***
Колчак долго не мог успокоиться после встречи с бывшим главнокомандующим. Слова Болдырева о чужом векселе не выходили из головы. "Он считает меня выскочкой, самозванцем, - думал оскорбленный адмирал. - Но разве не интересами России руководствовался я, принимая на себя этот тяжкий крест?"
И через несколько дней, когда верховный правитель встретился с "общественностью" города и представителями прессы и выступил перед ними со своей программной речью, в голосе его все еще звучала обида, вызванная недавним разговором с генералом Болдыревым:
- Меня называют диктатором. Пусть так. Я не боюсь этого слова. Ибо знаю: диктаторство с древнейших времен было учреждением республиканским, - глядя поверх голов сидевших перед ним в небольшом зале газетчиков, говорил адмирал. Он с презрением относился к этим продажным писакам, но в то же время понимал, что обойтись без них невозможно: завтра же его слова и мысли, благодаря им, станут достоянием широких масс, а это важнее всех сиюминутных симпатий и антипатий. И он продолжал говорить, чеканя каждое слово и глядя куда-то в пространство: - Как сенат Древнего Рима в тяжкие для государства минуты назначал диктатора, так и Совет Министров российского государства в тягчайшую из тяжких минут назначил меня верховным правителем. И я буду принимать все меры, которыми располагаю в силу своих чрезвычайных полномочий, для борьбы с насилием и произволом, буду стремиться к скорейшему возрождению Родины, так дерзко и грубо попранной большевиками. Конечно, я был бы безумцем, возмечтав выполнить всю эту работу единолично, - смягчил он излишнюю резкость своей речи. - Нет, вся эта многотрудная работа будет выполнена в полном единении с Советом Министров, и я глубоко убежден, что наши намерения будут встречены доверием и поддержкой народа. В этом убеждают меня, - добавил, повеселев, - сотни приветственных телеграмм, которые приходят на мое имя со всех концов страны…
Адмирал говорил правду: телеграммы действительно шли отовсюду: от съезда золотопромышленников Приамурья, делегаты которого видели в лице адмирала "единственно способную силу спасти и возродить Россию", от торгово-промышленного и биржевого комитетов Сибири, от военно-промышленного комитета, наконец, от группы раненых и контуженных офицеров ударного батальона и других, как сообщали газеты, "здоровых патриотических кругов русского общества…"
Наутро отчет о встрече верховного правителя с журналистами появился в газетах, подробно излагалось выступление адмирала. Впрочем, нового ничего адмирал не сказал. Авксентьев тоже ведь ратовал за создание боеспособной армии, призывал к единению в борьбе с большевизмом.
Однако все необходимые формальности и даже некая видимость законности были соблюдены: полковник Волков и войсковые старшины Красильников и Катанаев, осуществившие непосредственно арест главы Директории, были обвинены в "посягательстве на свободу членов правительства" и преданы суду, который вскоре состоялся и закончился оправдательным приговором - дескать, поступок вышепоименованных офицеров объясняется мотивами патриотическими, горячей любовью к Родине, ради спасения которой они и совершили этот акт…
Через три дня после суда полковнику Волкову было присвоено звание генерал-майора, и он отправился в Иркутск командовать округом.
***
Колчаку донесли из Иркутска: компания подгулявших офицеров в ресторане "Модерн" распевала "Боже, царя храни…"
Адмирал хмуро сказал:
- А что же им исполнять, если Россия не имеет собственного гимна? - И попрекнул Вологодского: - Вам бы, Петр Васильевич, следовало об этом подумать.
В тот же день Совет Министров постановил: "В тех случаях, в коих подобает исполнение российского национального гимна, исполнять в качестве такового старинный русский гимн Бортнянского "Коль славен наш господь в Сионе…"
Но то еще полбеды, что пьяные офицеры куражатся и распевают в общественных местах все, что им в голову взбредет - бог с ними! Другое беспокоит адмирала: трезвое и упорное неповиновение казачьего полковника Семенова, возомнившего себя хозяином Забайкалья. Дошло до того, что он публично заявил: признаю лишь одного диктатора - Бога, наместником которого в Забайкалье являюсь я, атаман Семенов… Союзники тоже обеспокоены конфликтом между двумя "патриотами России". И настоятельно советуют адмиралу - быть выше мелкого самолюбия, проявить максимум усилий и благоразумия для примирения с атаманом. Колчак перебрал все возможные и невозможные варианты - и заявил, что путей к примирению не видит.
- Так что же, воевать с Семеновым? - обескуражен но спросил Вологодский. Адмирал поморщился:
- Воевать я с ним не собираюсь. Но порядок водворить в Забайкалье и самого атамана призвать к порядку нужно.
- Каким же образом?
- Законным. Или, вы полагаете, на Семенова никакие законы не распространяются?
- Боюсь, что Семенов слишком далеко ушел от законов.
