Не то чтобы испугалась Гаухар, но вдруг оторопь охватила ее. "Других судишь-рядишь, а сама-то как живешь?" - вслух сказала она себе. Во всех испытаниях, пережитых Гаухар после разрыва с Джагфаром, вот эти минуты, пожалуй, были самыми трудными и тяжкими "Если кто послушает тебя, так может подумать, что ты завидуешь Миляуше и Вильдану". И она почтив отчаянии шептала: "Нет же, нет! Я не завистница, не дойду до такого позора! Должно быть, я просто устала бродить по извилистым тропинкам, которым не видно конца-краю. И все время одна. Мне горько и обидно, что обделена женским счастьем и не на кого бывает опереться…" Конечно, она вспомнила об Агзаме и опять обругала себя: "Тебе он понадобился, чтоб опереться, а по-другому не могла вспомнить!.."
Потом мысли ее устремились в ином направлении. Ей хотелось подумать что-то хорошее о Миляуше и Вильдане. "Чего ты требуешь от них? Ведь и года не прошло, как они поженились. Самые счастливые дни переживают, равных которым не будет. А работают и сейчас, пожалуй, больше, чем ты, преподают в старших классах. Что ты умела в их годы? Делала первые шаги в школе, да и то при помощи Джагфара. Тебе только еще предстоят последние экзамены в институте, а у Миляуши и Вильдана уже давно дипломы… Стыдно тебе, Гаухар, стыдно!" - с ожесточением говорила она, словно кому-то другому.
Это была откровенная исповедь перед собою. И странно - чем безжалостнее была она к себе, тем легче становилось на душе. Все же усталость брала свое. Гаухар уже бездумно смотрела в окно, - там, на улице, кажется, брезжил рассвет, а метель обессиленно утихала. Успокаивалась и Гаухар, уже не слыша прежней боли в груда.
Она заснула почти мгновенно, как только опустила голову на подушку. Но даже в этот короткий миг успела подумать об Агзаме: "Он где-то в отдалении. А позову - будет ближе… Ведь пошел же со мной в театр, когда позвала. Мы славно провели вечер…"
Вероятно, именно это незаконченное воспоминание вызвало у нее улыбку, потому-то с легкой улыбкой на губах она и заснула.
* * *
Утро выдалось ясное, безветренное, с морозцем, свежие сугробы искрились на солнце. Вчерашняя ночь с ее кошмарами смутно осталась в памяти как нечто сумбурное, нереальное. Утро вернуло Гаухар бодрость и спокойное, трезвое восприятие жизни. Она привычно торопилась в класс, где все было знакомо ей - большая черная доска в желтой раме, парты, оживленные и выжидающие лица ребят.
В коридоре ей встретилась Бибинур-апа, поздоровавшись, прошла было мимо, но, что-то вспомнив, остановилась.
- Гаухар, после уроков зайди ко мне.
Зачем она понадобилась директору, Гаухар не успела спросить - в коридоре раздалась трель звонка.
Последние два урока - арифметика. Кого вызвать к доске сегодня, Гаухар наметила заранее, и первой в ее иске значилась Зиля. Ей казалось - девочка стала заниматься спустя рукава; она помирилась с Акназаром, много проводила времени вместе с ним, - возможно, эта я отвлекало ее от занятий.
Не подавая виду, что вызвала девочку с проверочной целью, Гаухар спросила, понятны ли условия задачи.
- Й все поняла, - не колеблясь ответила Зиля Куском мела она набрасывала цифры на доске, беззвучно шевеля губами. Лицо у нее было сосредоточенным, короткие косички покачивались в такт движениям руки.
Гаухар склонилась над тетрадями учеников, проверяя диктант, и в то же время изредка посматривала на Зилю. Прежняя уверенность покинула девочку. Она топталась у доски, должно быть ожидая подсказки учительницы. Лицо у нее делалось все более озабоченным, на лбу прорезались морщинки. Вдруг как-то особенно быстро глянула на доску, схватила тряпку, принялась стирать все, что написала перед этим, - кажется, сама поняла, где допустила ошибку.
Теперь Гаухар всецело погрузилась в свои тетрадки. Слыша краем уха частое постукивание мела на доске" она молча улыбалась. Но вот постукивания прекратились. Гаухар подняла голову. Да, решение было правильным, и ведь задачку учительница нарочно выбрала потруднее. Все же Зиля справилась молодцом. - Очень хорошо! - похвалила Гаухар. - А теперь объясни решение.
Бойкая, сообразительная девочка, ничего не скажешь. Голосок Зиля звучит смело и уверенно. Гаухар довольна, что вовремя приструнила ее.
Несколько учеников, вызванных к доске вслед за Зилей, тоже показали себя не с худшей стороны. Запинались, правда, выжидательно посматривали на учительницу но в общем-то честно заслужили свои четверки.
Ребята шумной гурьбой покидали класс. Начались обычные толкотня, шум, кто-то показывал мастерское умение ходить с портфелем на голове, не придерживая его руками. Тут уж никто не слышит голос учительницы. "Тише, ребята, тише!"
