- Медиум-с!.. - с удовлетворением подтвердил лакей. - И барин Николай Михайлович тоже…
- Вот так история?! - я даже растерялся от неожиданности: до того не вязалась в моих глазах со спиритизмом фигура Раева. - Кто же еще участвует в ваших сеансах!
- Помещики соседние: Латкин господин и Григоров, потом дьякон наш. Большого одарения все.
- Как вас звать, скажите, пожалуйста?
- Онуфрием-с. Которые господа знакомые - Онуфрием Авдеичем именуют…
Слова эти были произнесены деликатно, но вразумительно.
Он так заинтриговал меня, что я сунул назад в шкаф только что взятую книгу.
- Идите сюда, Онуфрий Авдеевич, побеседуем!.. - сказал я.
Он вышел из загородки и не торопясь направился ко мне. Я сел в кресло и пододвинул к себе соседнее:
- Присаживайтесь!
Онуфрий подогнул колени, полузакрыл глаза и молча занял указанное ему место: сидеть с господами, видимо, было ему дело привычное.
- Что же вы, столы вертите?
Он поднял тяжелые коричневые веки и перевел на меня немигающий взгляд.
- Столы вертеть - занятие детское!.. - выговорил он. - С духами мы через письмо сообщение имеем.
- Как через письмо?
- Через карандаш. Кто-нибудь его держит в руке, а дух водит ею.
- А почему он сам не берет карандаш и не пишет?
- А чем же ему взять-с? Внушением он через чужую плоть действует.
- Ну, знаете!.. эдак чужая плоть что угодно от себя понаписать может!
Мой собеседник покачнул головой.
- Ежели для пустяков люди садятся, оно конечно… А ежели люди сурьезные - никакого обману им не надобно…
- Вот как? Но мне приходилось слышать, что духи почему-то все больше глупости разные отвечают?
- Люди всякие есть и духи так же… А бывает и от непонимания нашего иное глупостью показывается.
- Например?
- Примеров сколько пожелаете… - Он помолчал, потом заговорил снова. - Помещица здесь живет неподалеку, Иващенкова госпожа. Сын у ней ученье кончил и в офицеры вышел. И только кончил - войну с Японией объявили. Уехал он на войну, а через полгода извещение пришло из полка: убит в сражении. Мать, то есть госпожа Иващенкова, понятно, ума чуть не решилась: единственный ведь был. Сейчас она в полк телеграмму, чтобы тело ей выслали. Полк выполнил, выслал. Через два месяца прибыл сюда гроб, похороны богатые мамаша устроила, на поминки весь уезд съехался; памятник на могиле замечательный из белого мрамору поставили. Покончила дела с похоронами - сон ночью госпоже Иващенковой приснился: видит, подходит будто бы к ней незнакомый, эдакий красивый из себя молодой офицер и кланяется: "спасибо, говорит, что с заботой с такой, хорошо погребли меня"! Та отвечает - "да я вас не знаю и вас не хоронила"! А тот опять: "нет, это меня вы погребли. Ваш сын скоро назад будет"! Во вторую ночь опять тот же сон ей привиделся. Страх на нее напал. Приехала она к нам, к Николаю Михайловичу, плачет, рассказывает: как, мол, такое понять? А у нас в ту пору господа Латкин, Григоров и дьякон в сборе были. Подумали все, решили на том, чтобы дух того, чье тело погребла госпожа Иващенкова, вызвать… Вон в угольном шкафе толстая книга с красным корешком виднеется - в нее каждый раз мы свои протоколы за всеми подписями вписываем: можете убедиться, ежели желаете: никак я вам ничего соврать не могу!.. - Он сделал движение, чтобы встать, но я удержал его.
- Не надо, я и так верю!.. Что же произошло?
- Забоялась, конечно, госпожа Иващенкова: дамы они богомольные… ну, да ведь и мы все в Бога веруем, уговорили ее! Села она от нас поодаль, а мы цепь составили, Николай Михайлович карандаш взяли; сразу как толконуло всех. Видим - побежал карандаш, пишет. Пописал немного и стоп: нет движения. Стали читать, а на бумаге написано: - "я не он. Я приехал, а он в пути ко мне. Две недели будет дома".
Прочли это, глядим на госпожу Иващенкову, а она из лица изменилась, пополовела. - "Что же это"? - говорит - "неужто я чужого человека похоронила? А бумага из полка, а письма от его товарищей как же? Они его своими руками в гроб клали"? - Судим мы все и так и эдак, думали-гадали, ничего не надумали: очень все непостижимо выходило! Даже так. порешили, что скорей всего вздор, подшутил какой-нибудь дух. Уехала, значит, госпожа Иващенкова к себе, а через три дня - гость к ней пожаловал: сынок, живой и здоровый! Подъехал он к дому, а навстречу ему горничная выскочила, узнала его в лицо - назад без памяти кинулась. Он в комнаты. Экономка встрелась, - посуду несла, - как закричит, да тарелки об пол! Мать увидала - в обморок хлоп. Он ошалел: не понимает ничего, что за прием такой ему сделали? Ну, пришли наконец все в себя, объяснилось дело: ранен он был и остался на поле сражения; японцы его подобрали и увезли куда-то. А полк после второго бою сбил с того места японцев и похоронил убитых, да какого-то неизвестного офицера за господина Иващенкова и посчитали: похож был и изуродован к тому же осколком… А от японцев ему в Шанхай удалось сбежать: он и не знал ничего, что дома делается. Написал, что едет; письмо это не дошло - пропало.
