Исаак Башевис Зингер - Мешуга стр 9.

- Его зовут Хэрри Трейбитчер, а не Хершеле; он урожденный американец. Макс настаивает на том, чтобы называть его Хершеле. Он спекулянт, авантюрист, играет на скачках. Макс дал ему доверенность - и это абсолютное безумие, так как Макс управля­ет деньгами других людей, жертв Гитлера. Хэрри блестящий делец, но если на бирже опять произойдет крах, это станет катастро­фой для сотен беженцев, которых представ­ляет Макс. Как бы вы назвали доверенность для работы с ценными бумагами и средства­ми на бирже на идише? - спросила Мириам.

- Право, не знаю. На древнееврейском есть выражение, соответствующее полномо­чиям на разрешение, но это не одно и то же. В Израиле сейчас есть юристы и суды, и я уверен, что они подобрали нужные термины на иврите. Это выражение использовалось в суде моего отца, в его Бет Дин, когда перед Пасхой он должен был составлять документ о продаже, передающий дворнику весь хамец, оставшийся на нашей улице. Но вы, ве­роятно, ничего не поняли из того, что я го­ворил.

- Я все прекрасно поняла. Я изучаю ив­рит, - сказала Мириам. - Мой дедушка обычно продавал оставшееся у нас тесто пе­ред Пасхой. В нашей семье были раввины, хасиды. Мой отец считал себя атеистом, но наша кухня была кошерной. Мать, бывало, зажигала субботние свечи, а потом сидела перед ними и курила сигареты. Думаю, что это был ее способ выразить досаду или, мо­жет быть, ее представление о протесте. Я чи­тала все, что могла найти о евреях и еврейст­ве. Особенно я люблю идиш. Это единствен­ный язык, на котором я могу выразить точно все, что мне хочется сказать.Я читала "Ге­роя нашего времени" Лермонтова и пришла в абсолютный восторг. Когда я встретила в Америке Макса, то подумала, что он еврей­ский Печорин. Может быть, вы тоже. Нет, вы смесь из Печорина и Обломова и, воз­можно, еще Раскольникова. Вы всегда пря­четесь. В моей незаконченной диссертации я называю вас "скрытный". Я писала, естест­венно, по-английски. Ах, я поставила целью моей жизни сделать вас знаменитым. Не смейтесь, кто-то же должен сделать это. У меня есть еще одно желание - даже два.

- Какие же?

- Рассказать вам все, что я пережила, - все, ничего не скрывая, даже самые большие глупости.

- А второе?

- Об этом сегодня лучше не упоминать.

- А когда?

- Когда-нибудь в будущем. Вы помните рассказ, который однажды написали, о человеке, имевшем несколько жен, о многожен­це? Это выдумка или прообразом был кто-то, кого вы знали?

- Это правдивая история, - сказал я.

- Макс говорил, что вы сами придумали.

- Нет, это действительно случилось.

- Почему женщина готова оставаться с таким маньяком?

- Женщины еще более безумны, чем мужчины, - сказал я.

- Вы покинули Польшу в тридцатые, а я прошла через все семь кругов ада, как обычно говорила моя бабушка. Если бы я рассказала то, что пережила, не за чем было бы что-то придумывать.

- Пожалуйста, расскажите.

- Я не смогу рассказать вам даже тысяч­ной доли. Я не могу рассказывать даже Мак­су. Я люблю его больше жизни, но ему нра­вится говорить, а не слушать других. То, что происходит между нами, могло бы запол­нить книгу в тысячу страниц. У него есть же­на, и она совершенно спятила - "безумен, как шапочник", так говорят по-английски. А почему шапочник безумен? Языки сами по себе содержат элементы безумия. Я цитирую ваши слова.

- Что? Я никогда ничего подобного не говорил.

- Вы написали это в статье о языке эсперанто, и там говорится, что интернациональ­ный язык утратил бы все особенности обыч­ных языков, создавшиеся естественным путем.

- У вас в самом деле удивительная па­мять.

- Там еще упоминается, что вы когда-то жили на улице Чжика, часть которой была позже переименована в улицу имени докто­ра Заменхофа в честь человека, который со­здал эсперанто. Теперь припоминаете?

- Да, да, у вас замечательная память.

- Надеюсь, что нет. Она угнетает меня, особенно когда я одна. Макс часто заходит ко мне, но он всегда ужасно занят. У него есть жена, Прива, которая считает его своей собственностью, и куча других женщин. Ког­да я читала вашу историю о многоженце, мне казалось, что вы описываете Макса. Он убеждает каждую из них, что только она его единственная любовь. Макс спекулирует их деньгами и может потерять все. Он чувст­вует симпатию к этим женщинам, но он окажется их ангелом смерти, - сказала Мириам. - В английском есть даже такое выражение mercy killing.

