Спустившись, направился прямиком к двери. Но меня остановил голос:
- Так и пойдешь, маленький грубиян, даже не сказав "доброе утро"?
Я обернулся и увидел Фитцсимонс-Росса: он сидел за длинным кухонным столом, потягивал кофе и курил "Голуаз" в компании с худым смуглым парнем, на вид лет под тридцать. У него были короткая стрижка "бобриком", маленькая серьга в мочке левого уха и золотое обручальное кольцо на пальце левой руки. Он был одет в потертую светло-коричневую кожаную куртку, отороченную белым мехом, - мне всегда казалось, что такие носят мелкие воришки. Конечно, мне хотелось знать о нем все, ведь он провел ночь в постели с мужчиной и в то же время носил обручальное кольцо, словно заявляя всему миру: я - женатый человек. Я увидел в нем еще одного персонажа своего повествования о берлинской жизни, и мне было интересно, что его связывало с моим соседом.
- Доброе утро, - произнес я.
- Надо же, сучонок умеет говорить. - Перейдя на впечатляюще беглый немецкий, Фитцсимонс-Росс обратился к своему компаньону: - Он американец, мой квартирант, но не такой уж противный.
По-немецки "противный" звучит как abstossend. Фитцсимонс-Росс так смачно выплюнул это слово, что его друг даже поморщился.
- Это Мехмет, - продолжил он по-немецки. - Поздоровайся с Томасом.
Мехмет откликнулся коротким morgen, встал из-за стола и сказал:
- Я должен идти.
- Неужели? Так скоро? - спросил Фитцсимонс-Росс.
- Ты же знаешь, я начинаю работать в час.
- Что ж, увидимся через два дня?
Мехмет лишь кивнул. По-прежнему избегая встречаться со мной глазами, он подхватил свое пальто и быстро вышел из мастерской. Когда за ним закрылась дверь, Фитцсимонс-Росс спросил:
- Чаю? В чайнике еще хватит на чашку.
Я принял его предложение и сел на стул, который только что освободил Мехмет.
- Кажется, ты напугал беднягу, - сказал Фитцсимонс-Росс. - Как ты, должно быть, заметил…
- Он женат.
- Надо же, какие мы наблюдательные.
- Обручальное кольцо есть обручальное кольцо.
- Эти несчастные турецкие мальчишки… семья планирует им жизнь с момента появления на свет. Жена Мехмета приходится ему двоюродной сестрой, толстая такая деваха. Мехмет рассказывал, что ему начали нравиться мальчики лет с пятнадцати, но представь, если бы он признался в этом своему отцу. Тем более что он работает в семейной прачечной, которую старик держит на Хайнрих-Хайне-штрассе…
- Осмелюсь предположить, что ты не там познакомился с Мехметом?
- О, Томми-бой, ты демонстрируешь чудеса дедукции. Нет, я познакомился с Мехметом при куда более романтических обстоятельствах… в туалете на станции "Зоопарк". Это известное место съема для тех, кто ищет "ту любовь, что о себе молчит".
- Так ты нашел своего Оскара Уайльда.
- Я - ирландский протестант-гомосексуалист. И да, я нашел своего Оскара Уайльда. Мы с Мехметом разбудили тебя сегодня утром?
- Угадал.
- И ты был в шоке?
- Не забывай, что я из Нью-Йорка.
- Ах да, мудрый американец - даже при том, что это звучит как оксюморон. Что ж, тебе придется привыкнуть к присутствию Мехмета, поскольку мы встречаемся три раза в неделю. Обычно по утрам. И уходит он ровно через полтора часа. В другое время он приходить не может, это вызовет подозрения у его всезнающей фашистско-исламской семьи. В любом случае, меня такой график устраивает. Мы с Мехметом получаем друг от друга все, что нам нужно, в рамках установленных границ. Так что никакого шума и волнений.
- Кстати, о шуме… нам необходимо поговорить о музыке…
- Какой еще музыке?
- О музыке, которая орала вчера ночью.
- Тебе не нравится мой вкус?
- Мне не нравится, когда меня будят в два часа ночи.
- Боюсь, что огорчу тебя. Самая плодотворная работа у меня с полуночи до четырех утра. А рисовать без громкой музыки я не могу. Так что…
- Когда мы обсуждали это, ты поклялся, что никакой музыки не будет, если я заселюсь.
Он потянулся за сигаретой и закурил.
- Я солгал, - наконец произнес он.
- Очевидно. Но все дело в том, что я не могу заснуть, когда орет музыка.
- В таком случае измени свои привычки. Работай по ночам, как я.
- Это не ответ.
- Ты ждешь от меня другого?
- Я хочу получить обратно мои семьсот марок.
- Они уже потрачены. У меня долги, знаешь ли. И теперь…
- Теперь ты должен выполнять свою часть сделки.
- Я ничего никому не должен, Томми-бой.
- Ошибаешься.
