- Согласен: власть должна быть устойчивой и твердой. Но что для этого необходимо? Что? - повторил вопрос, как учитель на уроке истории. Опять наступила неловкая пауза. И первым нарушил ее, подал голос, а может, и саму идею генерал Розанов:
- Диктатура - вот что необходимо! - и посмотрел на Колчака. Колчак сидел, положив нога на ногу, и не проронил пока ни единого слова. Тонкие, слегка обветренные губы презрительно поджаты, лицо спокойно, как будто все, о чем тут идет речь, никак не трогало и не касалось военного министра. Адмирал и сейчас, когда генерал Розанов предложил диктатуру, невозмутимо и выжидательно промолчал.
- Значит, диктатура, - повторил Розанов, пристукнув себя кулаком по колену. И Вологодский с излишней поспешностью поддержал его:
- И я не исключаю этого. Да, да! Если мы действительно думаем о возрождении России… Но кто? - вопросительно обвел всех обволакивающим своим взглядом. - Кого можем мы предложить на эту роль?
Министры молчали. Наконец, тот же Розанов сказал:
- Генерала Болдырева.
- Исключено, - решительно возразил Михайлов.
- Почему?
- Да потому хотя бы, что Болдырев - член павшей Директории…
- Простите, но я тоже член Директории, - обиженно заметил Вологодский. Михайлов как будто и не слышал его.
- А во-вторых, - продолжал он, - не будем забывать: генерал Болдырев является главнокомандующим, в армии знают его и любят… Разумно ли сейчас заменять его другим главкомом?
Аргументы показались вескими. И все согласились: Болдырева не стоит трогать. Но кто же в таком случае, кто?…
"Генерал Хорват", - написал в блокноте Устругов и показал Михайлову. Министр финансов взял блокнот и долго рассматривал, словно там значилась не одна фамилия, а целый список. Наконец, вернул блокнот и, усмехнувшись, шепнул министру путей сообщения на ухо: "Спрячьте и никому не показывайте".
А вслух сказал:
- Адмирал Колчак. Другой кандидатуры я не вижу. Вологодский вздохнул облегченно, разгладил бороду.
Устругов поспешно вырвал из блокнота и скомкал злополучный листок с фамилией генерала Хорвата.
Колчак сидел все в той же спокойной, невозмутимой позе - казалось, для него это не явилось новостью, и он заранее знал об исходе министерских "дебатов".
Когда окончательно рассвело и город проснулся - новая власть уже вступила в силу, о чем извещали постановления и указы, расклеенные на всех главных улицах и видных местах.
"Вследствие чрезвычайных событий, прервавших деятельность Временного Всероссийского правительства, совет министров, с согласия наличных членов, постановил: принять на себя всю полноту власти.
Председатель Совета Министров Петр Вологодский. Члены Совета: Устругов, Гатенбергер, Колчак, Ключников, Гинс, Серебреников, Старынкевич, Зефиров, Михайлов, Щукин, Краснов, Петров, Шумиловский.
Управляющий делами Совета Министров Тельберг".
Одно было неясно: отчего же события, "прервавшие деятельность правительства", не коснулись Совета Министров?
Второе постановление не только не проясняло, но еще больше запутывало ситуацию:
"В виду тяжкого положения государства и необходимости сосредоточить всю полноту верховной власти в одних руках - совет министров постановляет: передать временно осуществление верховной государственной власти вице-адмиралу Александру Васильевичу Колчаку, присвоив ему наименование верховного правителя".
И, не давая опомниться, на голову обывателя обрушился целый каскад постановлений, указов, приказов и обращений - и все это в один день, в один час. Указ Совета Министров о производстве вице-адмирала Колчака в адмиралы. Приказ самого адмирала о своем назначении верховным правителем. И его же, верховного правителя, обращение к народу:
"Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, объявляю, что я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом…"
Колчак надеялся поставить дело так, чтобы к весне девятнадцатого года Россия была свободной от большевизма. И все свои надежды - тайные и явные - связывал с армией, которую призывал "сковать свои ряды железной дисциплиной", а главное - "отказаться от всякой политики". Солдату, как он считал, политика ни к чему, ибо она отвлекает от главного: умения хорошо стрелять и беспрекословно выполнять приказы, на которые адмирал в те дни не скупился. Однако уйти от политики не удавалось. И первым, кто напомнил об этом, был генерал Болдырев, явившийся вскоре после утверждения диктатуры отнюдь не с поздравлениями. Главнокомандующий прибыл прямо с фронта, и вид у него был далеко не парадный.