- Вот мы его и приблизим, - сухо и твердо сказал Колчак. И как о чем-то уже решенном: - Пусть комиссия этим займется.
- Какая комиссия?
- Чрезвычайная… по расследованию действий полковника Семенова и подчиненных ему лиц.
- Разве такая комиссии есть?
- Пока нет. Но я надеюсь, Совет Министров не станет возражать против таких санкций по отношению к Семенову?
И вскоре комиссия была создана. Дело оставалось за малым - утвердить председателя. Поначалу хотели поручить это дело кому-либо из министров, но в последний момент передумали: вряд ли министерский уровень окажется для Семенова, который и верховного правителя не признает, авторитетным. Но кто же в таком случае мог возглавить комиссию, чтобы разговаривать с Семеновым на равных? По меньшей мере. Долго думали. Наконец, кто-то вспомнил о старом казачьем генерале Катанаеве. Правда, генералу уже за семьдесят, и он давненько отошел от службы, нигде не показывается и занимается, главным образом, историческими науками… Колчак, все это выслушав, сказал:
- Историю будем изучать потом. А сейчас давайте делать историю. Пригласите генерала. Скажите, что я лично просил.
Колчак не был близко знаком с Катанаевым, но слышал о нем немало добрых и лестных отзывов. Популярность генерала среди казаков была давней и безоговорочной. Так что лучшего председателя комиссии и желать не надо! Теперь одно беспокоило: здоров ли генерал и, главное, захочет ли он взять на себя столь хлопотную и нелегкую миссию?
В тот же день разыскали генерал-лейтенанта Катанаева и передали ему просьбу верховного правителя. Особой радости генерал не выказал:
- Когда приказано явиться?
Ему пояснили: адмирал не приказывал, а просил. Если сочтете возможным, лучше не откладывать дела в долгий ящик, а завтра в десять утра и явиться. Но сначала следует зайти к министру юстиции Старынкевичу и получить у него необходимые инструкции.
Генерал был человек пунктуальный и в тот же день посетил министра. А наутро, к десяти часам, как было условлено, отправился к Колчаку. Особняк верховного правителя стоял на берегу Иртыша - и вид отсюда открывался превосходный. Река уже замерзла, покрыта была заснеженным льдом, санные дороги слева и справа тянулись от одного берега к другому, и там, куда они уходили, ровно и широко расстилалась белая, дымившаяся поземкой равнина…
Генерал постоял немного, любуясь этой равниной, вдыхая запах снега и стылого тальника, наносимый слабым ветерком, затем круто повернулся и пошел к парадному подъезду особняка, выглядевшего сейчас довольно внушительно. По углам высокой чугунной решетки, ограждавшей здание со стороны реки и со стороны городского квартала, а также у ворот и непосредственно в ограде, у подъезда, стояли вооруженные часовые. Генерал поднялся по каменным ступеням, прошел узким коридором и, слегка волнуясь, вошел в небольшую, но довольно светлую переднюю. Здесь стоял еще один часовой. Пожилой усатый швейцар, чуть поклонившись, принял из рук генерала шинель и папаху.
- Морозно, - потирая ладони, сказал генерал.
- Так точно-с, ваше превосходительство, морозно, - согласился швейцар и добавил: - Дак это ж только начало. Рождество да крещенье покажут еще себя…
- Думаешь, покажут?
- Покажут, ваше превосходительство, покажут-с… Катанаев прошел в дежурную комнату, где находилось несколько пехотных, казачьих и флотских офицеров - адъютанты и очередные ординарцы… Здесь его встретил управляющий делами верховного правителя Тельберг, предупредительно вежливый и несколько суетливый человек.
- Очень хорошо, генерал, что вы пришли… Очень хорошо! - быстро проговорил и, попросив минуточку подождать, скрылся за дверью кабинета. Вскоре снова появился и мягко сказал: - Адмирал просит извинить его, он сейчас закончит разговор с генералом Артемьевым, новым командующим Иркутского военного округа…
- Как, разве там Волкова уже нет?
- Волков еще там, но… - развел руками управляющий. - Артемьев должен его заменить. Это уже не секрет.
- А что же Волков? - полюбопытствовал генерал. И Тельберг снова развел руками, дипломатично промолчав.
Наконец, Катанаев был приглашен. Колчак встретил его у двери, приветливо поздоровался. Однако лицо его при этом оставалось озабоченно-строгим и казалось несколько даже расстроенным. И в голосе адмирала тоже слышалась озабоченность:
- Простите, генерал, что побеспокоили вас. Причины сей спешки вам уже известны, министр юстиции, надеюсь, ввел вас в курс дела…
- Да, - подтвердил Катанаев, - в общих чертах.
- Вот и прекрасно. Это освобождает меня от излишнего предисловия, - оживился Колчак и тотчас, без пауз, заговорил о главном: