Ясно вижу в расщелине скалы палатку. "Посторонним вход воспрещен". Смешно. Разве что медведи посторонние.
Я постоял у палатки, смахнул веткой с унтов снег. Открыл дверь. Вот так встреча! Седой! Обнялись. У Седого с плеча свалился полушубок.
В палатке тесно: клетка со зверушками, кайло, лопата, ломы, лоток для промывки золота.
- Ты как сюда попал?
- Да вот так и попал. Вначале будем харчевать, по таежному обычаю, потом всякого рода расспросы. Раздевайся и садись за стол.
Седой нарезал шпик, колбасу, бруснику принес. Хотел угостить как следует - даже подал малосольного хариуса, вяленых карасей.
- Спокойно! - Он наливает из кастрюли в кружки фиолетовую жидкость и поет: - "Лучше гор могут быть только горы…" Патентованный напиток "Сам трескаю" изобретаю из сахара в дрожжей.
Седой подвигает к столу пень.
- Давай для сугреву, - он откидывает кивком головы со лба волосы, и мы чокаемся кружками. Свою отставляю в сторону. - Это как же, не употребляешь? Правильно, дед, не пей, ну ее к лешему. Зло. А я вчера шатуна на дуэль вызвал! А результат - вот он. - Седой встает, выходит на улицу. Приносит кусок медвежатины, строгает.
- Хорошенькое дело, теперь ты им закусываешь, а ведь могло бы быть наоборот?
- Могло. У нас с медведями, как у анархистов: не ты меня съел, так я тобой закушу, - смеется Седой. - Строганина ничего, с перчиком. Покруче только присаливай. А теперь смотри.
Седой достает из рюкзака небольшой рулон грязной материи и, освободив угол стола, раскатывает его.
- Я знаю, как напрямую добраться до вашей бригады. Если через главный стан - километров четыреста, напрямую пять часов хода.
На материи химическим карандашом нарисованы лес, горы, кресты.
- Карта, правда, хотя и самодельная, но выполнена толково. Это наследство передал мой напарник, когда я еще работал в поисковой разведке. Вот здесь, - ткнул пальцем Седой в карту, - золотоносный ключ с промышленным содержанием.
- Не открываешь ли ты остров сокровищ? Не вижу никакого ключа. Не разберу, иероглифы какие-то.
- Сам ты иероглиф, - улыбается Седой и срисовывает карту в блокнот.
- Теперь вижу, - говорю, - только не золотой ключ, а ЛЭП.
- Правильно, а вот здесь бригада, примерно полста километров отсюда.
- А ты, что, Седой, собираешься отрабатывать золотой ключ?
- Собираюсь. Возьму пробу, если подтвердится прогноз, передам государству. Сейчас я человек свободный, в отпуске. Для души…
Каждый по-своему с ума сходит.
Забегая вперед, скажу - Седой все-таки нашел золото. Ключ оказался с промышленным содержанием ценного металла.
- Ну, а тебя какая нелегкая сюда занесла? - спрашивает Седой.
- Да вот хотели напрямик в бригаду попасть, залезли в распадок в не знаем как выбраться.
- Воспользуйтесь моей картой - вот и выход. Не возвращаться же.
Мы прощаемся. Я возвращаюсь к Славке, он придирчиво изучает творение Седого:
- Филькина грамота.
- Да ладно тебе. Славка, хоть что-то есть, и за это спасибо. Котелок взял? Завалим зверя, в чем мясо готовить будем?
Славка смотрит на меня, улыбается.
Я-то знаю, чем его расшевелить. Сверяем карту с блокнотом.
- Все правильно, - говорит Славка, - и впрямь скала на бычью голову похожа. И отворот в косогор показан. Точно. И визирка проглядывает, если приглядеться понастырнее.
Одолели усыпанный камнями северный склон, поднялись на перевал к югу. Недавняя метель обдула почти отвесные скалы, и видно, как колышется внизу лес, а сверху по голубому небу несутся белые облака. И если с противоположного гольца посмотреть на нас, наверно, покажемся маленькой точечкой в этой огромной каменной стране. Пока вроде едем точно по указанному маршруту.
- Здесь должно быть озеро, - говорит Славка.
- Странно, на самой горе.
- Может, в этом озере и рыба есть?
- Жаль, что соли не взяли, наловишь - испортится.
- А что ты смеешься, может, и поймаем. - Славка останавливает вездеход и выпрыгивает из кабины. И тут же не может удержаться от восторга: - Вот оно озеро! Точно, похоже на блюдце! Давай попробуем продолбить лед? Бывает, рыба задыхается. Вот она и полезет на воздух.
Славка лопатой расчищает со льда снег. Я достаю ломики и долблю лед. Воткнешь лом - вокруг пробоины образуется белый круг, он постепенно переходит в синий - будто в озере вода подсиненная. Долбим попеременке, один ломом, другой лопатой. Проткнули лед, а из озера, как из отхожего места, - газ. Чиркнули спичкой - горит. Выходит, рыбы нет…
Садимся в свой вездеход, торопимся засветло добраться, а то стемнеет - заплутаем. Уже в сумерках показались впереди огоньки палатки. Обрадовались. Вот тебе и "филькина грамота"…
- Молодец, Седой! - похвалил Славка. - Считай, трассу пробили.
