***
Однако в Шубинку ехать по такой поре не посоветовал Огородникову и Филофей Демьяныч. "Ты, паря, голову побереги, не суй понапрасну, она ишшо сгодится…" И велел Корнею: "А мужики нехай сюды приедут, какие надумают… Здеся поговоритя и обмозгуетя все".
Так и сделали. Однажды вечером съехались на заимку Филофея Демьяныча шубинцы, человек двадцать мужиков и молодых парней. Расселись кто где - на лавке вдоль передней стены, на скамейках и низком голбце, подле печки, а то и прямо на полу, поближе к выходу… Тут же были и два Корнеевых сына-погодка (Огородников впервые их видел) - девятнадцатилетний Федор, жилистый и высокий, похожий, как две капли, на деда своего филофея Демьяныча, и восемнадцатилетний Василий, Варин близнец, ростом пониже старшего брата, но сбитый покрепче и пошире в плечах. Братья стояли у двери, подпирая плечами косяки, как часовые, и не спускали глаз с Огородникова. Должно быть, наслышаны были о нем, а может, знали или догадывались о том, что вскоре быть им шуряками…
Время было позднее. И Корней запалил семилинейку, убрав нагар с фитиля, надел "пузырь" и придвинул лампу поближе к Огородникову, сидевшему за столом, под божницей.
- Вот, мужики, какую светлую жизнь я вам устроил, - пошутил Корней, чувствуя торжественность момента и в то же время испытывая неловкость от непривычки быть в центре внимания. Поэтому и суетился излишне, хватаясь то за одно, то за другое, что было ему несвойственно, и говорил больше обычного - хозяин как-никак должен, стало быть, развлекать… У него даже лоб вспотел от старания. И он облегченно вздохнул, когда поднялся Огородников и, опершись одной рукой о столешницу, начал говорить.
- Это хорошо, товарищи, что вы собрались вместе. А собрались мы, сказать но правде, в самую трудную для Советской власти минуту. Скрывать этого незачем, потому как вы и сами все видите. Контрреволюция кое-где взяла верх. Чехословаки заняли многие сибирские города, в том числе и Бийск. В Горном Алтае бесчинствуют банды Сатунина, Кайгородова и прочих других карателей. Многие из вас уже на собственной шкуре испытали их руку. Но это только цветочки, а ягодки впереди. И если мы будем сидеть сложа руки, выжидаючи, доведется нам вкусить и всю горечь этих самых ягодок… Это я вам говорю от всей души. И от имени большевистского комитета, который хотя и перешел на нелегальное положение, но оружия не сложил, а продолжает готовиться к решающим боям. - Огородников обвел внимательным взглядом собравшихся тут мужиков и парней шубинских и продолжал ровным и твердым голосом, понимая, что многое нынче будет зависеть от его твердости и непоколебимой уверенности. А поговорить и посоветоваться с вами, товарищи, хотелось вот о чем… - Взял со стола газету, которую днем привез ему на заимку Корней. - Вот здесь объявление напечатано - насчет добровольного вступления в Сибирскую армию… Читали? - Мужики молчали. - Неужто не читали? - удивился Степан.
- Дак чтецы из нас никудышные, - ответил за всех сидевший на голбце мужик. - Но слыхать, конешно, слыхали, о чем там балакают. Слава богу, хоть не силком тянут, а желающих зовут…
- И много среди вас желающих?
- Много не много, а есть, - уклончиво сказал мужик. - Как-никак обмундировка, харч казенный да еще и жалованье в придачу. Шестьдесят целковых рядовому, семьдесят пять отделенному - не фунт изюму! А фельдфебелю и того больше… Как же не быть желающим!
- Дак ты, Егор, кабыть уже фельдфебель? - пошутил Корней Лубянкин. Дружно посмеялись. Мужик, однако, не смутился:
- А я Корней, отделенным пойду. Семьдесят пять рубликов - оне ведь тоже на дороге не валяются… Да и то сказать: хошь или не хошь, а служить все едино придется.
- Смотря кому служить, - заметил Огородников.
- Отечеству, знамо, - нашелся мужик. И, поразмыслив чуть, добавил: - Ну, и правительству, само собой.
- Какому правительству? Мужик опять подумал чуток:
- А тому, которое на данный момент находится у власти.
- Значит, тебе все равно кому служить? И против кого воевать - тоже псе равно?
- А куды денешься? Призовут - и пойдешь как миленький. На то она и власть.
- Ну-у, брат Егор, если все так будут рассуждать, как ты рассуждаешь, революцию мы и вправду похоронить можем! - мягко, но с упреком сказал Огородников. - И декрет о земле, подписанный собственноручно товарищем Лениным, о той самой земле, которую Советская власть безвозмездно передала трудовому крестьянству, тоже потеряем. Все потеряем! А что взамен?
- Дак новый закон о земле, говорят, теперь будет, - подсказал кто-то осторожно.
- Ага, держи карман шире, будет!
Да есть, есть, мужики, такой закон, - вмешался опять Егор. - Самолично видел в такой же вот газетке…
- Верно, - подтвердил Огородников. - И я тоже видел этот "закон", подписанный господином Вологодским. А что в нем говорится, в этом "законе", об этом вы помните? Или не помните? Вернуть прежним владельцам все бывшие их земли - вот что там сказано и черным по белому написано, в том самом "законе о земле". То есть вернуть земли обратно богачам и помещикам.