Гаухар направилась в кабинет Бибинур-апа, впервые подумав беспокойно: "Все же зачем я ей понадобилась?"
"Несколько преподавателей уже ожидали директора, - наверное, тоже вызваны по делу. Пока что завязался обычный разговор о недостатках, подмеченных в учебниках и программах, об особенностях и трудностях учительского дела. Гаухар уже не первый день перестала чувствовать себя новичком и на равных правах втянулась в разговор. Возможно, под влиянием только что закончившихся удачных уроков арифметики, она, словно забыв о вчерашних тяжких раздумьях над собой, вдруг призналась:
- Знаете, я порой не понимаю себя. Или мне просто везет, или у меня еще недостаточно опыта, но я почему-то не испытываю тех "безмерных трудностей", на которые жаловалась классная руководительница Александра Николаевна. Конечно, трудности в нашем деле есть, и они доставляют беспокойства и огорчения. Но чтоб "безмерные" да еще "непреодолимые" - что-то не помню.
- Поработайте еще годков десяток, тогда будет что вспоминать, - возразила обидчивая Александра Николаевна.
- Возможно, - согласилась Гаухар. - Я ведь заранее признала, что опыт у меня недостаточный… Все же приведу пример. После прошлогодних экзаменов ко мне заявился корреспондент комсомольской газеты: "Вот вы молодая учительница, расскажите о трудностях своей работы, об их преодолении, иной раз требующем известного героизма". Я хотела помочь корреспонденту, но так и не могла вспомнить ни одного примера, когда преодоление трудностей в нашей работе потребовало бы героизма.
В разговор вмешалась преподавательница географии. Она была старше других, но обычно сторонилась всяких споров. Голос у нее тихий, все же достаточно внятный, - "сказывалась долголетняя привычка, не напрягая голосовых связок, говорить так, чтобы слышал весь класс.
- Знаете, корреспонденту гораздо легче было бы найти материал о героизме воинском - там все на виду. О наших повседневных трудовых подвигах, - я все же избегаю слова героизм, - писать очень трудно. Потому и редко пишут об этих подвигах. Да и существуют ли они?.. Я ничем не хочу хвалиться. Но взгляните на мои волосы. Можно подумать, что старость так выбелила их. Нет, в сорок лет я была уже совершенно седая. И не от особого горя, не от бед. От величайшего напряжения в работе, которое я испытывала, испытываю и сейчас. А ведь предмет у меня вроде бы не такой уж трудный - всего лишь география. Но, преподавая любой предмет, мы обучаем и воспитываем человека! Человека - творца новой жизни? Подумайте, какая огромная ответственность! Быть или не быть человеку с большой буквы, во многом зависит от нас, от нашей умелой работы. Вот сейчас я, пожалуй, не побоюсь громких слов: в этой работе есть не только подвиг, но и поэзия. Гаухар утверждает, что так и не нашла для корреспондента примера особых трудностей нашего дела. Но не замечать этих трудностей, порой необычайно сложных, требующих напряжения всех сил, - это уже само по себе является чем-то вроде подвига. А что такое подлинная поэзия? На мой взгляд это прежде всего подвиг… Права я или неправа, судите сами.
Учительница географии замолчала и глубже уселась в кресло. Старенькая, маленькая, она сделалась почти незаметной в дальнем затененном углу просторного кабинета.
Стало тихо. Каждый, должно быть, сверял мысленно только что услышанные слова. Примечательно - никто не подскочил, не воскликнул: "Да, да, героизм, поэзия!" Сидели тесным кружком и молча думали.
Гаухар вдруг вспомнила случай с Акназаром. Сколько волнений и тревог пережила она, не считая уже хлопот. Похоже ли это хоть в какой-то мере на подвиг - не ей судить, а вот героизм Акназара, проявленный при спасении утопающего мальчика, бесспорен! Она подумала: "Об этом случае и рассказать бы корреспонденту. - Но тут же вспомнила;- Корреспондент был еще до отъезда Акназара в пионерлагерь". Она едва удержалась, чтобы не рассмеяться, только улыбнулась про себя.
Тишину нарушила Миляуша. Она, как всегда, не вошла, а вбежала. Громко поздоровалась со всеми. Заглянула в окно, воскликнула:
- Смотрите, опять снег пошел! Так и сыплет, хлопья кружатся, словно белые бабочки!
Она подсела к Гаухар на диван, стоявший несколько отдаленно. В бурном оживлении Миляуши все же не трудно было угадать тревогу, озабоченность.
- У тебя что-нибудь случилось? - вполголоса спросила Гаухар. - Может, с Вильданом поссорилась?
- Ого, попробовал бы он ссориться! - вызывающе ответила Миляуша. Но сейчас же переменила тон - Ах, Гаухар, ничего не скроешь от тебя…
Оказывается, все те же двое "технариков" не давали Миляуше покоя. Когда-то она сама потакала их пристрастию к технике, не предполагая, как далеко зайдет это одностороннее увлечение.