___________

Букв.:убийство из милосердия (англ.); идиоматическое выражение, означающее "легкая смерть".

___________

В комнату вернулся Макс.

- Рынок поднимается. Мы гребем золо­то лопатами в земле Колумба. А что вы тут делаете? Она, вероятно, рассказывает обо мне черт знает что. Не верь ни единому сло­ву. Она, вроде тебя, выдумщица. Я только что узнал, что мне придется поехать в Польшу. Мой отец оставил мне дом в Лод­зи, и поляки наконец разрешают продать его - естественно, за одну десятую насто­ящей цены.

- Ты говорил с Хэрри? - спросила Мириам.

- Да, бумаги готовы. Он весь день пытал­ся добраться до меня, но я был занят тут с нашим молодым писателем.

- Когда ты едешь?

- Скоро. Если все это ловушка, и коммунисты задумали ликвидировать меня, вы оба будете знать, что делать.

- Ты, должно быть, пьян, - сказала Мириам.

- Я родился пьяным. Пиф-паф! Мир по­лон чудес! А что насчет нашего ужина?

Примечания к главе 3

[38] - "Ауфбау" ("Aufbau") - еврейская га­зета на немецком языке, пропагандировавшая асси­миляцию евреев в странах, где они проживают.

[39] - Кухонька - в нью-йоркских квартирах нередко в одной из комнат (обычно в living room, то есть "общей" комнате) полуперегородкой выгоро­жено пространство, где располагается холодильник, газовая плита или настенный таган с вытяжкой и полка или (редко) мойка.

[40] - Штетл (идиш) - еврейское местечко, поселение в пределах "черты оседлости", ограничи­вавшей места свободного поселения евреев в цар­ской России и входившей в нее части Польши.

[41] - Храм - имеется в виду разрушение римлянами главного Храма иудейской религии в Иерусалиме в 70 году н. э.

[42] - Граф Потоцкий - один из самых знатных и бо­гатейших магнатов Польши, выражение "граф По­тоцкий" стало нарицательным.

[43] - Фолвист - партия крупных еврейских землевладельцев в Польше до Второй мировой войны.

[44] - Рабби (букв. "учитель") - глава хасидской об­щины.

[45] - "Литерарише Блеттер" (идиш, "Литературные страницы") - еврейская газета в Варшаве.

[46] - Ханаанцы, гиргашим, призим - наро­ды, населявшие, по библейской легенде, Палестину и прилегающие области в период становления пер­вого еврейского государства.

[47] - "Книга Проклятий" - в Библии - перечень бед и наказаний, которыми Бог грозит тем, кто не будет соблюдать его законы (см. Левит, гл. 26 и Второза­коние, гл. 28).

[48] - Бет Дин - раввинский суд.

[49] - Хамец (ивр. букв. "квасное") - любые продук­ты, сделанные из зерновых, подвергшихся броже­нию (дрожжевое тесто, водка и т. п.; перед праздни­ком еврейской Пасхи (Песах) хамец должен быть удален из дома на все дни праздника, но может быть возвращен после его окончания).

[50] - Кошерный (от слова "кошер" - "подходящий", ивр.) - разрешенный по законам иудаизма; может применяться не только к пище, но и к человеку или даже к юридическому делу.

[51] - ...и курила сигареты - еврейская религия запре­щает (наряду с запретом выполнять любую работу, пользоваться огнем, телефоном и др.) курить в Суб­боту.

[52] - "...безумен, как шапочник" ("mad as а hatter",англ.) - выражение из известной детской книжки Льюиса Кэрролла "Алиса в стране чудес", ставшее поговоркой; это перефраз народной анг­лийской поговорки "безумен, как мартовский заяц" (ср. русское "мартовский кот"), в сказке Кэрролла Мартовский заяц - рассудительный герой.

Глава 4

Было уже за полночь, когда я распрощал­ся с Максом и Мириам. Мириам расцеловала меня в обе щеки, потом крепко поцеловала в губы. Я дал ей свой адрес и номер телефона в меблированных комнатах, где я жил. В присутствии Макса она пообещала позвонить мне на следующий день. Она употребила выражение, которое можно было часто услышать от варшавской шпаны: "Я занесла вас в свой список!" Когда Макс объявил о своем намерении остаться еще ненадолго, мне ста­ло ясно, что он собирается провести здесь ночь. Я спустился на лифте в вестибюль и вы­шел на улицу. Ни души не было видно на Централ-Парк-Вест, только вдали мелькали огни проезжавших машин. Я обещал Мири­ам, что возьму такси, но тело у меня закосте­нело от многочасового сидения, и мне захо­телось пройтись.