Иван Павлович Кудинов
Яблоко Невтона
Историческая повесть
Целое есть то, что соединено из других вещей…
М. Ломоносов
1
Поездка сия, затяжная томительно - два месяца в один конец и столь же обратно, - вознаградила унтер-шихтмейстера Ползунова негаданным и счастливым исходом. Как говорится, не было ни гроша, - да вдруг алтын! Уезжал унтер-шихтмейстер знатным холостяком, а воротился с пригожею молодицей…
А все начиналось буднично, с казенно-сухого и прозаического указа: "Понеже здешний год приходит к окончанию, то надлежит безотлагательно препроводить в Санкт-Петербург приготовленный совокупно и в немалой сумме блик-зильбер для Ее Императорского Величества…" - далее шли подробные обоснования упомянутого предприятия. И названы были главные сопроводители. Обоз снарядили из двадцати подвод - сумма блик-зильбера (серебра высшей пробы) оказалась внушительной, более двухсот двадцати пудов, да золота чистого, бликового, около трех пудов, да всякой другой всячины, необходимой в дороге, набралось изрядно… Охрану столь ценного груза поручили горному обер-офицеру Ширману, имевшему за плечами немалый опыт подобных вояжей. Ответственность же за саму доставку серебра на Монетный двор, а также доклад о состоянии дел на Колывано-Воскресенских заводах, коль скоро таковой востребуется в высочайшем Кабинете, возложили на унтер-шихтмейстера Ползунова, оказав ему тем самым неслыханное доверие: такие обозы доселе неизменно сопровождались офицерскими чинами, он же, Иван Ползунов, не успел еще избавиться и от унтерской приставки. Хотя и надеялся втайне на скорое повышение…
После рождества, дня за два до новогодья, Ползунов получил в Канцелярии подорожные бумаги, тетрадь для записи путевых расходов, довольно большую сумму денег - не только на весь проезд, но и на покупку в Москве и Санкт-Петербурге всевозможных товаров для заводских нужд, а также Инструкцию…
- На все случаи жизни, - шутливо пояснил знакомый канцелярист Дмитрий Хлопин, дружески приобнимая унтер-шихтмейстера и с загадочной ухмылкой кивая на бумаги в его руках. - Ну, а ведомо ли тебе, какие репорты везешь в Кабинет? - допытывался Хлопин, зная наперечет все эти документы, им же пронумерованные и тщательно перечисленные в особом реестре. - Вот, например, о чем говорится в репорте за номером 4442? - весело и с подначкой смотрел на приятеля. - Или не знаешь?
- Всего знать неможно, - уклончиво отвечал Ползунов.
- Тогда я подскажу, - не унимался Хлопин, - а в репорте за номером оным говорится о произведении унтер-шихтмейстера Ползунова в офицерский чин…
- Это, друг мой, еще на воде вилами писано, - слегка даже поморщился Ползунов. Однако игриво настроенный Хлопин и тут нашелся:
- Не вилами, а пером! А что написано пером - не вырубишь и топором. Так что вернешься обратно шихтмейстером. Годится?
- Годится, - кивнул Ползунов. - Только давай не будем ставить телегу впереди лошади.
- Ладно, не будем, - легко согласился Хлопин и круто повернул разговор. - А покуда ты здесь - приглашаю тебя встретить Новый год вместе. Женка моя будет рада такому гостю, а уж сын Яшутка и подавно - малец души в тебе не чает. Все уши прожужжал: когда да когда Иван Иваныч зайдет к нам в гости? Не знаю, чем ты его подкупил?
- Это наш секрет.
- А-а, тогда молчу… Ну, а насчет приглашения как, годится?
- Годится! - засмеялся Ползунов, настроение и у него было прекрасным. Накануне отъезда удостоился он и напутственной беседы с Иоганном Самюэлем (а попросту - Иваном Самойловичем) Христиани, временно, а точнее сказать, фактически исполнявшим обязанности начальника заводов, повелевшем паче глазу беречь и доставить в полной сохранности драгоценный груз. "А такоже по приезде на место, - наказывал Христиани, - доложи о своем прибытии заочному ныне, - он так и сказал, - заочному ныне главному командиру Колывано-Воскресенских заводов Андрею Ивановичу Порошину. - И добавил для полной характеристики. - Человек он весьма образованный и осведомленный во всех тонкостях рудознатного дела, полковник Порошин. Да ты, должно, и помнишь его, не забыл?" - глянул пытливо. "Так точно, господин асессор, хорошо помню", - подтвердил Ползунов. "Вот и ладно! Стало быть, тебе, унтер-шихтмейстер, и карты в руки, - щегольнул Христиани расхожею поговоркой и встал, вышел из-за стола, проводив Ползунова до двери. - Ну, поезжай, поезжай, голубчик. С Богом!"
И в первый день 1758 года, спозаранку, по утреннему морозцу, распевно скрипя и посвистывая полозьями, санный обоз покинул Барнаул и двинулся в долгий путь. Ехали большей частью шагом, лишь изредка переходя на трусцу, будто встряхивая задремавших лошадей и себя избавляя от тягучей сонливости.
