Джамалов кашлянул и перевел взгляд на председателя. И Муталу подумалось: прокурору самому представляется нелегким этот разговор.
- Значит, вы находились в горах? - заговорил, наконец, Джамалов.
- Да. Ездил к Кок-Булаку.
По правде говоря, начало разговора ободрило Мутала: он ожидал другого. Исчезла тяжесть на сердце, хотелось скорее рассказать все этому мягкому, даже чуть застенчивому человеку. Джамалов еще помолчал, погладил бритую голову. Потом заговорил, с грустью покачивая головой, глядя в сторону:
- Вы ведь уже были в больнице и знаете последствия. Случай исключительно тяжелый… - Мутал в знак согласия наклонил голову. - Как нехорошо получилось, что вы доверили машину этому пареньку!
"Нехорошо получилось, - повторил в уме Мутал. - Безответственный поступок, преступление!"
- Трое раненых, одна при смерти, - тем же тоном продолжал прокурор. - Дорогой товарищ Каримов, ведь это ужас!.. Подумать только!.. Давно такого не случалось у нас в районе. Вы… вы представляете всю тяжесть вашей ответственности?
Голос прокурора дрогнул, и дрогнуло сердце у Мутала.
- Я, - поперхнувшись, глухо заговорил он, - сознаю тяжесть всего случившегося и - поверьте - вину свою умалять не собираюсь.
Джамалов сочувственно покачал головой, потом достал из ящика стола какой-то бланк розового цвета, написал что-то сверху. Поднял карие усталые глаза на Мутала.
- Вы удостоверились, что шофер Султан Джалилов был пьян, когда явился по вашему вызову?
- Да, это было очевидно.
- Почему же в таком случае вы не вызвали заведующего гаражом, не сняли Джалилова, с дежурной машины?
- Так ведь его братишка, Набиджан… - Мутал увлекся, не замечая, что прокурор не сводит с него пристального, изучающего взгляда. - Он часто водил эту машину, и я был уверен…
- Вы хотите представить дело так, - неожиданно резко перебил Джамалов, - будто не знали, что Набиджан Джалилов не имеет водительских прав?
- Я не сомневался, что права у него есть.
- Сомневались или нет - установит следствие. - Джамалов взмахом руки рассек воздух. Помолчав, он вдруг криво усмехнулся: - Надеюсь, вы не станете отрицать, что затеяли драку с пьяным шофером? Рубаху на нем порвали, самого оскорбили. Признаться, я изумлен. Не предполагал, что вы такой… извините, легковесный!
Мутала бросило в жар, точно ему дали пощечину, неожиданно, из-за угла.
- Я уверен, - сказал он, стиснув кулаки, - следствие выяснит, кто кого оскорбил.
- Да, конечно. Вы, однако, не станете отрицать, что рубаха Джалилова была порвана?
- Нет.
- Хорошо. - Джамалов поднялся с места, одернул белый китель, прошелся по кабинету, скрипя начищенными сапогами. Потом остановился у стола. - Допрашивать вас я не собираюсь, назначено следствие. Однако порядок требует… Не потому, что я не доверяю вам… Распишитесь, пожалуйста, вот тут. Подписка о невыезде из района.
- Пожалуйста. Все?
- Да. Всего хорошего! - Джамалов слегка поклонился.
Выйдя на улицу, Мутал рывком расстегнул ворот - не хватало воздуху. Он не заметил, как от машины отделилась тень, скользнула к нему. Знакомые женские руки обвили шею. Жена, Гульчехра.
- Зачем ты здесь? - спросил он.
Женщина еще теснее прижалась к нему, на глазах ее выступили слезы.
- Отпустили? - выдохнула она почти без звука.
- А почему ты… С чего ты взяла, что меня арестуют?
- Боже мой, да весь кишлак говорит!..
На какую-то секунду- только на секунду! - он почувствовал дрожь в коленях. Но тут же выпрямился. Какой вздор! В сравнении с этим несчастьем…
- Ты не побывала ни у кого?
- У кого же?
- Ну, хотя бы у матери Шарофат?
- Нет.
- Почему?
- Но ведь ты, - начала Гульчехра, - ведь тебя же…
- А!.. - Он резко взмахнул рукой. - Садись, едем домой. Поехали, Тахир!
IV
За полчаса до этого Латиф на своей потрепанной "Волге" подъезжал к кишлаку. На заднем сиденье молча, будто воды в рот набрала, сидела Муборак.
На улицах кишлака было безлюдно, тихо, темно, хотя на редких столбах светились лампочки, прикрытые листвой деревьев.
Латиф задумался: ехать прямо домой или заглянуть сначала к дяде? Впрочем, с ним ведь Муборак, и не нужно, чтобы она знала о его позднем визите к Палвану. К нему можно и после зайти.
Подъехав к правлению колхоза, Латиф затормозил, обернулся к спутнице:
- Как себя чувствуете, Муборакхон?
- Спасибо, - отозвалась она и стала открывать дверцу.
- Я бы вас прямо к дому подбросил, да, глядишь, молодой муж подумает: "Откуда бы это в такой час?.." А? Ха-ха!
Муборак с грохотом захлопнула дверцу.