- Да какие тут у нас помещики?
Помещиков, конечно, в Сибири нет. - согласился Огородников. - Но мироедов и кулаков хватает. Вот они-то заинтересованы в том, чтобы ваш брат, крестьянин, поменьше думал, а без раздумий бы и как можно скорее вступал в эту самую "добровольческую" армию, которая будет защищать прежде всего и в первую очередь их интересы, а не ваши. Вот как все это выглядит. А вовсе не так, как иным кажется…
- Можа, так, а можа, и не так, - усомнился Егор. Кисет соскользнул у него с колен, табак просыпался, и он, опустившись на корточки, неторопливо его собирал. - Надо поглядеть.
- Да хватит тебе придуриваться! - одернул его кто-то. - Тут сейчас не до смешков, о деле надо говорить.
- А я об чем? Только хочу знать, о каком деле ты баишь? Ась? - дурашливо приложил к уху ладонь. - Не слышу чего-сь.
- Язык у тебя, что помело! - не выдержал, рассердился Корней. - Помолчи. Дай другим сказать.
- Товарищ хочет знать о деле - это правильно, - вступился за Егора Огородников. - А дело у нас одно сегодня: отстоять Советскую власть. Другого дела покуда нет. Вот я вас и хочу спросить: а вы, товарищи шубинцы, готовы к этому или не готовы? Или, как и раньше, кое-кто из вас, - глянул на Корнея, - будет идти на поводу у провокаторов и врагов революции? Тут вот в объявлении сказано, - опять взял газету в руки, поискал глазами нужное. - Ага… вот что тут сказано: "Принимаются в армию все граждане не моложе восемнадцати лет, не запятнанные нравственно…" Видали! Вот каких чистеньких желают они заполучить в свою армию. А скажи мне, Егор, - повернулся к мужику, сидевшему на голбце, - не знаю, как тебя но батюшке…
- Дак с утра вроде был Тихонович…
- Скажи мне, Егор Тихонович, как на духу: считаешь ли ты себя запятнанным нравственно?
- Это как? - не понял Егор.
- Ну, если сказать иначе, есть на тебе грехи несмываемые?
- Ни в коем разе! Несмываемых нет, - поспешно ответил Егор, чем вызвал дружный смех. Огородников продолжал серьезно:
- А вот они, - кивнул на братьев Лубянкиных, стоявших по-прежнему у двери, - или вот они, - обвел взглядом других мужиков и парней, - они чем-нибудь запятнаны?
- Боже упаси! Покуда нет, - опять за всех расписался Егор.
- Ну так, может, среди вас найдутся такие, которые пожелают себя запятнать? - Вопрос был странный, и никто пока не мог понять, к чему клонит Огородников, какой подвох скрывается за этим вопросом.
- Да кому ж такое в голову придет? - усомнился Корней. - Кабыть не враги себе.
- Вот и я так же думаю, - кивнул Огородников. - А раз так, советую вам оставить всякую мысль об этой армии, - ткнул пальцем в газету. - И сами не вступайте и других отговаривайте. Чтобы не запятнать себя на всю дальнейшую жизнь. Согласны? А коли так, давайте поговорим, товарищи, еще об одном неотложном деле…
26
Погода в тот день, когда Степан Гуркин приехал в Онгудай, была сухая и жаркая. Где-то в полуверсте от деревни каракорумцев остановил конный разъезд.
- Кто такие? - строго спросил молодой прапорщик, подъезжая вплотную. Гуркин показал свой мандат. Прапорщик долго разглядывал бумагу, затем вернул и усмехнулся: - Какая честь! Сам Гуркин пожаловал…
- Ты вот что, - угрюмо посоветовал Степан Иванович, - оставь свои телячьи восторги для другого раза.
- Другого раза может и не быть.
- Я член Военного совета - и тебе надлежит это знать.
- Знаю. Следуйте за мной. Но предупреждаю: любая попытка с вашей стороны… - Прапорщик не договорил и, развернув коня, поехал, не впереди, а чуть сбоку, видимо, из каких-то своих тактических соображений. "Щенок лопоухий, - глядя на него, подумал Степан Иванович. - Да я тебя уложу в два счета, если захочу… Нужен ты мне!"
А вслух спросил:
- Капитан Сатунин где сейчас?
- Атаман там, где ему и надлежит быть. Зачем он вам? - в свою очередь поинтересовался прапорщик. - Насколько мне известно, Каракорум гнет свою линию и атамана не поддерживает…
- А вот это не твоего ума дело. Твое дело - службу нести.
- Вот я и несу. А вам советую поменьше разговаривать.
- Послушайте, вы…
- Отставить! - решил показать себя прапорщик. - Вот доставлю вас в штаб, там и поговорите.
Он отвернулся и не проронил больше ни слова. Степан Гуркин тоже молчал. Самолюбие было задето. И когда вскоре подъехали к штабу и он увидел Сатунина, стоявшего подле ограды в окружении нескольких офицеров, первым желанием было - сказать ему что-то резкое, прямое, без всяких обиняков. Но Сатунин встретил его приветливо, даже как будто обрадовался его приезду:
- Очень хорошо, Степан Иванович, что приехали!