Исаак Башевис Зингер - Мешуга стр 3.

Прива подошла ближе и протянула узкую руку с длинными пальцами и покрытыми ла­ком ногтями.

- Это и честь, и удовольствие, - прожурчала она.

Трудно было представить, что и муж, и жена - беженцы из гитлеровской Европы. Просторная восьмикомнатная квартира бы­ла пропитана духом постоянства и достатка. Чете Абердамов она была предоставлена в пользование со всем ее содержимым богатой женщиной, которая доводилась Приве даль­ней родственницей. Когда эта женщина умерла, ее дочь продала им за сущие гроши все - столы, кресла, диваны, люстры, даже картины на стенах и книги в шкафах. Прива происходила из семьи раввинов и богатых коммерсантов. Ее первый муж, врач, публи­ковал статьи на медицинские темы на иврите в варшавской газете "Хатцефира" и позднее в "Хэйом". Во время войны Прива потеряла мужа, сына, который тоже был врачом, и дочь, студентку медицинского факультета в Варшаве. Прива была из тех богатых жен­щин, которые прежде обычно уезжали в жаркие летние месяцы за границу на курор­ты с минеральными водами. Она говорила на идише, русском, польском, немецком, фран­цузском. В молодости она изучала немецкую литературу у знаменитой Терезы Розенбаум. Она также немного знала иврит. Прива при­внесла в Нью-Йорк частицу богатой еврей­ской Варшавы. Она рассказывала мне, что еще девочкой знала Исаака Переца, Гирша Номберга, Гилеля Цейтлина. Трудно пове­рить, но во время перелета через Россию, когда Прива спасалась от нацистов, она ухи­трилась сохранить альбом старых фотогра­фий. Каждое слово, которое она произноси­ла, вызывало во мне воспоминания. По моим расчетам она была старше Макса - воз­можно, ей было больше семидесяти. Она сказала:

- Я потеряла все на этой ужасной войне. Но пока мозг работает, воспоминания возвращаются. Что такое память? Как и все остальное - загадка. Когда-то я надеялась найти успокоение и мир в моем возрасте, но меня окружает так много тайн, что не может быть и речи об успокоении. Я иду спать, пораженная страхом, и просыпаюсь со страхом. Мои сны - это величайшая из всех загадок.

- Боюсь, что сны будут всегда оставаться такими, - сказал я.

- Я читаю все, что вы пишете, каждое слово, под всеми вашими псевдонимами. Вы сами тоже частица тайны.

- Не более, чем другие.

- Значительно больше.

- Что я тебе говорил? - проорал Макс Абердам. - Ты, Аарон, часть нашей жизни. Дня не проходит, чтобы мы не говорили о те­бе. - Макс повернулся к Приве. - А где Цлова?

- Пошла в супермаркет.

- Нам повезло заполучить такую служанку, - объяснил Макс. - Найти здесь служанку, да еще еврейку, это чудо. Но в нашей жизни происходит так много чудес, что мы перестали удивляться. В Варшаве Цлова была деловой женщиной, а не служанкой. У нее был магазин товаров для женщин - женское белье, сумки, кружева, в общем, все, чего пожелаете. Здесь Цлова делает что хочет, фактически она - хозяйка дома. Для нас Цлова дочь, сестра, нянька. Она читает в твоей газете статьи по вопросам медицины, и каждое слово, написанное доктором, для нее свято.

- Она и вы, мистер Грейдингер, сохраня­ете мне жизнь, - вмешалась Прива. - Цлова довольно примитивное существо, но с природным чутьем. Мужчины домогаются ее, и она могла бы выйти замуж, если бы пожела­ла, однако она предпочитает оставаться с на­ми. Магазин, который упоминал Макс, был не ее, он принадлежал состоятельной пожи­лой паре, погибшей во время войны. Цлова - из тех, кто рожден, чтобы служить другим. Такая уж у нее судьба.

- Ее судьба - это наша счастливая фортуна. Что бы мы делали без нее? - сказал Макс. - И помимо всего прочего, она на дружеской ноге с мертвыми. Они приходят к ней из загробного мира, когда она развлека­ется верчением стола и игрой в прятки с мертвыми.

- Ты опять шутишь? Она прирожденный медиум, - сказала Прива.

- Да, да, да. Мертвые живут, едят, забавляются сексом, руководят бизнесом, - пошутил Макс. - Стоит лишь положить руки на стол, и мертвецы слетятся к тебе со всех концов света.

- Не будь таким циничным, Макс. Наш Аарон Грейдингер тоже верит в эти предме­ты. Вы печатали в вашей газете отрывки из пи­сем на эти темы. Я приготовлю чай. Вы долж­ны обещать мне, что останетесь на обед.

- Право, я не могу.

- Почему нет? Мы приготовим для вас старые варшавские блюда.

- К несчастью, у меня уже есть приглашение.