- Я слышала, вас называют трепачом. Теперь вижу: правильно называют!
Латиф успел только процедить сквозь зубы:
- Погоди ж ты, желтоклювая!..
…Старый, но все еще крепкий и внушительным дом Равшан-Палвана стоит на самом перекрестке. Сад и дом обнесены прочным высоким дувалом. Тяжелые, с железными бляхами, ворота теперь почти всегда на запоре. Ход - в калитку.
А еще совсем недавно, каких-нибудь два года назад, было иначе: ворота почти не закрывались с утра до поздней ночи, пропуская за день не одну автомашину. В те добрые времена люди со всего района - и не только района - охотно пользовались гостеприимством Палвана, хлебосольного хозяина, щедрого для гостей председателя колхоза. Кого только не перевидали за свой долгий век эти крепкие ворота!
Первое время после ухода с председательского поста Равшан еще пытался сохранять хотя бы видимость былого великолепия в доме. Созывал гостей, родственников. Но где там! Как говорится: "Сколько жеребенок ни старайся, с иноходцем не сравняешься". Заместитель, он и есть заместитель… И закрылись наглухо ворота, да и сам дом будто съежился, приник к земле.
Потому-то и Латиф, подогнав свою "Волгу" вплотную к самым воротам, вошел во двор через калитку. Внутри темно и пусто, лишь на айване мерцал свет.
Не постучавшись, распахнув дверь настежь, Латиф вошел в прихожую, потом в жилую комнату. Здесь при неярком свете жена дяди, сухонькая пожилая женщина, поседевшая, но еще красивая, укачивала ребенка в колыбели.
- Ой! Кто это? - Она встревоженно поднялась. Узнав Латифа, села, успокоенная. - А я думаю, кто бы… Проходи, милый, присаживайся.
- Ну-у, кеннаи , чего пугаться-то? - развязно ухмыльнулся Латиф. - Были б молоденькой, другое бы дело… Тогда уж не попадайся какому-нибудь Латифу-чапани!
- Да и мне-то молодой ни к чему, - мягко улыбнулась женщина. - Только бы с моим стариком не разлучил всевышний!
- Вот это мне по душе! А дома старик?
- Он к Огулай ушел. Ох, да ты, верно, не слышал, какое несчастье…
- Слышал, будьте покойны.
Огулай - это мать Султана и Набиджана, тоже родственница, хоть и дальняя. Если Палван у нее - значит и другие родственники собрались там же.
Латиф хотел было прямо туда и поехать, но, подумав, решил оставить машину дома.
Матери он тоже не застал: младший братишка сообщил, что и она отправилась к тетушке Огулай.
До ее дома всего с километр, если по главной улице, но Латиф подумал, что ближе да и вернее будет направиться садами. Он перемахнул один дувал, потом еще один и вышел к тесному дворику, обсаженному многолетними вишнями. Полоса света падала из раскрытых дверей низенького дома. Взобравшись на дувал и раздвигая прохладные на ощупь ветки вишневых деревьев, Латиф довольно долго разглядывал освещенный двор и дом. Он увидел, как Нурхон, молодая жена Султана, подбросила углей в закипающий самовар; в полузавешенных окнах домика мелькали чьи-то головы. До слуха донесся знакомый низкий голос матери - Апы.
"Чужих вроде нет", - подумал Латиф и бесшумно спустился во двор. На цыпочках подкрался к Нурхон.
- Ай! - вскрикнула она и уронила чайник. - Вечно ты так…
- Кто там? - послышался из дверей властный окрик.
- Я, Латиф, не волнуйтесь.
- А, Латиф, заходи, дорогой! - Палван очень любил племянника - единственного сына своего давно умершего брата, любовался и гордился парнем: "Весь в меня! Такой же сорвиголова!.."
В дверях показался Султан. Сунув ему руку, Латиф шагнул в прихожую. Спотыкаясь о расставленные повсюду калоши, прошел в комнату.
Стены комнаты были увешаны не только обычными сюзане, но еще и полотенцами на колышках; это означало, что в доме лишь недавно появилась молодая невестка. На почетном месте, опираясь на подушки и разглаживая усы, восседал Палван, как всегда, подтянутый, несмотря на массивное туловище и плотную шею. Тюбетейка со сверкающими белизной узорами, будто надетая в первый раз, лихо сдвинута на висок. Рядом с ним сидела Апа.
Кроме них, в комнате находилась только Огулай. Она приткнулась в углу, напротив маленькой железной печки, в которой тлели щепки. Лица женщины не было видно - она вся закуталась платком, и только худые кисти рук застыли на коленях. Во всей фигуре и позе глубокая скорбь - так скорбит мать, потерявшая сына.
Огулай даже не шевельнулась, когда вошел Латиф.
- Ну, как там? - спросил его Палван.
- Да как… - Латиф махнул рукой и глянул на Огулай. - Заперли - и конец!..
Женщина вздрогнула, уронила голову в колени, плечи ее затряслись. Не глядя больше на нее, Латиф наклонился над достарханом - скатертью с угощениями. Обеими руками отломил кусок лепешки, намазал маслом. Подошедший Султан молча опустился на ковер рядом с ним.