Опубликовано в журнале "Юность" № 8, 1963
Рисунки В.Инютина
Содержание:
I - Синеозерск, без пяти двенадцать... 1
II - Теплый снег 1
III - Оптимизм. Упрямство. И старая телогрейка 2
IV - Как называется болезнь? 2
V - "Я по поручению..." 3
VI - Чужая воля 3
VII - "Ужинать надо каждый день" 4
VIII - Цветы 5
IX - Еще о цветах 5
X - Сильва 6
XI - Ночной аврал 6
XII - Первый котлован 6
XIII - Где раки зимуют 7
XIV - Заколдованные сваи 7
XV - Мелкозернистый песок 8
XVI - Made in Kunzewo 8
XVII - Принципиальный разговор 9
XVIII - Строки из газеты 10
XIX - У меня нет биографии 10
Иван Кудинов
Погода завтра изменится
Просыпаюсь. Открываю глаза и вижу в квадратном зеркале, что висит в простенке между двумя окнами, Жоркино лицо. Жора стоит ко мне спиной и ожесточенно бреется. Зеркало отражает сосредоточенное, какое-то даже страдальческое выражение. Жора не умеет бриться. Лезвие бритвы он ведет не плавно, с наклоном, как это делают опытные люди, а почти перпендикулярно, рывками. Подбородок у него в свежих порезах.
- Послушай, купил бы ты себе электробритву... - советую я.
- Иди ты к черту! - отзывается Жора и тут же делает еще один порез.
Встаю. Под ногами скрипят, ходят ходуном рассохшиеся половицы. Жилье наше временное, и все здесь сделано на скорую руку.
Комната, в которой мы живем, небольшая - три на четыре, то есть двенадцать квадратных метров. Два окна, как два широко открытых глаза, удивленно смотрят на мир. Мы принципиально не занавешиваем окна: пусть будет больше света. Окна наши видят далеко - до самой кромки соснового леса. Собственно, растут здесь и березы, и осины, и колючий шиповник, а в лесу можно найти черемуху, калину и даже кисловатые гроздья костяники... Справа от леса виден Турыш, река хитрая и каверзная. На противоположном берегу Турыша возвышается, подступая вплотную к воде, насыпь. Оттуда через реку скоро шагнут первые пролеты моста. Это, наверное, будет красивый мост.
Он непременно будет красивым, потому что строим его мы - Виктор Тараненко, Жора Скурин, я, Сильва, Василий Васильич... Остальных могут назвать в отделе кадров.
Прямо под окнами у нас сделан турник. Я вижу, как крутится на этом турнике Виктор Тараненко. Он взлетает над металлической перекладиной, на мгновение застывает в положении стойки, будто пытаясь достать ногами облака. У Виктора второй разряд по гимнастике, и он старается при всех наших житейских неурядицах сохранить форму. Я отчаянно завидую Виктору.
Жора добрился, налил из флакончика в ладонь одеколон, плеснул в лицо, растер, затем вырезал из газеты кругляшки и заклеил порезы. Виктор постучал в окно:
- Пошли, старики, умываться.
- Топай один, - сказал Жора.
Зеркало отражало противоположную стену, кровать, заправленную байковым одеялом. Над кроватью - гитара, потускневшая репродукция саврасовских "Грачей" и портрет Татьяны Самойловой, вырезанный из журнала "Экран".
Зеркало - всего лишь бесстрастное стекло, но тот, кто изобрел это стекло, совершил великое чудо. Люди смогли увидеть самих себя и, поверив таинственному стеклу, стать самокритичными. А все же отразить главное, показать человека во всей его сложности зеркалу не дано. Но это к слову. Все, о чем я хочу рассказать, никакого отношения к зеркалу не имеет.
I
Синеозерск, без пяти двенадцать...
Самая маленькая станция на земле - Синеозерск. Это я понял, как только ступил одной ногой на снег. Второй ногой я все еще стоял на подножке вагона, словно раздумывал: спускаться или вернуться обратно?
Ну, и дыра, наверно, этот Синеозерск, забытый людьми и богом уголок!
Неподалеку стоит старик с солдатским вещмешком за плечами. Смотрит на нас внимательно, присматривается бородач.
- Эй, дедусь! - кричу я. - Что тут у вас, озера синие, что ли?
- А у нас, милок, никаких озер нету, - охотно откликается дед. - Ни синих, ни белых... Строители будете?
- Строители.
А все-таки и здесь, в Синеозерске, висели на перроне вполне приличные часы и даже показывали время - без пяти двенадцать.
Под часами сидел вислоухий щенок и печально смотрел на меня. Мне вдруг стало чертовски весело, и я встал обеими ногами на землю - прочная! - и засмеялся.