- Ладно, я не стану настаивать. Но вы должны вскоре прийти к нам. Цлова читает все ваши статьи. Если она захочет, то приго­товит кушанья, которые не стыдно подавать императору, а в Талмуде сказано, что истин­ные императоры это те, кто способен учить - писатели, люди духа.

- Я вижу, что вы хорошо знакомы с на­шим древним учением, - сделал я ей ком­плимент.

- Ах, я с самого детства хотела учиться, но мой отец, пусть он покоится в мире, ут­верждал, что девочкам не следует изучать святые книги. Мицкевич, да; Словацкий, да; Лессинг, конечно, но для девочки заглянуть в Гемару - это уже грех. Однако я сама откры­вала Агаду и нашла там много мудрости, даже больше, чем у Лессинга или у Натана Мудро­го, - сказала Прива.

Я услышал, как в коридоре открылась дверь; это была Цлова. Затем донеслось шур­шание бумажных мешков, которые она при­несла из супермаркета. Прива вышла встре­тить ее. Макс Абердам глянул на часы.

- Ну, вот так и живем. Я хотел жену, а получил систему.

- Она прекрасная женщина.

- Слишком прекрасная. И болезненная. С женой можно развестись, но с системой ты влип навсегда. Она клянется, что в России при двадцати градусах ниже нуля валила де­ревья в зимнем лесу. Здесь же изображает знатную даму. Прива постоянно посещает врачей, жертвует на любые виды воображаемых дел, отмечает бесчисленные годовщины родственников и друзей. У нее грудная жаба, и ей приходится часто ложиться в больницу. В Сан-Франциско, где я ее встретил, все, че­го мне хотелось, это отдохнуть. Я мечтал войти в какой-нибудь старый дом и лежать там, пока не умру. Но внезапно во мне про­снулись какие-то дикие силы. Я угодил в ло­вушку, из которой невозможно выбраться.

Дверь открылась, и вошла Прива, держа Цлову под руку, как будто она вела застенчи­вую невесту, чтобы представить ее жениху. Я ожидал увидеть пожилую женщину, но Цлова оказалась молодой, со смуглым ли­цом, коротко подстриженными волосами; у нее были выдающиеся скулы, курносый но­сик и четко очерченный подбородок. Ее глаза были узкими, как у татарки. На ней было чер­ное платье и красные бусы. Прива сказала:

- Это наша Цлова. Мы знали ее, еще ко­гда жили в Варшаве. Если бы не она, я давно была бы уже среди мертвых. Цлова, милочка, это Аарон Грейдингер, писатель.

В узких глазах Цловы блеснула улыбка.

- Я вас знаю. Я слушаю вас по радио каждое воскресенье. И читаю все, что вы пи­шете. Мистер Абердам дал мне вашу книжку.

Я сказал:

- Очень приятно с вами познакомиться.

- Вы недавно писали, что очень хотите поесть варшавского хлебного супа. Я могу приготовить его лучше, чем в Варшаве, - сказала Цлова.

- О, очень вам благодарен. Сегодня, к несчастью, я занят. Но надеюсь, что будет дру­гая возможность.

- Мы обычно едим хлебный суп два раза в неделю, по понедельникам и средам.

- Цлова - это лучший на свете повар, - одобрительно сказала Прива. - Что бы она ни приготовила, вкус такой, как будто ты в раю.

- Там нечего готовить, - сказала Цло­ва. - Все, что требуется, - это ржаная мука и жареный лук, и я еще добавляю морковь, петрушку и укроп. К хлебному супу хорошо подать клопс.

- Замолчи, Цлова. Когда я тебя слушаю, у меня слюнки текут, - заорал Макс. - Доктор велел мне похудеть на двадцать фун­тов. А как я могу думать об этом, если ты кормишь нас такими деликатесами?

- А что едят в Китае? - спросила Цлова.

- Ах, кто знает, что они едят - жареных тараканов с утиным молоком. Я недавно разговаривал с одним евреем из Галиции, и, ког­да разговор зашел о еде, он рассказал мне, что в его местечке они обычно ели кулеш и пампушки.

- Что это еще за чума такая? - спросила Цлова.

- Совершенно не представляю, - отве­тил Макс. - Может быть, ты, Аарон, зна­ешь, что это за еда?

- В самом деле, не знаю.

- Исчез целый мир, богатая культура, - сказал Макс. - Кто будет помнить в следую­щих поколениях, как жили евреи в Восточ­ной Европе, как они разговаривали, что они ели? Пойдем, нам пора.

- Когда ты вернешься? - спросила Прива.

- Не знаю, - сказал Макс. - Мне надо еще сделать сотню вещей. Люди ждут моих чеков, то есть своих чеков.

- Не возвращайся посреди ночи. Ты меня будишь, и я не могу сомкнуть глаз до утра. Ты сразу засыпаешь, а я лежу и размышляю до рассвета.

- Может быть, ты придумаешь какое-ни­будь изобретение. И станешь Эдисоншей.

- Не шути, Макс. Мои мысли по ночам мучительны.