- Ой, так это ты… Это вы!.. - чуть не вскрикнула девушка и машинально свободной рукой потянула вниз подол платья.
"Как она изменилась! - пронеслось в голове у Абдуллы. - Была девчонка, угловатая, худая, кожа да кости, а теперь… вы только посмотрите на нее! Красавица… Чистое тонкое лицо, большие удлиненные черные глаза, светящиеся мягким светом. Густые сросшиеся брови, нос с едва заметной горбинкой…" Полные губы девушки слегка дрожали, она была смущена неожиданной встречей.
Наверно, прошла целая вечность, прежде чем Абдулла заговорил. Он перевел взгляд на перепелку, кашлянул.
- Ее можно вылечить?
Внезапно на лице девушки выступил румянец.
- Наверно, можно, у нее крыло задето. Посмотрите сами. У бедняжки сердце так быстро бьется. Испугалась.
С этими словами Гюльчехра протянула к нему руку. На ладони лежала перепелка, мигая маленькими бусинками глаз…
- Она так хорошо пела, - сказал Абдулла.
- Да, очень хорошо, - оживленно поддержала его девушка, - я даже остановилась, заслушалась…
Она поправила косынку, наклонилась и подняла с земли небольшую корзину, наполненную кукурузными початками.
- Это для отца, - пояснила девушка. - А вы их любите?
Гюльчехра опять почему-то покраснела.
- Мой отец любит, - ответил Абдулла.
- Абдулла! Эй, Абдулла! - послышался голос дяди.
Абдулла не отвечал, он, улыбаясь, смотрел на девушку, раздумывал, что бы ей еще такое сказать. Ему совсем не хотелось уходить.
- Вас зовет дядя, - сказала Гюльчехра и протянула Абдулле перепелку. - Можете ее взять.
- Теперь она ваша.
- Почему же это?
- Вы отыскали ее, вот она и ваша.
- В таком случае я возвращу ее вам, когда она поправится.
Абдулла рассмеялся.
- Ну, теперь пойдем? - спросила Гюльчехра.
- Пойдем.
Абдулла поднял корзину и пошел вслед за девушкой.
Осторожно раздвигая стебли, они выбрались из кукурузы и подошли к Абиду-ака, сидевшему на берегу арыка. Абид-ака сказал весело:
- Ну молодец, племянник! Вот так птицу поймал…
- Ну что вы, дядя… - смутился Абдулла.
- Как эта перпелка-то, жива? - спросил Абид-ака.
- У нее крыло задето, - ответила девушка.
- Гюльчехра собирается ее подлечить, - пояснил Абдулла, оправившись от смущения.
Они двинулись в обратный путь. Впереди шел Абид-ака, то и дело поправляя ружье за спиной. Молодые люди немного отстали. Долго шагали молча. Гюльчехра заговорила, когда они подошли к самому кишлаку.
- Кстати, я поздравляю вас.
- С чем поздравляете? - удивился Абдулла.
- С медалью.
Абдулла переложил корзину из руки в руку.
- Спасибо. Откуда вы узнали?
- Об этом весь кишлак знает, - Гюльчехра улыбнулась. Очень красивая у нее была улыбка. Абдулла невольно залюбовался девушкой.
- Дальше мне налево, через мостик… - Гюльчехра опустила глаза.
Абдулла протянул ей корзину.
- А мне когда вас поздравить?
- Можете хоть сейчас. Я ведь тоже закончила школу.
- Неужели? - Абдулла покраснел. - Простите, я забыл. Сколько времени не виделись…
- Два года, - подсказала Гюльчехра. - Естественно, вы могли забыть.
- Простите.
- Ничего особенного. Вечером у нас в школе праздник. Приходите.
- Спасибо…
Гюльчехра, легко ступая, направилась к мостику. На сгибе руки, касаясь тоненькой талии, висела корзина, в другой руке у нее была перепелка. Абдулла долго смотрел вслед девушке.
5
"Как это она сказала? Да так и сказала: "Прошло два года, вы, естественно, могли забыть меня". Значит, она не забыла его, Абдуллу. А не то разве стала бы считать, сколько они не виделись? Кто бы мог подумать, что она станет такой красавицей! В детстве-то они вроде дружили, бегали вместе, озорничали… А давно ли это было? Отец Гюльчехры - хороший друг Абида-ака, они в войну два года прослужили в одной части. Рассказывали, Ганишер-ака в молодости был парень буйный, за словом в карман не лез, драться любил. А как вернулся с войны в полной кишлак да женился, так другим стал. То ли фронт его сделал таким, то ли жена, во всяком случае, в кишлаке долго удивлялись, отчего это он такой тихий да смирный. Ганишер-ака стал бригадиром хлопкоробов. Работал он хорошо и лет пять назад стал Героем Социалистического Труда."
Гюльчехра в детстве напоминала отца, была отчаянной девчонкой. Ни в чем не уступала она кишлачным мальчишкам. Чуть не каждый день приходила с улицы разлохмаченная, в ссадинах и царапинах. Мать бранила ее, а Ганишер-ака гордился дочерью. И Гюльчехра чувствовала себя свободно, понимая, что отец не даст ее в обиду.