- Посмотрите... меня встречают. Привет, дружище! Посмотрите, он узнал меня!.. Ну, здравствуй... дай лапу. Да нет, правую... Вот так!
Холодный воздух обжигал лицо.
- Шабаш! - сказал парень в черном полушубке. - Приехали. Разгружайся, братва! Скурин, давай музыку.
- Есть музыку!
Скурин роста невысокого, в модном свитере до подбородка, телогрейка расстегнута нараспашку. В руках у Скурина неизвестно откуда появляется гитара. Он прикасается пальцами к струнам, и струны отзываются холодным звоном. Ну и стужа, дыхание перехватывает! Почти физически я ощущаю это прикосновение к холодным струнам и вдруг вспоминаю, как много лет назад, когда я еще жил в детдоме, однажды зимой принесли в комнату топор. Обыкновенный топор, с белым, точно засахаренным лезвием. И Рыжий Филька, самый отчаянный из детдомовских пацанов, делая вид, что лижет топор, и даже причмокивая от удовольствия толстыми губами, говорил:
- Ух, какая сладость! Гена, лизни-ка, такой сладости ты еще никогда не пробовал...
И я лизнул. Вначале почувствовал холодок на языке, потом пронзила жгучая боль. Я рванулся и... увидел на лезвии топора красное пятно. Во рту было горячо и солоно.
Никогда не забуду: белое лезвие топора, красное пятно, жгучую боль и Рыжего Фильку. Может быть, тогда я впервые подумал о том, что люди могут быть неожиданно злыми и жестокими и могут обижать бесхитростных и простодушных.
- Разгружайся, братва!
Снег скрипит под ногами. Снегу столько, словно его специально свезли сюда со всего белого света. Снег громоздится вокруг деревянного вокзальчика, на крышах домов, пушистыми хлопьями висит на деревьях и даже на верхушках телеграфных столбов, причудливыми пирамидами возвышается и царствует над всем этим холодным безмолвием.
Синеозерск... Без пяти двенадцать... А может, часы стоят?
Мне все-таки захотелось вернуться в вагон и немедленно уехать обратно. Уехать туда, где тепло, где цветут мальвы и до одурения пахнет морем. Где-то ведь есть такая теплая, обласканная солнцем земля...
Летят на снег вещмешки, узлы, чемоданы... Девушка уронила сумочку. Рассыпались на снегу бигуди и пудра.
Девушка растерянно стоит и смотрит, не зная, что делать. А рядом Скурин - модный свитер, телогрейка нараспашку. Скурин смеется и успокаивает девушку:
- Ничего, красавица, тут парфюмерии сколько угодно... Снегом будешь пудриться.
Кто-то зовет Тараненко:
- Товарищ Тараненко, тебя главный инженер просит. Та-ра-не-нко! - хором зовут.
Парень в черном полушубке идет разыскивать главного инженера.
Густой белый пар клубится в воздухе. Холодно и тесно.
Люди. Люди. Люди.
Безудержное веселье. Молодые. Серьезные и степенные ветераны строек. Громкоголосые пижоны. И молчаливые новички.
Разные люди. Смотрю на людей, на крохотный, потонувший а снегу вокзальчик, на узкую тропинку, по которой сейчас мы пойдем, как в не раскрытую еще книгу.
Название этой книги - жизнь.
Как она встретит меня? Куда поведет? Чему научит?
II
Теплый снег
Синие столбы дыма поднимались над крышами домов. Занесенные снегом теплушки походили на сказочные терема. "Терем-теремок, кто в тереме живет?.." Молчание. Никто не живет. Девушка в коротенькой беличьей шубке и брюках, заправленных в большие валенки, деревянной лопатой отбрасывала снег. Ей нелегко, наверно, но она не показывает виду и бросает, бросает сухой, шуршащий снег. Я подхожу и останавливаюсь рядом. Девушка - ноль внимания на меня. Не вижу ее лица, она работает, не разгибая спины, но подозреваю, что девушка красивая. Снежная королева, которой принадлежат все эти терема... Девушка обернулась и удивленно глянула на меня. Красивая, но не так чтобы очень.
- Тяжело ведь... - сочувственно говорю. - Давайте помогу.
- Спасибо. Вы что, ходите и всем помогаете?
- Нет, только снежным королевам...
- Да? В таком случае вы ошиблись адресом.
- Давайте все же помогу...
Я отбираю лопату почти силой и ожесточенно начинаю швырять снег. Становится жарко. Когда дорожка готова, еле держусь на ногах. Девушка говорит:
- Так нельзя работать. Это, знаете... лихачество. А вы, между прочим, сильный. Спортом занимаетесь?