- А вы не находите, господа, что лучшее место для Всероссийского правительства - Петербург? Или Москва? - иронически усмехнулся генерал Вишневский. И словно ушат холодной воды опрокинул на горячие головы - разговор о переезде правительства из Омска в Томск тотчас скомкался, оборвался, хотя Авксентьев и попытался еще как-то сгладить резкость слов генерала, намекающего на то, что-де истинные столицы России находятся в руках большевиков… Возразить, к сожалению, было нечего - это действительно так. Но Авксентьев все же оставил за собою последнее слово:
- Ничего, придет время - и в Петроград вернемся. Потом заговорили о другом.
- А вы слыхали, господа? Профессор Масарик назначен президентом Чешской республики.
- Слава богу! На Масарика положиться можно…
***
Столько слов было сказано за эти дни, столько речей произнесено, что даже ночью, во сне, Авксентьев продолжал разговаривать и выкрикивать какие-то слова, призывы и лозунги… И просыпался от собственного крика, весь в липком поту, пугаясь и вздрагивая, тревожно вглядываясь в темноту и постепенно приходя в себя, успокаиваясь и с облегчением думая: "Слава богу, пока все идет, как надо, все складывается удачно! Как-то дальше пойдет?"
Иногда мысленно он уносился далеко вперед, пытаясь вообразить себе, что же будет через десять-пятнадцать лет в России - картина получалась невыразительной и смутной… Иногда мысли уносили его в прошлое: перед глазами отчетливо и мило возникали тихие переулки старой Пензы, где он родился и рос, учился в гимназии… Потом были годы учебы в Москве, студенческие волнения, исключение из университета, эмиграция… Берлин, Лейпциг, Галле, где он снова учился, избрав специальностью философию. Те годы кажутся ему самыми счастливыми. Он работал в то время над докторской диссертацией на тему "Культурно-этические идеалы Ницше" и защитил ее в Галле у профессора Риля, доброго и милого старичка, который, кажется, еще жив и по сей день. Профессор Алоиз Риль предсказывал ему большое будущее. "И что же… сбылись его предсказания? - мысленно спросил себя Авксентьев и не решился ответить утвердительно. - Наверное, сбудутся, - уклончиво подумал. - Дай бог, чтобы сбылись!.."
Голова побаливала и слегка кружилась - то ли от выпитого вина по случаю сорокалетия (Николай Дмитриевич вернулся из Томска как раз ко дню своего рождения), то ли от горячих и невеселых разговоров на "юбилейном" вечере, в доме заведующего департаментом полиции (бывшего петербургского градоначальника) Роговского, где собрались самые близкие и надежные люди: кроме хозяина, Авксентьева и Зензинова, были еще члены эсеровского ЦК Гендельман и Раков, а также трое гостей из Архангельска, привезших новости, хотя и утешительные - все образовалось у них и встало на свои места, благодаря вмешательству англичан, по и настораживающие: в любое время этот официальный путч может повториться… Тогда Соловками не отделаешься! Гости были взволнованы и горячо убеждали Авксентьева утроить бдительность, а главным образом - укрепить дисциплину в армии. Без этого трудно рассчитывать на стабильность положения.
- Да, да, - согласился Авксентьев, - мне об этом и Керенский писал. Нельзя выпускать армию из-под контроля. Повторение корниловского прецедента может окончательно добить Россию. Это главное сейчас - не допустить повторения… - еще раз он сказал. Затем стал рассказывать о только что завершившейся поездке в Томск. И хорошо, удачно завершившейся, по его мнению, потому что главную свою задачу - "самороспуск" Сибирской областной думы - выполнил блестяще. - Что касается дисциплины в армии, - вернулся к прежнему, - тут все мои надежды на адмирала. Военный министр находится сейчас в войсках…
- Военный министр сегодня вечером вернулся, - уточнил Роговской. Авксентьев удивленно посмотрел на шефа полиции, подумал и сказал:
- Тем лучше, что вернулся! Предосторожность не помешает.
О чем еще говорили? Вспоминали прошлое, но больше склонялись к будущему: все-таки человек больше думает о будущем, тем и живет… Ах, будущее! Оно, как спасательный круг, который бросили тебе - держись! Но до него еще доплыть надо, добраться…
- Ничего, выплывем. Выплывем, если будет единство, - вздохнул Авксентьев. И невольно опять вернулись к архангельскому "уроку", из которого следовало извлечь самое важное: никакой соглашательской политики, никаких компромиссов…
- Но Директория держится пока на компромиссах, - вздохнул Авксентьев. - Политика должна быть гибкой.