До сих пор еще Абдулла помнит… В первые годы после войны жил в кишлаке один человек по имени Дадабай-амаки. Работал он в геологической партии. Уходил на утренней заре и возвращался домой поздно вечером. Одевался Дадабай-амаки всегда одинаково: носил короткие брюки с заплатами на коленях и даже в жаркие летние дни не снимал с головы остроконечной буденовки. Он, можно сказать, не участвовал в жизни кишлака, но почему-то имя его всегда произносилось с большим уважением. Почему так было - дети не знали. Дадабай-амаки был немногословен, иной раз вообще не здоровался, вот дети и недолюбливали его, и даже побаивались.
Как всегда, Абдулла приехал в кишлак на летние каникулы. Кажется, он тогда окончил третий класс. И вот Гюльчехра повела его к дому Дадабая-амаки.
- Посмотри-ка вон туда, - сказала она, показывая на глиняную крышу.
Абдулла сначала ничего особенного не увидел. А потом около дымовой трубы заметил какое-то странное существо.
- Что это такое? - спросил он, ничего не понимая.
- Орел! - прошептала Гюльчехра. - Беркут! Дадабай-амаки принес его вчера. Сейчас я тебе его покажу как следует.
Гюльчехра перешла на другую сторону улицы и бросила на крышу небольшой камешек. Орел вздрогнул и повел из стороны в сторону крючковатым клювом. Потом, нахохлившись, медленно обошел вокруг трубы. К одной его ноге была привязана цепь.
- Зачем он Дадабаю-амаки?
- Не знаю, - ответила Гюльчехра. - Может, он его оставил дом сторожить?
- Не может быть, - сказал Абдулла.
- Почему не может быть? Собака ведь сторожит?
- То собака…
- Если хочешь знать, беркут сильнее собаки.
Долгое время они стояли на улице и глазели на большую птицу.
- Ты знаешь, - заговорила Гюльчехра, - мне так его жалко…
- Почему?
- Наверно, он голодный. Дадабая-амаки целый день дома не бывает.
- Давай дадим ему что-нибудь поесть, - предложил Абдулла.
- А что? - Гюльчехра покачала головой. - Ведь беркуты едят сырое мясо!
- Ну вот и дадим ему!
- А откуда достанем? Было бы у нас мясо, мама давно бы уж суп сварила.
Тогда в кишлаке с мясом было трудно. Не так уж много лет прошло после войны…
Дети задумались.
- Может, он хлеба поклюет? - спросила с надеждой Гюльчехра. - Вчера мама испекла кукурузных лепешек.
- Не знаю! Ведь орел не курица, - важно сказал Абдулла. - Ну все же давай попробуем.
Гюльчехра сбегала домой за лепешками, и вскоре румяные толстые корки полетели на крышу Дадабая-амаки. Однако беркут не обращал на них внимания. Он даже не шевельнулся.
- Плохо дело, - сказал Абдулла.
Гюльчехра всхлипнула.
- Ты что плачешь?
- А почему он не ест?! Ведь он голодный, голодный, как ты не понимаешь…
- Ты погоди, - нахмурился Абдулла. - Не плачь, мы что-нибудь придумаем…
- А что придумаем? - вытирая глаза, спросила Гюльчехра.
- Подождем Дадабая-амаки. Посмотрим, чем он его кормит… Спрячемся вот тут за деревом.
В тот день до позднего вечера ждали они Дадабая-амаки. Наконец он появился с большой сумкой в руке, открыл дверь и зашел в дом.
Через некоторое время он зажег фонарь и поднялся на крышу, что-то бормоча про себя. Дети так ничего и не расслышали. Дадабай-амаки взял беркута под мышку и спустился вниз. Поставил фонарь посреди двора, высыпал какие-то темные куски из сумки на землю. Беркут сразу же начал клевать.
- Натерпелся ты, бедняга, натерпелся, - услышали дети голос Дадабая-амаки.
- Он дает ему мясо, - прошептал Абдулла на ухо Гюльчехре.
Немного погодя Дадабай-амаки отнес орла на крышу, и дети разошлись по домам. Утром они снова пришли посмотреть на беркута.
Как и вчера, он сидел, нахохлившись, около трубы.
- Почему Дадабай-амаки сказал, что орел натерпелся? Ты понял что-нибудь? - спросила Гюльчехра.
- Нет, не понял.
- Мясо доставать трудно. Дадабай-амаки редко его кормит. Вот орел и натерпелся… - объяснила Гюльчехра.
- Может, и так, не знаю.
- Чего там не знать, точно. - Гюльчехра вдруг подтолкнула Абдуллу плечом: - Может, нам его выпустить?
Абдулла замотал головой:
- Дадабай-амаки крик подымет…
- А откуда он узнает, что это мы сделали? Покричит и перестанет. Орел подохнуть может на цепи, а мы цепь снимем. Пусть летит.
- Сейчас, что ли? - заколебался Абдулла.
- Нет, вечером.
- Ладно.
В сумерках дети перелезли через дувал и очутились во дворе Дадабая-амаки. Оказалось, хозяин закрепил один конец цепи на столбе террасы. Абдулла осторожно размотал цепь, потянул ее легонько. Беркут подошел к краю крыши.
- С цепью он лететь не хочет, - сказала Гюльчехра. - Надо ему ногу освободить.
- А как? Ведь он нас заклюет…
- Мы на него мешок набросим.