Что вы делаете? - спросила она, удивленным взглядом обводя пустые, голые стены, и тут же поняла, догадалась и удивилась еще больше. - Неужто и картины хочешь забрать?
Григорий Иванович, не прерывая своего занятия, глянул снизу вверх на жену и ничего не сказал. Марья Агафоновна постояла еще с минуту и тихонько вышла.
И жизнь их с той минуты словно разъединилась и потекла в разные стороны - они еще были рядом, вместе, но каждый сам по себе, и то, что делал один, другому как будто уже было ни к чему…
Собрались ехать после обеда. Марья Агафоновна попыталась отговорить: куда же на ночь-то глядя? Но Григорий Иванович не послушался, и она махнула рукой, поняла - теперь уже ничего не изменить.
Вывели навьюченных лошадей за ворота. Постояли молча. Шумела внизу Катунь. И гора Ит-Кая, похожая издалека на неоседланного скакуна с разметавшейся по ветру гривой, неслась, как и прежде, куда-то в неизведанную даль… "Куда ты вынесешь меня, мой конь?" - подумал Гуркин. А вслух сказал:
- Ну, пора… Пора!
Обнял поочередно, поцеловал дочерей, повернулся к жене. Марья Агафоновна стояла, будто закаменев, прямая и бледная, прижав ладони к груди. И Гуркина опять пронзила жалость к ней, вина перед нею - сколько невзгод выпало на ее долю! А сколько придется еще пережить?…
- Мы скоро вернемся, - сказал он тихо. Марья Агафоновна охнула, уткнулась лицом ему в плечо и замерла. Платок съехал с головы, и Григорий Иванович провел по ее жестковатым волосам рукою, чувствуя дрожь в пальцах. - Мы скоро вернемся, - повторил еще тише. - Ждите к осени.
Марья Агафоновна перекрестила мужа и сыновей, сухо и горячо блеснули ее глаза:
- Храни вас господь! И они поехали.
Вскоре всадники скрылись в низине. Потом фигуры их возникли на крутом взъеме, четко обозначившись слева от горы Ит-Кая, и, все уменьшаясь и уменьшаясь, долго еще маячили на виду, пока не исчезли совсем…
Тогда и вправду верилось: уезжают они ненадолго. Лето как-нибудь переживут, перебедуют на чужбине, а к осени - домой. Кто мог знать, что путь окажется долгим и домой они вернутся только через шесть лет…
32
Еще недавно мало кому известный дом Батюшкина - особняк на берегу Иртыша, сегодня стал центром притяжения, и к нему слетаются, как осы на мед, вьются около него сотни людей - военных и штатских, с полномочиями и без таковых, русские, чехи, англичане, французы… Иногда - в минуты ипохондрических приступов - Колчаку все они, эти люди, кажутся пауками, опутывающими его паутиной видимых и невидимых интриг и заговоров, скрытого и открытого предательства, как минными заграждениями, которые он, адмирал русского флота, изобрел и расставлял и в Рижском заливе, и в Босфоре… А теперь вот и сам, подобно флагману, окруженному хитроумной сетью, пробивается к намеченной цели, идет вперед, невзирая ни на какие опасности… "Жаль, что попутчики не всегда надежные", - думает адмирал. Иногда им овладевает отчаяние, и он жалуется Анне Васильевне Тимиревой, самому близкому и надежному человеку:
- Кому верить? Сколько вокруг мерзостного пресмыкания и полнейшей глухоты и равнодушия к делам неотложным и важным в борьбе за Россию… - говорит адмирал. За какую Россию, он не договаривает, но это и само собою разумеется. И добавляет со вздохом: - Слишком она затянулась, эта борьба… и выйдем мы из нее победителями только в том случае, если народ нас поддержит.
Адмирал понимает: можно отстранить, заменить одного генерала другим - Болдырева, скажем, Войцеховским или Ханжиным, Сахарова Степановым или Гайдой, но кем заменить народ?
- Нужна армия, боеспособная, сильная русская армия, - откровенничает адмирал, - Без такой армии нам не сломить большевиков. Но для того, чтобы создать такую армию, необходимо время. Время, время… Где его взять?
Адмиралу всегда не хватало времени - и в этом он видел причину многих своих просчетов, неудач и… поражений. Ему и в голову не приходило, что времени у пего просто-напросто уже не осталось - время его ушло.
Утром министр внутренних дел Пепеляев, направляясь к верховному, столкнулся в дверях с Тимиревой, выходившей из кабинета адмирала. Пепеляев чуть посторонился, пропуская ее, и она прошла с выражением холодного равнодушия на лице, даже не ответив на его приветственный поклон. "Загадочная женщина, - подумал Пепеляев, провожая ее взглядом. - Погубит она адмирала. Погубит", - с этой мыслью он и вошел в кабинет.