- Что в войске, какова обстановка? - спросил его адмирал.
Болдырев отвечал холодно и сухо:
- Обстановка сложная. А для меня, должен сказать, и вовсе неприемлемая.
Колчак не понял:
- Что значит - неприемлемая?
- А это значит, что при создавшейся обстановке не вижу дальнейшей возможности оставаться в Сибири…
- Как? Вы отказываетесь остаться в войсках? Но это же, генерал, это… - не находил слов Колчак. Лицо его слегка побледнело и вытянулось, крупный с горбинкой нос казался еще длиннее. - Не вынуждайте меня, Василий Георгиевич, ставить вас на одну доску с атаманом Семеновым… - мягко предупредил, поднимаясь из-за стола. - Вы меня удивляете.
- Простите, но я член Директории, которая незаконно упразднена… Как прикажете мне вести себя?
- Незаконно? - усмехнулся Колчак, быстро прошелся по ковровой дорожке от стола к двери и обратно, жестко переспросил: - Незаконно, говорите? А по каким законам действовала Директория, доведя страну до ручки? До ручки, генерал! А вы решили ее оплакивать. Обидно и очень жаль, Василий Георгиевич, что и вы поддались партийному влиянию. - Он помедлил секунду и прибавил: - А вот генералы Деникин и Юденич, в отличие… от атамана Семенова, ставят освобождение России выше мелкопартийных интересов…
- Мое решение ничего общего с отказом Семенова признать вашу диктатуру не имеет. Ничего общего!
- Спасибо и на том, генерал, - помрачнел Колчак. - Семенова же, как вы знаете, я объявил изменником Родины. Надеюсь, мой приказ известен каждому солдату?
- Да, с приказом номер шестьдесят я знаком, - сказал Болдырев и только сейчас заметил на плечах Колчака новые адмиральские погоны. "Ну вот, - подумал с горечью, - о своих приказах пекутся, а мой приказ о порядке присвоения воинских званий обошли или вовсе отменили". - Что касается России, она мне дорога не меньше, чем Деникину, - обиженно добавил Болдырев и встал, готовый откланяться.
- Тем более! - воскликнул Колчак. - Тем более, Василий Георгиевич, вы не имеете права в такие минуты оставлять войска. Подумайте хорошенько.
- Все уже продумано. Решение мое твердо.
- Ну что ж… - Колчак проводил его до двери, особенно и не пытаясь уговаривать. - И куда же вы теперь, генерал?
Болдырев еще раз окинул взглядом кабинет верховного правителя, довольно тесный и неуютный, с письменным столом, парой кресел и дюжиной стульев вдоль стен; узкая солдатская кровать, стоявшая в углу, казалась тут неуместной: должно быть, адмирал с некоторых пор опасался ночевать дома, в своей квартире… "Флагманская каюта, - усмехнулся про себя Болдырев, вспомнив отпущенную кем-то колкость в адрес новоявленного правителя. - Уметь управлять кораблем - это еще не значит уметь управлять Россией. Господи, чем же все это кончится?"
Болдырев прямо и твердо посмотрел на адмирала и несколько запоздало ответил:
- Поеду пока во Владивосток. А позже, наверное, в Шанхай.
- Зачем вам Шанхай? Мне думается, в Японии вам будет лучше.
- Благодарю, я подумаю. Колчак протянул ему руку:
- И не держите на меня зла, Василий Георгиевич. Мы люди военные, и у нас единственный вексель за душой - наша любовь к Отечеству.
- Простите, адмирал, но сегодня вы подписали чужой вексель, - сухо сказал Болдырев. - К тому же, как мне кажется, фальшивый. Честь имею!
Они расстались холодно-вежливо. И навсегда.