Если бы при этом хлопнула завеса шатра и потянуло в воздухе запахом верблюда, если бы подъехавший всадник выкрикнул свое имя и звук одинокого выстрела раскатился по пустыне, - появление Нури пришлось бы кстати. Но здесь, в четырех стенах сырого и холодного английского дома, оно показалось Гордону оскорбительно неуместным.
- Что это ты делаешь? - резко спросил он.
Нури поднял голову. - Господин, я прислуживаю твоему гостю…
- Напрасно! - крикнул Гордон. - Прислуживать в доме - обязанность, в которой нет ничего почетного. Ты не должен был брать ее на себя. Никогда больше не делай этого.
- Но, господин, это знак гостеприимства; твоя мать…
Глаза Нури наполнились слезами; еще немного - и его испуг и обида прорвались бы в бурной вспышке, но тут в комнату быстрым шагом вошла миссис Гордон. Торопливо поздоровавшись с генералом, она взяла мальчика за руку и осведомилась у Гордона, что произошло.
- Не его дело - подносить угощение гостям, - сказал Гордон. - Здесь ему нечего этим заниматься.
- Это я его попросила, Нед, - сказала миссис Гордон. Чутьем ли, по беглому ли взгляду, брошенному на сына, но она догадалась, что Гордон обеспокоен главным образом из-за генерала, - как бы тот не подумал, что Нури находится в доме Гордона на положении слуги, так же как и в доме Фримена. Ее удивила эта однобокая и эгоцентрическая щепетильность.
- Я его попросила, Нед, - торопливо повторила она. - Я думала, вам с генералом Мартином приятно будет такое гостеприимство в духе старых обычаев пустыни.
Генерал сочувственно улыбнулся и процитировал по-арабски: - "Если небо соизволило ниспослать нам блоху, то ее укус лишь облагораживает нас". - И тут же пересказал по-английски смысл этого изречения: - Не важно чтó - важно кáк, Гордон!
Но это уже не могло утешить Нури, который видел одно: Гордон разгневан и не на шутку. Он стал больно хлопать себя по ушам, чтобы убить вошедшие туда слова. Задыхаясь от слез, он топал ногами и колотил в дверь в припадке ребячьей ярости и наконец выбежал из комнаты, изо всех сил грохнув дверью для большей уверенности, что его отчаяние понятно всем.
- Мне, право, очень жаль, Нед, - сказала миссис Гордон тоном, в котором явно чувствовались укор и недовольство. - Я просто не подумала.
Но Гордон уже смеялся, нечувствительный к укорам. - Ура! - воскликнул он негромко. - Да здравствует подлинная страсть, настоящий, неукротимый темперамент! Я уж даже забыл, что на свете существует нечто подобное. Будь проклято английское хладнокровие! Кажется, я и сам им заразился. Прошу вас, генерал, пейте кофе и забудьте мои придирки. Это все Фримен виноват, он мне действует на нервы. Мама! Налейте нам по чашечке и посидите с нами, послушайте наш деликатный разговор о жестокостях пустыни.
Миссис Гордон разлила кофе, но слушать о жестокостях пустыни не захотела и, улыбнувшись генералу, который явно был ей симпатичен, вышла из комнаты, не расположенная прощать сыну его безрассудную вспышку.
- Жестокости пустыни! - повторил генерал с некоторой грустью и слабо улыбнулся своим воспоминаниям. - Надеюсь, Гордон, вы не затаили злобы против меня за то, что я разлучил вас с вашей пустыней?
- Я вам этого, может быть, никогда не прощу, генерал, но никакой злобы я не таю. Для меня это значило бы признать свое поражение.
- Тем лучше, если так. В конце концов это была лишь печальная необходимость. А теперь у меня к вам есть одно предложение, Гордон, и, признаюсь, после ваших слов мне значительно легче будет его высказать…
Гордон почувствовал важность этих нерешительно произнесенных слов. - Предложение? Ко мне? - переспросил он.
- Да! - Генерал сразу обрел твердость и деловитость политика. - Вы играли немалую роль в восстании племен, Гордон; почему бы вам не послужить миру, как вы служили войне?
- Ближе к делу! - сказал Гордон. - О чем речь?
- Я хочу, чтобы вы вместе со мною вернулись в Истабал.
Гордон встал.
- Только не спешите с вашими язвительными замечаниями, дайте мне кончить. Я вам предлагаю вместе со мной вернуться в Аравию, где я познакомлю вас с нашими новыми планами относительно племен, с тем компромиссом, который мы намерены им предложить. Я хочу, чтобы вы своим влиянием помогли нам осуществить его.
- Напрасные надежды, генерал. Я уже слыхал от Фримена, к чему сводится этот компромисс. Самолеты над Истабалом.
- Это временная мера. Я задумал полное изменение политики, Гордон, и сразу же по возвращении начну проводить это в жизнь. Никаких самолетов над Истабалом. Более того, если Хамид согласится на наш план, все бахразские военные силы будут выведены из пустыни - и авиация, и наземные войска - все; останется только несколько экспертов у Хамида в Истабале.
