- Нет, ты слушай! У тебя, Егор, корова - симменталка, дает двенадцать кувшинов молока. Хоть ты и говоришь "пером не мажу, а лью под блин масло из чайника", но, промежду прочим, на твои двенадцать кувшинов плевать я хотел "с высоты востока, господи, слава тебе!", как поется у попа. - Тут Терентий Петрович передохнул маленько от такой речи и поправил картуз. - Та-ак! Ни у кого в колхозе такой нет: пять тыщ стоит твоя скотина! А спрошу-ка я: откуда у тебя взялась она? Где ты такую породу схапал?
Вдруг Егор Макарыч решительно зашагал к Терентию Петровичу и, остановившись перед ним, сказал решительно:
- Уйди! - Широкоплечий, в синей праздничной рубахе и хромовых сапогах, он нахмурил брови, прищурил один глаз и сердито повторил: - Уйди, говорю! Плохо будет!
Но тут из кружка молодежи вышел тракторист Костя Клюев. Он стал лицом к Порукину, а спиной к Терентию Петровичу, повел могучим плечом и сказал басовито:
- Не замай, Егор Макарыч. Выпил человек - спросу нет.
Порукин смерил взглядом Костю и, будто убедившись в своем бессилии, плюнул и ушел к себе во двор, хлопнув калиткой.
А Терентий Петрович сначала обратился к Косте:
- Правильно, Костя. Действуем дальше! - Затем продолжал начатую речь: - Нет, Егор Порукин, ты будешь слушать. Так. Года три назад ты взял из колхоза телушку-полуторницу, а отдал в обмен свою. Это точно: в колхоз - дохлятину, а себе - породу. Хоть и поздно об этом узнали, но слушай. Ты за что тринадцатого председателя поил коньячком "три свеклочки"? Ты и Прохору Палычу такой напиток вливаешь. Думаешь замазать? Затереть? Не-ет, Егорка, не пройдет! Ты понимаешь, что этим самым мы колхозную породу переведем? У нас и так недодой молока, а ты махинируешь. Мошенник ты после этого, Егор! Точно говорю, товарищи! - заключил он и пошел дальше.
Молодежь, всегда такая шумливая и неугомонная, во время "обхода" вела себя смирно и тихо. Слушали внимательно, изредка переговариваясь или смеясь негромко.
Иногда и нельзя было не засмеяться. Вот, например, остановился Терентий Петрович против хаты санитарном, фельдшера (фельдшеров в колхозе трое и один врач). Остановился и ухмыльнулся. На крыльце стоял сам фельдшер Семен Васильевич.
- Приветствую, Семен Васильевич! - поклонился Терентий Петрович.
- Здоро́во, Терентий Петрович.
- Живем-то как?
- Помаленьку. Ничего себе.
- Ну, как: мухам теперь - гроб?
- Гибель. Смерть мухам! - серьезно ответил Семен Васильевич, а сам нетерпеливо то засовывал пальцы за пояс, то вынимал их. Человек уже в годах, больше пятидесяти, с добрым животом, а беспокоится: что же заставило Терентия Петровича остановиться при обходе?
- И комарей душить будем снова?
- Ни одного комара и живых. Малярия теперь тю-тю! Поминай как звали! - пробовал шутить фельдшер, поглаживая рукой красновато-рыжие усы.
- Вот и я говорю: если вы есть врач-муходав или там, скажем, насчет душения комарей, то это тоже хорошо. Муха - она враг народного здоровья: где муха, там бескультурье. Точно. Муходав - это хорошо. Но только зачем же кота отравил, Семен Васильевич? А? Кот - животное полезное для домашнего хозяйства. Вы же сами читали лекцию, что кот - враг мышей, а мышь несет в себе… ту-ля-ремию. Так я сказал? Так. А сам отравил кота мушиным порошком. Нет, так нельзя!
- Так то ж нечаянно случилось. Есть, конечно, вина и наша, неосторожность… На кошкину пищу случайно попала повышенная дозировка.
- А кота-то теперь у меня нет! - воскликнул Терентий Петрович. - Сам-то я мышей ловить не способен.
- Я вам, Терентий Петрович, могу подарить очень хорошего котенка, - уже весело говорил фельдшер, видимо радуясь, что дальше кота дело не пошло.
- Благодарность за котенка! Не обижайтесь, Семен Васильевич! Человек выпивши, словам удержу нет. А что касается того, что вы лично с Матрены Щетинкиной взяли петуха, а с Акулины Степановны - окорок, а с Васильевны - гуся, жирного-прежирного, а Матрена Егоровна принесла вам за женские болезни миску сливочного масла, то об этом говорить не будем. В писании у попа так и записано два лозунга: "Дающая рука не оскудеет" и "Отруби себе ту руку, которая себе не прочит". Бабы действуют по первому лозунгу, а вы, значит, - по второму. Прошу извинения, Семен Васильевич! Об этом говорить не будем. Бывайте здоровеньки!
Семен Васильевич уже пятился задом к двери, шевелил усами, как таракан, бормоча:
- Невозможная личность. Прицепился, как… То-есть, как это самое… Действительно невозможный. - И, наконец, он скрылся в сенях.