Колчак стоял у окна, заложив за спину руки, и не сразу обернулся, хотя, наверное, слышал, не мог не слышать стук двери и шаги вошедшего. Пепеляев остановился в позе выжидательной готовности, но адмирал стоял неподвижно, не расцепляя рук за спиной. Вдруг резко повернулся, паркет скрипнул под каблуками, и прямо, в упор посмотрел:
- Слыхали, о новых событиях в Канске?
- Да, разумеется.
Адмирал подошел ближе, не приглашая министра сесть и не подавая руки.
- Может, у вас подробности имеются?
- Да, имеются, - кивнул Пепеляев. - Вот телеграмма управляющего Енисейской губернией Троицкого.
Адмирал взял телеграмму и пошел к столу, читая на ходу.
Троицкий сообщал, что за последнее время опасно участились вылазки крестьянских повстанцев. Совсем недавно они напали на следовавший в Степной Баджей отряд правительственных войск и нанесли ему тяжелый урон: убито несколько офицеров, до десятка солдат, захвачены два пулемета… Войскам генерала Шильникова удалось оттеснить повстанцев в горы, но вскоре произошло восстание в самом Канске, где на сторону красных перешла рота из местного гарнизона…
Колчак поморщился, сел в кресло и положил телеграмму перед собой. Троицкий сообщал далее: отряд полковника Красильникова подвергся нападению повстанцев, вооруженных дробовиками и охотничьими ружьями, и вынужден был отступить на шестьдесят верст; потери составили около двухсот человек…
- Невероятно! - глухо и зло проговорил Колчак и отодвинул телеграмму. - Надо прекратить этот разбой.
Но каким образом прекратить, как это сделать - пока было неясно. Поездка Пепеляева по сибирским губерниям и, главным образом, по Енисейской - утешения не принесла; повлиять на ход событий, а тем более изменить положение в лучшую сторону министру внутренних дел не удалось. И едва он вернулся в Омск, как последовала очередная телеграмма из Красноярска. Троицкий сообщал: "Город объявлен на осадном положении. Охрану его взяли на себя итальянцы и чехословаки. Собственный русский гарнизон малочислен и ненадежен, в частях его ведется большевистская агитация, уже раскрыт один заговор…"
Похожие доклады поступали и из других городов. Управляющий Алтайской губернией Строльман жаловался, что "большевики расширяют свою деятельность, придавая движению социально-политический характер".
Вот этого-то как раз и не хотела признавать колчаковская ставка.
- Хватит! - бушевал адмирал. - Пора на всем жизненном пространстве… от Омска до Владивостока - навести порядок! Надо раз и навсегда покончить с бандитизмом! Да, да, Виктор Николаевич, - говорил он Пепеляеву, - именно с бандитизмом. А это как раз по вашей части, а не по ведомству военного министерства… Соизвольте в самое ближайшее время предпринять радикальные меры. Надеюсь, причины столь вольготного поведения этих… а-ля пугачевцев вам известны?
- Причин много, - сказал Пепеляев, держась обеими руками за спинку стула и слегка наклонив его на себя. - И главная из них: малочисленность нашей милиции. - Он выдвинул стул и сел наконец, вытянув перед собой ноги. - Затем: разбросанность и случайный состав так называемых правительственных отрядов… Мобилизация идет иногда без разбора, - пояснил. - Попадают бывшие фронтовики, рабочие - а это безнадежный элемент.
- Мобилизацию надо регламентировать, - согласился адмирал. - Об этом я уже говорил военному министру. Что еще?
- А еще - бездорожье. И, наконец, отсутствие надежных проводников…
- Каких еще проводников? - удивленно посмотрел Колчак и саркастически усмехнулся. - Сусанин вам нужен? - но тут же и погасил усмешку. - Не в проводниках дело. И вы это знаете.
- Знаю.
- Тогда вам и карты в руки! Действуйте.
И вскоре особый отдел министерства внутренних дел, по личному указанию Пепеляева, выработал и разослал по всем областям и губерниям Сибири и Урала постановление: "Ввиду появления в Енисейской (здесь стоял прочерк - и вместо Енисейской можно было указать: Иркутской, Алтайской, Томской и т. д.) губернии разбойничьих банд, которые под видом большевистских властей нападают на селения, разгромляют и разграбляют правительственные и общественные учреждения и отдельных жителей, находим необходимым организацию дружин самообороны".
Колчаковское министерство пыталось одним махом убить двух, а то и трех зайцев: затушевать, прежде всего, и принизить социально-политический характер повстанческого движения в тылу - дескать, не с большевиками борьба, а с бандитами, действующими под видом большевиков; во-вторых, организация дружин самообороны, по замыслу особого отдела, позволит создать свое партизанское движение, подняв против "бандитов" лояльную часть населения (иначе: кулацкую и прочую колеблющуюся часть), тем самым упрочив тыл; и в-третьих: поскольку банды в ту пору действительно орудовали по всем сибирским городам и весям, решение это выглядело вполне логичным и своевременным.
Колчак, прочитав постановление, остался доволен и подписал, не задумываясь.
- Правильно! Хватит надеяться на проводников.