Никто не возражал. Было уже за полночь, все устали. Авксентьев, сидя в кресле, изредка забывался в коротком полусне, и как только он закрывал глаза, тотчас возникал перед ним спасательный круг, раскачивался на волнах… Авксентьев плыл к нему, плыл изо всех сил и никак не мог доплыть…
Вдруг раздался стук. Все вскочили. Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату, громыхая сапогами, весь в ремнях, морозно поскрипывающих, вошел полковник Волков. Авксентьев испуганно и непонимающе смотрел на него: начальник гарнизона… прямо к нему, а не к военному министру…
- Что? Что случилось? - спросил Авксентьев каким-то не своим, враз осевшим голосом. Полковник переступил с ноги на ногу, туго скрипнув ремнями:
- Ничего особенного… Прошу одеваться, господа. Рядом стояло еще два офицера. Авксентьев, увидев их, начал догадываться об истинной причине ночного визита, но поверить до конца в это пока не мог и был несколько даже оскорблен тем, что все делается так просто, грубо и буднично.
- Кто вам дал право бесцеремонно врываться? - пытался он еще воздействовать своим авторитетом. - Соизвольте объяснить!
- Все, что полагается, вам объяснят. А сейчас прошу одеваться.
- А вы не забыли, с кем имеете дело?
- Нет, не забыл. И советую не терять время на излишние разговоры. Вы арестованы.
Авксентьева охватил озноб. Дверь, видимо, притворили неплотно, и холодом тянуло понизу.
- Кто вас уполномочил? - слегка заикаясь, спросил Авксентьев. - Кто?
- Россия, - ответил полковник с усмешкой, глядя прямо в глаза Авксентьеву. Опыт по части всевозможных провокаций, арестов и убийств у него был немалый - Авксентьев это знал. И понял: спасательный круг приснился ему не случайно. "Теперь вся надежда на этот круг…" - думал Авксентьев, пытаясь надеть пальто и никак не попадая в рукава…
Мглистой холодной ночью восемнадцатого ноября 1918 года в Омске пало еще одно "всероссийское" правительство - и на смену ему пришло новое. Постановления и указы, как видно, заготовлены были загодя, должно быть, еще тогда, когда Авксентьев находился в Томске, отпечатаны в достаточном количестве - и утром расклеены по всему городу.
Тем же утром, еще до рассвета, в шестом часу, был созван Совет министров. Морозный туман окутывал улицы. Громада собора, а рядом с ним губернаторский особняк, в котором размещался Совет министров, едва угадывались в густой сизой мгле. Патрульные сновали по всему городу. Неясно, тревожно было. Министры, поднятые с постелей, явились заспанные, злые. Позевывая, спрашивали друг друга, зачем в такую рань, какая необходимость?
Собралось двенадцать человек.
Вологодский, взволнованный и бледный, объявил об открытии экстренного заседания. В помещении было холодно, сидели, не снимая пальто. Сообщение Вологодского об аресте Авксентьева и других членов Директории повергло в крайнее замешательство. Как? почему? когда? - спрашивали министры. Некоторые, действительно, не были осведомлены, другие притворялись неосведомленными…
- Что же делать? - воскликнул министр путей сообщения Устругов.
Сидевший рядом с ним министр финансов Михайлов язвительно заметил:
- Ноев ковчег сооружать…
Шутка показалась неуместной. Вологодский нахмурился, разгладив роскошную бороду:
- Нам, господа, необходимо высказать свое отношение к свершившемуся факту и принять разумное решение.
- А жертв много? - кто-то спохватился.
- Жертв нет, - ответил Вологодский. - Один солдат ранен.
- Только и всего?
Кто-то осторожно заметил (кажется, тот же Устругов), что арестована только часть членов Директории, стало быть, ни о каком распаде не должно идти речи. Речь только о том: кто возглавит Директорию? Другие не соглашались: о какой Директории можно говорить, если Директория во главе со своим лидером не смогла ничего противопоставить грубой силе!..
Генерал Розанов, начальник штаба Ставки, высказался еще более резко и определенно:
- Директории нет - и речь сейчас не о ней.
- Да, да, это так, - согласился Вологодский. - Директория изжила себя, и возрождать ее нет смысла. Слишком слабо держала она в руках руль управления… А нам сегодня, как никогда, нужно исходить из принципов жизненной необходимости. Иначе потеряем не только Директорию, но и Россию.
Сам же он, член вчерашней Директории, сегодня уже говорил о ней в прошедшем времени. Наступила заминка. Вологодский беспокойно поерзал в кресле и напомнил:
- Выбирайте, господа. Никто за нас не решит этого вопроса. - Помолчал и добавил: - Политике претит нерешительность.
- Лично я думаю о политике с точки зрения рубля, - с неизменной своей язвительной усмешкой сказал Михайлов. - И как министр финансов, и как человек, считающий прочность рубля основой и незыблемостью государства.
- Верно, - поддержал его министр продовольствия Зефиров. - Потому и мне в интересах рубля хотелось бы знать определенно: кому отныне будет принадлежать власть?
- А вы как полагаете?
- Полагаю, что власть должна быть устойчивой и твердой.
- Как нынешний рубль, - ехидно заметил Устругов.
- И как порядок на железных дорогах, - парировал Михайлов. Вологодский постучал карандашом по застывшей чернильнице: