Вот сюда - к слюдянщикам, мы и тянем высоковольтные линии, строим подстанции.
А нас с непривычки иногда "шатучая" валит. Эта болезнь от кислородного голодания. Тут однажды приключилось со мной такое. Пошел я пошукать каких-нибудь зверьков, забрался на каменную гриву - хоть рукой бери облака. А сердце - тук-тук. Вдруг в глазах зеленые круги, а в висках словно кузнечики молоточком по наковальне. Сколько я провалялся меж камней - не знаю, очнулся - кровь на рубахе, на бороде спеклась и высохла. А охота, особенно осенью, неплохая. Есть чем душу отвести.
Все я тебе, Юра, написал, все как есть, как ты просил. Если надумаешь, приезжай - буду рад.
Остаюсь твой Дюжев".
Самая большая сложность - закрепить на ЛЭП людей. Как это сделать? Об этом я часто думаю. Вот и сейчас думаю под вой мотора. Галка уехала, а каково Димке? Думать-то я думаю, но до сих пор ничего не придумал.
Славка с Диксона знай крутит баранку да жует "беломорину". Машина тяжело ворочается под лиственничными бревнами, от мотора тянет перегретым маслом. Надо сказать, что на ЛЭП три Славки - Славка большой, Славка маленький, а этот - Славка с Диксона. Все свои рассказы он начинает так: "А у нас на Диксоне", "Когда я был на Диксоне", его и прозвали - Славка с Диксона.
Вот и сейчас Славка продолжает:
- Нет, не уехал бы я с Диксона, никогда, дед, не уехал. Жизнь у меня была там ответственная. Представь, тундра без конца и без края, неделю, месяц в тумане плаваешь, а на базе тебя ждут, теряются в догадках, но знают: раз Славка поехал - доставит в аккурат… По рации другой раз сообщают - человек при смерти. Доктор расспросит, если операция срочная, скажет дежурному: вызывай Славку, если даже дежурит Вовка, дружок мой. Мы с ним в паре работали, а когда еще одну танкетку прислали, разделились, но корешили все равно.
- Как-то мне Вовка и говорит, - продолжает Славка. - Ты за своей Тамарой Васильевной ничего не замечал? Мы любили подначивать друг дружку. Замечал, - говорю, - прошлый раз, когда я был в тундре, снилось, что она тебе улыбалась. Ты ведь парень симпатичный.
- Мне-то, - говорит Вовка, - куда? А вот директору промыслового хозяйства…
Посмеялись, а у меня вдруг под ложечкой засосало. Хорошо знал я этого бабника. Но и опять на жену надежда крепкая. Не должно бы быть - живет исправно, пацан есть… Правда, другой раз заплутаешь по тундре - скучно ей, но и я не в бирюльки играю. Приедешь, чего только не навезешь: и рыбы какой хошь и мяса. И на шубу раз песцов добыл, соболя на шапку. Пусть, думаю, хоть в тундре, но форсит, женщина она видная - в Москве редко такую встретишь, и мне самому приятно ходить с ней - вроде ростом выше становишься.
А тут как-то прихожу с сынишкой из кино, жинка и говорит: "Звонили тебе, срочно ехать в охотничью бригаду". - "Хорошо, говорю, сейчас бегу". А сам думаю, чего это она выпроваживает? Опять же и неласково. Теперь мне все кажется, хоть крестись. Собираю рюкзак. Говорю - не заеду домой, раз срочно. Она не возражает - не заедешь, так и не заезжай, тебе виднее. "Сахару возьмешь?" - спрашивает. А раньше без конфет не выпустит. Тут у меня и вовсе Вовкины слова не выходят из головы. Прихожу на пункт, дежурная эдак ехидненько: "Товарищ, опоздали. Вовка уже поехал…" А тут Степка-санитар - к себе приглашает. Пошли. Рюкзак под крыльцо пихнули, никто не возьмет. Хоть что оставь, прямо на улице. Засиделся я у него. Иду домой. Смотрю - свет горит. Думаю, моя еще не спит. Шипеть будет или нет? Вваливаюсь, и будто меня кто колотушкой по черепу. Сидит за столом, кто ты думаешь?
Я пожимаю плечами, а Славка крутит руль.
- Да не тяни ты резину, говори!
- Сидит - этот самый директор! Бутылка пятизвездочного, закуска, все честь по чести. У нее на лице смущение. Меня будто к полу пришили гвоздями. Молчат, переглядываются. Распорядился я тут, встряхнул гостя, и остались мы с ней с глазу на глаз. Сынишка спит.
- Шуму, - говорю, - поднимать не стану. Совестно. Не мужское дело сцены закатывать. Надоели друг другу - давай разлетимся. Поживем врозь. - Лег на диван, а самого колотит. Она не возражает. Что, мол, с мужика пьяного возьмешь. До утра не сомкнул глаз. Веришь, все передумал, и так и эдак. Уж и замять все охота. Любил ее - жуть. Но перебороть себя не могу. Сказал разъедемся и - точка. Прощаюсь с сынишкой, а сам еще в надежде, а может, позовет? Не позвала.
Так и разлетелись. Уехал я с Диксона. Полгода мотался, потом узнал, что Вовка ГЭС строит. Вот и подался к нему. Все вдвоем веселее будет. Встретил он меня, мест в общежитии не было, двое на койке спали. Потом мне дали комнату. А Вовка как раз задумал жениться. Хлопоты начались.