Так Терентий Петрович обходил все село, останавливаясь против тех домов, где он считал нужным высказать критические замечания. Критиковал он действительно невзирая на лица и только там, где проступки заслуживали общественного порицания. Чаще всего о таких уже шептались втихомолку, но Терентий Петрович говорил вслух и громко, и никуда уже нельзя было скрыться от невидимого суда народа. Около квартиры секретаря сельсовета он остановился и коротко обличил:
- Для советского человека - позор! Ты должен пример показывать, а сам по чужим бабам шляешься. У тебя же дитенок есть, маломысленный ты человек! Ты ж себе душу чернилом вымазал, беспутный! Слышь, секретарь, чтобы этого больше не было. Ни-ни!
Бригадира строительной бригады он отчитал за то, что тот колхозными досками замостил полы в своем доме; заведующую птицефермой уличил в растранжиривании яиц.
К вечеру Терентий Петрович, возвращаясь домой, заходил к хорошим друзьям, которых у него было множество, добавлял внутрь до окончательной своей нормы, целовал напоследок Костю Клюева и, выписывая кривую, прожигался помаленьку домой, где его ожидала жена - тихая и работящая, такая же скромная, как и муж ее в трезвом виде. Терентий Петрович старался идти по линии телеграфных столбов или вдоль радиолинии. При этом он останавливался у каждого столба, стоял некоторое время, прислонившись спиной, затем нацеливался на следующий столб, мотал головой, еще раз нацеливался и говорил: "Дойду. Точно дойду. Ну, Тереша, смелее!" - и решительно направлялся к следующему столбу. Шел, конечно, не по прямой, но цели достигал и давал себе короткий отдых. Так, короткими перебежками он и добирался до дому.
Утром Терентий Петрович вставал как ни в чем не бывало и отправлялся на работу точно к назначенному времени. Не подумайте, чтобы он выпил и на следующий день! Нет! Такого никогда не случалось. Не скоро выпьет теперь Терентий Петрович: может быть, даже через год. Но после этого дня в правлении появился Герасим Корешков и зашептал счетоводу, что-де принес деньги за "студень", а то все равно доймут - раз Терентий на обходе сказал, то доймут.
Егор Порукин, проходя мимо трактора в поле, спросил Терентия Петровича:
- Что же это ты на меня наорал вчера?
- Выпил, Егор Макарыч, выпил… Ничего не помню. Если не так, поправь меня, - скромненько отвечал Терентий Петрович.
Фельдшер, Семен Васильевич, вечером следующего дня принес серого пушистого котенка. Немного посидел, пока Терентий Петрович мылся после работы, а потом все-таки сказал:
- Зря, Терентий Петрович, вчера говорил. Ой, зря!
- Это о чем я говорил? О мухах - помню, а больше, убей, не догадаюсь.
- Ты-то забыл! А народ болтать будет.
- Ну так то ж народ, ему на роток не накинешь платок. А я-то при чем? Забыл, Семен Васильевич, - вздыхал Терентий Петрович. - Если чего неправду наговорил, то меня же люди осудят, а если правду сказал, то колхозники и до меня небось знали. Тут и обижаться нечего. Мало ли чего выпивший человек скажет? Хорошо скажет - слушай, нехорошо скажет - пропущай мимо уха. Да-а-а… А котеночек хороший… Ишь ты, мяконький какой… Кс-кс-кс! Ишь ты!.. Это кто же - кот?
- Кот.
- Ко-от! Смотри-ка, какой ласковый… Кот?
- Кот, - в сердцах ответил фельдшер.
- Да-а… Кот, значит. Может, вы со мной, Семен Васильич, борща покушаете? С баранинкой борщочек-то.
- Спасибо. Поужинал.
- А я вот только собираюсь покушать… Ишь ты, лезет на стол уже - умный кот. Кс-кс-кс!
Одним словом, у Терентия Петровича в обычной жизни хитринка была довольна тонкая. Но однажды случилось так, что ни хитринка, ни спокойствие не спасли его от нарушения правил агротехники: хоть чуть-чуть, а нарушил.
Было это в первый день весеннего сева. С утра Терентий Петрович притащил ящичек с разными мелкими запасными деталями к тракторным сеялкам. В ящичке были шплинты, болтики для сошников, жестяные задвижки к высевающим аппаратам, гаечные ключики разных размеров, кусочки проволоки, нарезанные по стандарту, заклепки, запасной чистик, масленка, три-четыре напильника и другие вещи, необходимые для работы прицепщика на сеялках. Все это лежало не как-нибудь, а в соответствующих клеточках - отделениях, на которые разделен ящичек. Все трактористы знали, что Терентий Петрович очень любит порядок, и никто из них никогда не лез самовольно в его маленький склад. Если же Косте требовался, скажем, маленький гаечный ключик (большие-то у него были, а маленькие постоянно терялись), то он говорил:
- Терентий Петрович, разрешите "девять на двенадцать"?
Тот открывал свой ящик-склад, безошибочно, не глядя, брал с определенного места нужный ключ и подавал со словами:
- Утеряешь - не обижайся..
- Ну что вы, дядя Терентий!
- То-то же! Должен ты понимать, что мы через какой-нибудь копеечный шплинт можем полдня стоять в самое горячее время. А без такого ключика и вовсе беда. (Дать такое наставление Терентий Петрович считал необходимым.)
Но Костя Клюев, такой старательный и честный парень, все-таки терял ключики не держались в его крупных руках мелкие вещи. Так случилось и в тот день.