Онуфрий остановился и перевел трудно дававшееся ему дыхание.
- Дальше, дальше?..
- А дальше все непонятное скоро понятным стало. Пожил он дома с матерью, знакомых, конечно, объехали всех… разговоров и переговорить не могли. А на четырнадцатый день верхом захотел покататься: подали ему коня, а конь неезженный давно был, позастоялся. Только он сел верхом - конь на дыбки, да во весь опор в конюшню. Двери-то в конюшнях низенькие - лбом о притолоку господин Иващенков и пришлись. Сшибло его навзничь с коня; побежали к нему, подняли, - а у него и дыханья нет. Пришлось госпоже Иващенковой через три дня новые, уже настоящие, похороны делать… Положили его рядом с неизвестным и памятник на середку между ними передвинули… Вот тогда и поняли мы, про какой путь его сказывал дух…
- Неужели так все и было? - спросил я. - Это что-то невероятное!!
Онуфрий встал, молча достал толстую книгу с красным корешком, развернул несколько листов и подал ее мне.
- Извольте-с… - проговорил он, остановившись передо мной.
Я взял книгу, и глаза мои быстро забегали по крупно и четко написанным строкам. Среди протоколов 1905 года под номером пятнадцатым от седьмого июня кратко было отмечено следующее: "Вызывали духа лица, погребенного под именем убитого подпоручика Иващенкова. Ответил: я не он. Я приехал, а он в пути ко мне; две недели будет дома". Дальше следовали подписи всех лиц, названных Онуфрием; последнею подписалась Иващенкова; почерк ее был неровен и свидетельствовал о большом волнении.
Еще ниже были сделаны отметки другою рукой: "четырнадцатого июня сего года подпоручик Иващенков вернулся домой, бежав из плена". "Двадцать восьмого июня с. г. подпоручика Иващенкова убила лошадь".
Затем шли протоколы № 16 и т. д.
С недоумением и даже со странным чувством я поднял глаза на безмолвствовавшего Онуфрия.
- С 1890 года ведется!.. - проронил он, слегка постучав пальцем по принятой от меня книге. - Двадцать лет-с… Многое можно отсюда узнать! Тут уж лжи нет и быть не может!.. Что евангелие!
Он бережно, держа обеими руками, понес ее обратно и осторожно, и действительно, как какую-то святыню, вдвинул на место.
- Изумительный случай!!. - сказал я.
- Да, по незнанию ежели, конечно, изумительный… - отозвался Онуфрий, - многое еще удивительней случается!
- Что же именно?
- Да мало ли что? Виденья бывают.
- Вы видели что-нибудь?
- Случалось.
- Что такое? да садитесь же, расскажите, ради Бога!
Онуфрий сел и помолчал. - Императора Павла Петровича видел-с…
- Как так? где?
- Здесь-с, в этой комнате.
- Как же это произошло? когда?
- Четыре года назад. Бессонницей я, надо вам доложить, издавна страдаю. Проснулся однова середи ночи, ворочался, ворочался - нету сну и кончено! Дай, думаю, книжку почитаю?.. шарю рукой - нету книжки, забыл ее где-то. Встал я, вижу ночь светлая, месячная, летом дело было, я и пошел босиком сюда. Свечки не взял с собой: Николай Михайлович чутко спят, так чтобы случаем не обеспокоить… мимо ихней комнаты проходить надо, а дверь у них всегда открыта. Прокрался я к лестнице, поднялся сюда, а вот в эти окошки, - он указал в сторону сада, - месяц глядит, вся комната будто в синем дыму стоит. Подошел я к шкапу, достал, что мне требовалось, а на уме свербит, будто подсказывает что: "возьми соседнюю, возьми соседнюю"! - Наклонился я - на корешке ее четко так видать натиск золотой: "Павел Первый". Вынул ее из ряду, положил на приступочку у полки и только открыл - показалось мне, будто совсем светло в комнате стало. Обернулся - лампа вот эта горит. А под ней, эдак низко нагнувшись над книгой, человек в мундире за столиком сидит. И не мерещится - въявь его, вот как вас, вижу! Замер я, понятно, дух занялся! Гляжу на него, пячусь, а он, эдак тихо, голову подымает… Сразу и признал его: император Павел были-с! Тут я с лестницы оступился и грохнулся!
- Кто же это сидел под лампой?
- Докладываю вам, что император Павел.
- Что же вы, расшиблись? Дальше что было?
- Без памяти пролежал с час должно быть… Весь дом переполошился, понятное дело!
- А наверху никого не оказалось?
- Никого. Да и быть не могло!..
- И видение повторялось?
- Нет. Не ходили, то есть больше после того, сюда в ночное время. А сторожа зеленый свет в окнах по ночам часто видят.
- Как, и теперь?
- И теперь-с. Николай Михайлович духа императора Павла вызывал после этого. Подтвердил, что он персонально был и велел все книжки, какие о нем понаписаны, в библиотеке иметь и на стол их по череду выкладывать…
- Николай Михайлович исполнил это?