышишь, проклятая аллахом, что я тебе говорю? Родственники твои нашлись.
Лейла слышала, но ей трудно было справиться с охватившей ее нервной дрожью. Тархан… Почему именно Тархан?.. Что это - внезапная удача или хитрая ловушка? Если бы это сказал другой человек, она от радости запрыгала бы, наверно, по кибитке. Но весть принесла Садап, от которой добра дожидаться - все равно что шерсть на змее искать. Поэтому Лейла молчала.
А Садап все распалялась:
- Хаким сердара в зиндан бросил и сказал, что не отпустит, пока тебя не привезут… Вах, будь ты проклята, потаскуха безродная! Из-за тебя вся наша жизнь вверх дном перевернулась!..
"Почему из-за меня? - недоумевающе подумала Лейла. - Разве не говорил Тархан, что сердара схватили из-за того, что он коней не хочет отдавать шаху?" Конечно, она не подозревала, что, говоря о перевернутой вверх дном жизни, Садап имела в виду в первую очередь себя, испытавшую после появления Лейлы немилость сердара.
- Собирайся в дорогу, бесстыжая тварь! - сказала Садап.
Лейлу вдруг возмутили ее оскорбления.
- Не поеду! - решительно сказала она. - Никуда не поеду!
- Что?! - взорвалась Садап. - Ты мне голову не морочь, шлюха! Попробуй только не поехать! Хватит и того, что ты нам крови попортила!.. Будь моя власть, я бы знала, подлая, что с тобой сделать!
Она со злобной яростью ущипнула Лейлу так, что бедняжку всю передернуло, и вышла, бормоча себе под нос проклятия.
Глава пятнадцатая
ВОСКРЕСШИЙ ШИХ
День был ясным и солнечным, но к вечеру со стороны моря потянулись черные вереницы туч, обещавшие дождь. Сначала тучи ползли порознь, потом, догоняя друг друга, стали сливаться в сплошную черно-сизую пелену. Поднялся пронзительный ветер, тяжело упали на пыльную землю первые тяжелые капли. А к ночи разразилась настоящая буря.
Когда погода начала портиться, Тархан суеверно подумал, что это недоброе предзнаменование. Но быстро взял себя в руки, сообразив, что скорее - наоборот, бурная ночь может помочь беглецам. С этими мыслями он незаметно уснул, а когда проснулся, вокруг была такая темень, что хоть глаз коли, а за стеной мазанки свистело, ухало и плескалось.
Тархан на босу ногу натянул сапоги, накинул на голову халат и вышел. Дождь лил как из ведра. Холодный ветер дробил с налета водяные струи, больно сек брызгами лицо. На небе не было видно ни одного просвета. Джигиту показалось, что в мире не осталось ничего живого, что в нем безраздельно властвует слепая ярость стихии. Но присмотревшись, он увидел, что в кибитке Садап горит свет и с острой неприязнью подумал: "Сидит, старая карга! Не спится проклятой!"
В кибитке Лейлы тоже мерцал слабый огонек.