В гостях у Нельсона
Медленно спускаюсь с каменной гряды, иду на рудник за трансформатором. Падает редкий, ленивый снег. Щекочет нос, мягко поскрипывает под ногами. Иду долго. С гольца, казалось, рукой подать.
Поселок стоит в ущелье и весь забит снегом. Только крыши да печные трубы выглядывают. Что-то в этом уютное, успокаивающее.
Останавливаюсь у ларька. Ноги гудят от усталости. Сажусь на ящик из-под папирос.
- Не из здешних будешь?
Поднимаю глаза - надо мной старичок аккуратненький такой, седенькая бородушка. Поверх полушубка кушачок красный, на ногах валенки.
- Не здешний.
- Так я и уразумел. Тут всяк свеж человек в оглядье. Говорят, сетки от гнуса выбросят, - показал он на ларек. - Нонче по всем приметам должно быть страсть как много его. Вишь, трава в зиму зеленой осталась на корне. И заборы замело под самые крыши.
- Сугробы вижу, а траву нет.
- Летом было не достать сеток, а мазь пользовать, глаза поедом ест.
- Садись, дед! - уступаю место на ящике. Любопытный старичок.
- Благодарствую, премного благодарствую. Ревматизма, если и сясть, то приподняться сладу нет. Может, возьмем четвертинку? - вдруг предложил старик. - Зайдем ко мне, в-вона, на выезде. Если по случаю и навернется машина, с угорья увидим, враз и перехватим.
Поблагодарив за приглашение, я рассказал старику, какая нужда привела меня на рудник.
- Это-то, как же не понять, мил человек. Я так думаю: никуда не денется твой трансформатор, окромя нашей конторы некуда ему деться! Дело оно, конечно, вышло непутевое, а с другого боку - вроде и наш-то не для себя, для государства же… Видать, напрасны были труды наши. Ты вот подумай, мил человек, просто ли: сперва всем миром встаскивали эту механищу на гору, вдруг - распоряжение: срочно спущать. Миром и сволокли. Всем рудником, почитай, шарашились до вечеру. А директор вкруг нас семенит - не шибко, говорит, не то сухо масло расплещете. А како-тако сухо масло в ем, непонятно мне? Да и сам-то трансформатор ваш - железка, банка на манер солдатского котелка, только большая дюже, - старик привычно накручивает на палец сивенькую бороденку. - Я еще тогдысь усомнился: масло - и сухое? Почему так? Выходит, мудра штука. Конечно, возвернуть надо, чтоб по честности.
Подошли к двухэтажному с нахлобученной снежной шапкой дому.
- Я тута на крылечке побуду, - сказал дед, - а ты ступай, если сумление выйдет - крикнешь.
С управляющим рудника разговор был коротким - поняли друг друга с полуслова. Он даже вызвался помочь в монтаже.
Старик терпеливо подпирал пузатую деревянную колонну под балконом.
- Дак как, мил человек, зайдем? - показал батожком на свою избу. - Ась?
Пошли.
- Человека угостить за честь почту. Сами спроворим и грибками угостим, что надо. Род Зубковых древний и весь хлебосол.
Действительно, грибы оказались на славу, один к одному, как пятаки. Хозяин угощал с почтением, сдержанно, как и полагается сибиряку.
Мы сидели в небольшой комнате за большим столом на лавках. В переднем углу (красном) - Георгий Победоносец чеканной работы по меди. Пониже на катушках из-под ниток висят фотографии в рамке. На одной - солдат при полной амуниции, с шашкой, при крестах.
- Это Артемий будет, значит, я. Этот, с двумя звездами, Иван Артемьевич - мой сын, Зубков. А это младший - Николай Артемьевич Зубков, тоже мой сын. На этом пока род приостановился, - сообщает дед и наливает "московскую" в рюмку. - Род наш идет от времен, когда еще мой дед и отец - тоже Зубковы - в столицу слюду поставляли государю поштучно - листами.
- А Коля Зубок не ваш сын?
Дед допивает рюмочку, тыльной стороной ладони прихорашивает усы и берет на вилку похожий на пельмень груздь.
- Как же не мой? Он и есть Николай Артемьевич.
Дед немного захмелел.
- Погостевай, - уговаривал он, - гляди, и Колька забежит переночевать.
О Коле Зубкове я уже наслышан.
Прощаюсь с дедом, на всякий случай договариваюсь: если не уеду, зайду переночевать.
- Не сумлевайся, места хватит. Найдем, что подстелить и укрыться. Возвращайся, самовар приставлю.
Иду между домами и по битой бульдозером дороге. Высоко над головой терриконы, похожие на крепостные бойницы. Тремя ярусами пасти штолен, отвалы. Перед каждой пастью отсыпки: черные с синим оттенком камни, издали похожие на зернистую икру. Вокруг отвала веером лежит грязно-серый снег. От подножия до вершины горы к терриконам тянется лестница - длинная, как разлука. Спроси, и тебе скажут - до первого яруса штолен две тысячи восемьдесят две ступеньки, от первого до второго. - тысяча одиннадцать, а дальше посчитай сам.
На пути пивная-закусочная. Захожу. Тесно. За стойкой полная женщина обмакивает кружки в оцинкованное ведро и наливает пиво. Зовут ее Софой.
Становлюсь в хвост и двигаюсь вдоль прилавка.