Я у него и за свата, и за отца, и за брата. Забегал иногда к ним посидеть. А потом враз все отрезало.
Славка сутулит спину.
- Отрезало, - повторяет он. - Как-то решил забежать к Вовке: спросить, не получал ли каких вестей с Диксона. Стучу. Слышу, воду пьет, зычно так.
- Это ты, Славка? - спрашивает. - Чего тебе? Поздно уж и наследишь, моя только пол вымыла. Заходи завтра.
Сказал ему пару слов, и подался на ЛЭП. Вот тебе и дружба.
Славка умолк. Он часто так: оборвет рассказ и задумается.
А мне тоже стало нудно, и от рассказа и от дороги. Монотонное пение мотора, ритмичная качка надоели до тошноты. Хоть бы какая-нибудь живность: птичка, зверушка встретилась. Унылый однообразный коридор мелкого леса. С ума сойдешь.
Смотрю на Славку. В бороде у него лепешки мазута. Глаза какие-то мутные. В такт машине клюет носом.
- Свернешь рубильник, - говорю.
- Тебе что, жалко?
- Жалко.
Славка шмыгает носом, глаза у него гноятся от недосыпания, от всполохов, от снега. Он лениво тянется за папиросой - пачка "Беломора" защемлена в стеклодержателе. Ну и ручища у него! Долго не попадает в пачку обмороженными пальцами. (Эх бы, сарделечек горячих!)
Андрейка сейчас вовсю спит. У меня голова не держится, хоть лом глотай.
Славка сидит, как сыч, недвижимы стали глаза простоквашные. Присмотрелся: дрыхнет, как только едет!
- Эй, - кричу, - сохатого чуть не затоптал!
Заморгал.
- Остекленел, что ли, я? - И для порядка крутит баранку.
Въехали на "Дунькин пуп", так прозвали ребята гору на перевале. Веселее пошло, вот и поворот, на обочине щит - эмблема нашей республики: анкерная опора, изолятор, бутылка перцовой, тушенка. В распадках сереет, а на востоке по горизонту будто мазнули белильной кистью. Под утро всегда сильнее тянет ко сну. Вот уже видно, как из трубы тянется к небу белый, как вата, дым.
- Не спят, что ли? - говорит Славка.
Подъезжаем. С подветренной стороны палатки "молотят" тракторы. Так всю зиму и стрекочут трудяги, их не глушат, а то не заведешь. С непривычки не уснешь.
В палатке вкусно пахнет. С полсотни румяных ландориков на столе. Талип в белом переднике хлопочет у печи.
- Праздник какой? - спрашиваю.
- Какой? Тоже мне дед. Сегодня же день рождения Андрюхи.
Вот досада, что-нибудь надо было привезти пацану. Славка подает мне плоский ящик, догадываюсь, - слесарный инструмент.
- Бери, дед. А я подарю этому заклепу компас.
И Славка лезет за печку спать, это его любимое место, как у кота.
Сажусь на скамейку, облокачиваюсь на край стола. Есть не хочется. Чай в кружке уже остыл. Вставать тоже неохота. Кемарю.
- Дед, а я тебя узнал, - шепчет на ухо Андрей и обнимает за шею. - Сказки привез?
Андрей в новом костюме с начесом.
- Кашу будешь? - он разом приносит чашку, ставит на стол и хватается ручонками за валенок, упирается ногой мне в колено - помогает разуться. Он давненько не стрижен и на висках косички.
- Дед вернулся! Вот видите, я же говорил, - кричит Андрей.
- Тихо, Андрюха, пусть спят.
- А ты мне разрешишь на тракторе работать или мотор собирать? - тараторит Андрей.
- Смотри, это лиса прислала, - говорю и отдаю ящик.
Андрей открывает его и замирает от восторга.
- То, что надо! - Вынимает из гнезда молоток, гладит полированную ручку. - Она стеклянная?
- Нет.
- Попробую.
- Разбудишь ребят.
- Все равно вставать пора, - поддерживает Талип.
Андрей заколачивает гвозди.
- Молодец лиса.
Ребята поднимаются, в палатке становится тесно. Подходит ко мне Талип, щурит глаза.
- Работать - так товарищ дорогой, деньги получать - так гражданин задрипанный? Почему кассир обводил меня в черную рамку?
Вечно эта бухгалтерия что-нибудь перепутает.
Андрей тоже лезет с поддержкой.
- Да, дед, не дали нам деньги. Пропустили в табеле.
- Мал еще нос толкать, - обрывает Талип Андрейку.
- Разберусь, - обещаю Талипу, а Андрей уже жмется ко мне. Он всегда радуется, когда я приезжаю. Хватает меня за руку и первым делом спрашивает; "А сказку привез, не забыл?"
Вспоминаю. Как-то мы со Славкой приехали в бригаду поздно ночью. У Славки привычка: приедет - заглушит мотор, откинется на спинку, закроет глаза - отдыхает.
Захожу в палатку, зажигаю свечу - спит братва. Кто скрючившись в три погибели, кто прямо в полушубке и валенках. Шарю в печке рукой, пепел мягкий - загрубевшие руки не чувствуют. Славка приходит с банкой солярки, ставит ее прямо в печь, поджигает - загудело.
Оборачиваюсь - Андрейка сидит на койке, щурится и царапает голову.
- Дед! - удивляется он, вдруг проснувшись, и бежит ко мне. - Ты че так долго не приезжал, забуксовал, да?
Я завертываю Андрея в полушубок и сажаю на стол. Ставлю на печь чайник.