Морозы меж тем упали, сменившись буранами. Задуло - свету белого не видать. Дорогу перемело. И чтобы проехать, солдатам горной охраны, сопровождавшим обоз под началом капитана Ширмана, то и дело приходилось брать в руки широкие деревянные лопаты и разгребать суметы, раскидывая по сторонам тяжелый сыпучий снег… Меняли коней на почтовых станциях - и дальше, дальше двигались по Сибири, которой, казалось, нет и не будет конца.
Ползунов и Ширман ехали в одной повозке, крытой наглухо, лишь в маленькое слюдяное оконце пробивался дневной свет. И хоть не шибко тепла кибитка, однако непродуваема, а коли завернешься в бараний тулуп - холод и вовсе нипочем.
Минули святки. А после крещенских морозов погода опять смягчилась, высветлив и открыв глазу нескончаемые пространства… Но вот и Сибирь осталась позади. Урала-батюшки достигли, ненадолго задержавшись в Екатеринбурге, на родине Ползунова. Здесь он родился, школу словесную, а потом и арифметическую окончил, работал на заводе, был учеником знаменитого механика Никиты Бахарева; здесь, в заводском посаде, на берегу речки Исеть, жили его родители - Иван Алексеевич и Дарья Романовна. Ах, как екнуло, должно быть, и зашлось от предчувствия близкой встречи с родными сердце унтер-шихтмейстера! Однако, по всем догадкам, встреча была короткой, а каковой в действительности - тому нет свидетельств. Одно известно: уже на другой день обоз тронулся дальше.
И вот, наконец, под тягучий напев полозьев откатился назад студено-метельный январь. И февраль уже был на исходе, когда в один из оттепельных и солнечных деньков обоз въехал в Москву, встретившую сибиряков радостным благовестом - звонили к обедне.
Однако Ползунову и солнечный день был не в радость - у него с утра сильно разболелась голова, виски будто обручем стянуло, и он, притихший и молчаливый, сидел в углу кибитки, боясь лишний раз пошевелиться и желая лишь одного - поскорее добраться до места. Ширман сочувственно смотрел на него и всячески подбадривал.
- Ничего, ничего, потерпи малость, - говорил он. - Вот приедем на постоялый двор, там и лекарь сыщется, мигом тебя исцелит… Отдохнем, пообедаем. О, брат мой, трактир там, в кабинетской гостиной, самолучший в Москве! - живописал капитан, должно быть, в предвкушении сытного обеда, гурманом он слыл отменным. - А какие там вина! И кушанья на любой выбор. Пожелаешь, так тебе не токмо рыбное или мясное, но и устриц флиссингенских подадут…
- Это что еще за устрицы… флиссингенские? - вяло поинтересовался Ползунов, потирая виски ладонями.
- А из Нидерландов, - охотно просветил его капитан. - Есть там у них порт Флиссинген, оттуда сих устриц и поставляют. Ах, и добра закуска! - причмокнул губами и шумно сглотнул. - А под устриц и стакан водки не помешает. Выпьешь - и всю хворь как рукой снимет. Не веришь? - глянул весело. - Лично я тем и спасаюсь.
Наконец, приехали. И ворота перед ними гостеприимно распахнулись: добро пожаловать, господа сибиряки! Кабинетская гостиная располагалась где-то за широкой спиной Китай-города, на задворках старых посадов Зарядья. Удобный въезд вел прямиком к огромной завозне - длинному и поместительному бревенчатому сараю, куда и запрятали обоз. Однако предусмотрительный Ширман не ограничился этим и для полной надежности - береженого и Бог бережет! - поставил охрану, дабы ценный груз ни на минуту не оставался без присмотра.
А уж потом и о себе побеспокоились - и поселились, можно сказать, без стеснения. Нумера капитана и унтер-шихтмейстера оказались во втором этаже, небольшие, но уютные светлицы - стол в простенке меж двух окон, мягкая софа и некий альков, глубокая ниша с кроватью за плотным занавесом… Ползунов не успел еще осмотреться и дух перевести, как явился неугомонный Ширман, избыточной бодростью веяло от него.
- Ну, как опочивальня? - живо осведомился. - А как голова?
- Раскалывается, - поморщился Ползунов.
- Жаль, - вздохнул капитан сочувственно. - А я полагал, вместе пообедаем. Примешь для сугрева - и голова прояснится. А? Устрицами закусим… - пытался расшевелить Ползунова, но тому и впрямь было не до устриц:
- Освободи, не могу.
- Ну что ж, - отступился капитан, - коли так, отлеживайся. А я расстараюсь насчет лекаря.
Но Ползунов и от лекаря отказался: само пройдет, а вот чайку бы горячего не помешало.
- Будет тебе чай, - пообещал Ширман, довольный тем, что хоть как-то может услужить больному товарищу.