- Что, будешь судиться со мной, америкашка? Как это у вас там принято: "С вами свяжется мой адвокат…" и все такое…
Фразу про адвоката он произнес с мерзким американским акцентом, как это делают бритты, когда хотят унизить нас, колонистов. Я по-настоящему разозлился. Но у меня такая особенность - я никогда не выплескиваю злость наружу, а вместо этого затихаю и втайне начинаю строить козни.
- Мы договаривались, - произнес я голосом чуть громче шепота, - что никакой музыки не будет, когда я здесь.
Призываю тебя держать слово. - Затем развернулся и вышел из квартиры.
Выйдя из дома, я с трудом подавил в себе желание разбить ему окно. Фитцсимонс-Росс был прав: с моей стороны было наивно передавать такую сумму наркоману. Но думаю, подсознательно я знал, что нарываюсь на неприятности, выплачивая деньги вперед, но сделал это потому, что хотел посмотреть, чем все закончится. Теперь надо было придумать, как получить то, что мне нужно - тишину в ночное время, - при этом не мешая работе Фитцсимонс-Росса. В тот день, бродя по фешенебельным улицам Шарлоттенбурга, я наткнулся на магазин радиотехники, где купил пару приличных наушников и десятиметровый удлинитель к ним. Продавец осторожно покосился на меня, когда я попросил такой длинный провод.
- У меня большая комната.
Ближе к вечеру я заглянул в "Стамбул" и спросил у Омара, можно ли иногда пользоваться их телефоном и не согласится ли он принимать для меня сообщения (поскольку я чувствовал, что лучше избавить людей от общения с Фитцсимонс-Россом).
- Вы готовы заплатить небольшую сумму за эту услугу? - спросил он.
- Сколько?
- Столько же, сколько я беру с остальных пяти-шести своих клиентов, которым звонят на этот номер: пять марок в неделю. Обещаю, вы получите качественную услугу. И сможете делать до пяти местных звонков в день без дополнительной платы.
- Что ж, тогда договорились. Могу я сделать один из этих пяти звонков прямо сейчас?
Омар подвел меня к барной стойке и извлек откуда-то из глубин прилавка тяжелый черный телефон "Бейклайт". Я достал свой блокнот, куда записал имя и номер телефона Джерома Велманна, шефа берлинского бюро "Радио "Свобода"". Набрав номер, я попал на коммутатор, и меня переключили на секретаря мистера Велманна, которая оказалась очень серьезной дамой.
- Мистер Велманн знает, по какому вопросу вы звоните? - спросила она.
- Я звоню по рекомендации Хантли Кренли.
Тот факт, что я ответил на ее родном языке и к тому же назвал имя очень влиятельного человека из Вашингтона, казалось, привлек ее внимание.
- Любой может назвать имя герра Кренли. К нам постоянно обращаются люди в поисках работы, и все говорят одно и то же: что они встречались с кем-то из руководства в Вашингтоне, а на самом деле…
- Мистер Кренли сообщил мне, что он лично написал мистеру Велманну обо мне.
- Тогда мне придется просмотреть все телексы, которые герр Велманн получал в последнее время из головного офиса. Если выяснится, что вы говорите правду…
- Вы подозреваете меня в обмане?
- По причинам, которые, я уверена, вам известны, мы должны с особым вниманием подходить к рассмотрению кандидатур потенциальных сотрудников, в том числе и тех, кто просто желает назначить встречу с герром Велманном. Вы должны понимать, что, учитывая характер своей работы, мы вынуждены проявлять повышенную бдительность… тем более в этом городе.
- Все ясно, - сказал я, добавив, что сообщения на мое имя можно оставлять по следующему номеру… и зачитал шесть цифр, указанных на пластиковом диске телефонного аппарата.
- И что это за место, куда мы будем звонить… если вообще будем?
- Это кафе в Кройцберге, называется "Стамбул", - сказал я, тотчас осознав, что название и месторасположение заведения навевают мысли о шпионской явке.
- Почему вы принимаете сообщения именно там?
- Потому что я живу за углом… а дома у меня нет телефона.
- Если вы не получите никаких сообщений от нас в течение сорока восьми часов, это означает, что герр Велманн предпочел не встречаться с вами. Всего доброго.
Путь к мечте отрезан? Похоже, официоз был жизненным кредо этой дамы, смыслом ее существования. Я не сомневался в том, что она постарается перекрыть мне все возможности получить работу на "Свободе" - и, стало быть, лишит меня ценного источника информации для моей будущей книги. Разумеется, я мог исследовать и другие миры, находясь здесь, в Берлине. Но мне так хотелось поработать в рядах "рыцарей" "холодной войны", проникнуть в логово западной пропаганды…
- Нерадостные новости? - участливо произнес Омар, когда я вернул ему телефон.
- Вы дадите мне знать, если они перезвонят? - спросил я, протягивая свой первый взнос в размере пяти марок.