Повесть, посвященная подвигу советских людей в Великой Отечественной войне.
Абдурахман Абсалямов
БЕЛЫЕ НОЧИ
На Карельской земле наступили белые ночи. Солнце круглые сутки не сходит с неба. Обходя горизонт дозором, оно словно сторожит кого-то. Наступление зари замечаешь лишь по изменениям красок. Сначала небо бледно-серое, голубизна просвечивает только издали. Но с приближением рассвета она густеет, небо слегка окрашивается алым сиянием. На горизонте, будто павлиньи перья, переливаются розовые, красные, желтые, зеленые полосы. Они то рассыпаются, то вновь сливаются друг с другом. На них лебедиными стайками наплывают облака и, озаренные их светом, превращаются в причудливые скалы.
- Что и говорить, Север дик и суров. Но белые ночи… Не знаю, как вы, но я просто влюблен в них, - сказал Саша Володаров, минер-разведчик, лежа на мягком мху. Из-под его выцветшей пилотки выбились рыжеватые завитки волос. На крупном подбородке ямка. За жесткими губами белеют ровные зубы. Брови густые, черные, Взгляд проницательный.
- Может быть потому, что я сам ленинградец, меня так волнуют белые ночи, - продолжал Саша, любуясь зажатым в тонких пальцах ландышем. - Бывало, с наступлением их отправляемся мы с Наташей бродить по Неве или куда-нибудь за город. Идешь, рука в руке, утренний ветерок подувает, тишина, а кругом такая красота, так хорошо, диву даешься. Чуть голову повернешь - сверкает, устремившись ввысь, золотой шпиль Петропавловской крепости.
Напротив Саши лежит старшина Опанас Грай, могучего сложения, остроносый, с усами соломенного цвета.
- Нет, Сашко! - возражает он мягким украинским говорком. - Звездные ночи Полтавщины я ни на какие белые не променяю. Что это за ночь, если месяц не светит! Эх, как сейчас помню, пойдешь на Днипро, луна волны серебрит. И вдруг вынырнет, сверкнет чешуей рыбка. А иной раз в ясные ночи звезды начнут падать. Вот где красота-то! И еще любил я смотреть на далекие огни Днепрогэса. Кажется, не огни, мечты твои разгораются.
- Хе, что это за ночь! - перебил его сидевший на корточках узбек Измаилджан Юлдашев. - Вот если бы видели вы прекрасные ночи нашей Ферганы!..
Измаилджан Юлдашев малоразговорчив. Но сейчас, стосковавшись по родным местам, он долго рассказывает о том, как приятно сидеть лунной ночью в винограднике, смотреть в небо и слушать журчанье воды в арыке. Затем, как бы спохватившись, что говорит так много, он замолчал и смущенно улыбнулся. От нахлынувших воспоминаний глаза его под черными, как смоль, бровями заблестели и на крутой, словно срезанный, лоб набежали едва заметные морщинки.
Чуть поодаль от них на боку лежит Джигангир Мубаракшин. Он только прислушивался к общему разговору, не вмешиваясь в него: во-первых, здесь он самый молодой, а во-вторых, о чем он мог рассказать, если все время жил в городе. Правда, еще мальчиком побывал он с матерью в Таканышском районе, в гостях у дедушки. Ему запомнилось, как по тихим деревенским улицам прошли ребята с гармонью, а на заре пели петухи. Но все это по сравнению с услышанным показалось ему таким незначительным, что рассказывать об этом он постеснялся. К тому же ему одинаково нравились и белые ночи, и ночи под Полтавой, и ночи Ферганы.
Неожиданно резко заговорил, приподнявшись на локте, ефрейтор Аркадий Лунов:
- Я спрашиваю, вы сейчас где: на фронте или в доме отдыха? Один размечтался о любимой девушке, другой о рыбалке, третий - о винограднике. А мне ничего не надо - ни белых ночей, ни луны, ни звезд. Да-да! Я хочу, чтоб сейчас были непроглядные ночи. Я один бы отправился в тыл к немцам, разнес бы все их доты и блиндажи на Валзаме. Стыдно! На других фронтах наши наступают. За один месяц немца из Крыма прогнали. Второй Украинский фронт через Прут уже переправился, а их соседи в Тернополь вошли. Ленинградцы тоже двинулись, не сегодня - завтра в Выборге будут. А мы сырые землянки сторожим.
- И будешь сторожить, если надо. Вот назначат тебя командиром дивизии, тогда, пожалуй, не придется, - сказал только что подошедший Миша Чиж и сел на большой серый камень. Низенького роста, очень подвижный, Чиж слыл в роте остряком.
Лунов покосился в его сторону.
- Молчал бы, чижик-пыжик!
- Чиж - птичка не простая. Это каждому известно. О ней, товарищ генерал-ефрейтор, даже в песенке поется. А вот про тебя, не знаю, сложат ли песенку.
В другое время солдаты от души посмеялись бы над словами Чижа, но сейчас даже никто не улыбнулся. А Лунов, еще больше разгорячившись, продолжал:
- И кому это надо, чтобы мы здесь небо коптили? Может, тебе, Измаил? Война кончится, ты домой поедешь, тебя родные встретят. А куда я поеду? Ни отца, ни матери, ни сестер. Всех фашист замучил. До войны я и не знал, что такое горе, не понимал, как это может сердце болеть, а теперь оно у меня огнем пылает, на куски рвется. Хочу бить врага без пощады. Просил, чтоб к снайперам меня перевели. Не переводят. Дескать, ты минер…
- И хороший минер.
- Какой там хороший! Чтоб быть хорошим, воевать надо. Лучше смерть, чем вот так лежать, бездельничать… О Гастелло читали, наверно.
Опанас Грай укоризненно покачал головой:
- Вот как? Уже о смерти заговорил? А я-то думал, что ты немного умнее, Аркадий.
Лунов не ожидал, что разговор примет такой оборот. Не находя слов, он уставился на Опанаса Грая.
- Гастелло - герой. Народ никогда не забудет его, - тихо произнес Опанас, - потому что он жизнь положил. Но Гастелло дрался не с тем, чтоб погибнуть, а чтоб победить и жить!
Лунову стало неловко за свои необдуманные слова. Он слегка покраснел. Но молчать не мог - велики была его горе и ненависть. Он приподнялся на коленях и сжал кулаки:
- Я мстить хочу, товарищ старшина, мстить! До сих пор перед глазами сожженная фашистами наша древняя Вязьма. Не забыть мне расстрелянных земляков, родных. И не могу я, как этот фантазер Сашка, мечтать о белых ночах или тосковать о Фергане, как Измаилджан. Кровь у меня кипит!
Измаилджан сверкнул черными глазами:
- Нет, друг, вы говорите неправду. Я не только за свою Фергану воюю, а за всю родину. Я не был в Вязьме, но целиком разделяю вашу боль и тоже хочу драться, а не лежать здесь. - Затем, обращаясь, к Опанасу, он спросил: - Товарищ Грай, вы самый старший среди нас, парторг в роте. Скажите, верно говорит Измаилджан Юлдашев?
- Верно говоришь, Измаил! Очень верно. Горе у нас одно и враг у всех один.
- Верно! А Аркадий думает, что только у него одного горе, только он один мститель, а другие лишь о белых ночах болтают.
- Я не говорил этого, Саша. Ты преувеличиваешь.
- Нисколько. Так у тебя выходит.
Все прислушались. Издали донеслось цоканье копыт.
- Едут, - сказал Чиж, вскочив.
Перед землянками на взмыленных конях появились командир отдельной роты минеров капитан Разумов со своим ординарцем Гришей Маркиным. Они круто осадили коней. В мгновенье ординарец спрыгнул с седла и принял поводья из рук капитана. Несмотря на свои годы, капитан соскочил с коня так же молодцевато и, ответив на приветствия вытянувшихся солдат, бросил на ходу:
- Лейтенанта Каурова ко мне!
Миша Чиж побежал к землянке, где жили командиры взводов.
- Коней-то как загнали, - сказал один из минеров.
- Стало быть, срочное дело. Капитан зря гнать не будет, - ответил другой.
Ординарец отвел лошадей под навес.
- Отпусти подпруги-то, - посоветовали ему. Но ординарец не любил, когда вмешивались в его дело.
- Не учи, сам знаю! - отрезал он.
Мимо землянок в сторону командного пункта шел лейтенант Кауров, худощавый, среднего роста, с черными кудрявыми волосами, выбившимися из-под надетой набекрень пилотки. На груди его позванивали медали и ордена. Припадая на правую ногу, он прошел в КП .
Миша Чиж, сгорая от любопытства, подбежал к своему другу Грише Маркину. Не потому ли Чиж и звался Чижом, что он всегда летел первым разузнать интересную новость? Не раз от начальства доставалось ему за дурную привычку. Но что ж поделать?
- Гриша, а, Гриша! Где вы были? - спросил Чиж друга, который все еще возился около лошадей.
- Далеко… Отсюда не видать.
- Небось у генерала?
Ординарец пропустил вопрос мимо ушей.
- Балуй, балуй, безухая дуреха. Укусить хочешь, черт! - крикнул он лошади.
А Чиж твердил свое:
- Ну, Гриша, скажи. Ты мне друг или нет?
Гриша подошел к нему вплотную.
- Чего ты шебутишься, чижик-пыжик? Надо будет - вызовут, скажут. А пока голову не ломай. Все. Разговор исчерпан.
Но трудно успокоить Чижа-непоседу. Он заикнулся было спросить еще о чем-то, но в эту минуту дверь землянки отворилась и звонким голосом Кауров позвал:
- Старшина Грай!
Из-под навеса высунулся любопытный Чиж. Опанас мигом поднялся, поправил гимнастерку, пригладил усы и направился к лейтенанту. Приложив руку к пилотке, отдал честь:
- Слушаюсь, товарищ гвардии лейтенант!
- Стройте роту. С вами будет говорить капитан.
- Есть строить роту!
Грай четко повернулся кругом и побежал к землянкам, замаскированным еловыми ветками. Вскоре послышался его густой бас:
- Выходи строиться!
Солдаты высыпали из землянок.