- Вы просто пугаете меня, генерал. Какой же дьявольский подвох кроется за всем этим?
- Вы никак не хотите поверить в нашу честность и наши добрые намерения.
- Отчего же, верю! Любая хитрость всегда основана на честности и добрых намерениях.
- Нет, нет. Никакой хитрости тут нет. Простое, уважительное предложение. Компромисс. Причем полностью в интересах племен. Убежден, что вы его одобрите и не откажетесь содействовать нам.
- Мне страшно, генерал. Выкладывайте уж поскорей.
Гордону нетрудно было представить себе, что может быть предложено племенам в качестве альтернативы бахразскому господству, но, выслушав генерала, он мысленно сказал себе: "Если Фримен - аморальный подлец, то этот старик вполне искренен в своих поисках выхода. Однако из них двух он опаснее, именно потому, что он не лицемер".
- Значит, существо дела сводится вот к чему, - сказал он вслух, желая уточнить план, изложенный генералом Мартином. - Первое: бахразские самолеты уходят, а на их место водворяется наш достопочтенный Королевский воздушный флот. Второе: бахразские войска выводятся из пустыни при условии, что Хамид распускает все боевые силы кочевников. Третье: Хамид сохраняет автономию, только пока племена остаются частью Бахразского государства. Четвертое: Хамида терпят в качестве правителя пустыни, но за это он должен собирать с племен налоги в пользу Бахраза и гарантировать их поступление. И, наконец, пятое: если я вас правильно понял, вы намечаете довольно сложное перемещение племен у окраины пустыни и близ нефтяных промыслов, а земли в районе нефтепровода хотите объявить запретной зоной.
- Примерно так, но вы не должны забывать, что законы племен остаются незыблемыми.
- Законы племен всегда незыблемы. Разве Бахразу когда-нибудь удавалось заводить свои порядки в пустыне, хотя бы даже с помощью бомбежек и политических убийств?
- Ну, со всем этим теперь будет покончено, Гордон. Так что же вы скажете? Согласны ехать со мною и помочь мне осуществить мой план, вернее помочь Хамиду осуществить его? Я знаю, Хамид будет рад вашему приезду и вашему содействию. А для вас это возможность послужить ему еще раз, может быть даже спасти его.
- Это Хамид так сказал? Это его слова?
- Нет, - со вздохом признался генерал. - Он мне этого не говорил. Но я убежден, что он примет мой план, если вы захотите помочь. Итак, я жду ответа.
- Вот вам мой ответ, генерал, - негромко сказал Гордон. - Если Хамид примет ваше предложение, я тоже приму…
- Чудесно, Гордон! Но я именно для того и прошу вас поехать со мною в Истабал, чтобы вы помогли Хамиду разобраться в моем предложении.
Гордон усмехнулся с напускной небрежностью. - Хамид и без моей помощи в нем разберется.
- Правда? И вы думаете, он согласится?
- Если вы протащите его за уши от Истабала до Бахраза и всю дорогу будете стукать головой о нефтепровод, - может быть, и согласится.
- Перестаньте дурачиться, Гордон. Почему? Почему бы ему не согласиться? То, что я предлагаю, - вполне достойный компромисс, обеспечивающий автономию племен, хотя номинально они остаются частью Бахраза.
- Номинально! Это - платя налоги Бахразу, подчиняясь его законам, его системе управления! И не все ли равно Хамиду, какие бомбардировщики летают в небе пустыни - английские или бахразские? С какой стати он Должен больше доверять вам, чем Азми? Едва ли ему станет легче от того, что меч над его головой будет подвешен на нити, спряденной из британской национальной чести и вашего слова солдата, - тем более что именно мы вечно подстрекаем Бахраз вести политику, направленную против интересов племен. Господи боже мой! Когда же вы, наконец, поймете, что свобода и независимость - это нечто абсолютное, самодовлеющее, страстная потребность человеческой души! Что в свободу верят, не рассуждая, и эта слепая, стихийная вера во сто крат сильнее вашей мнимой веры в этику компромисса, который оправдан лишь тем, что его придумали англичане! Да будьте же наконец взрослым человеком, генерал!
Но генерал уже тоже научился разговаривать с Гордоном. Его колючей враждебности он противопоставил свое неизменное дружелюбие. - Что за бешеный темперамент у вас! - сказал он улыбаясь. - Вы даже не вникли в существо моих намерений.
- К черту намерения! Мы имеем дело не с намерениями, а с фактами.
- Тогда разрешите задать вам вопрос: что будет, если племена откажутся от этого предложения? Как по-вашему, Гордон?
- Не знаю, что будет. Скорей я вас должен спросить об этом.
Генерал вздохнул. - Боюсь, что тогда власть Бахраза надолго утвердится в пустыне.
- Ха! Племена восстанут снова!
- После такого поражения, какое они недавно потерпели?
Гордон беспокойно задвигался на месте. - Я вам скажу одну вещь, генерал. Мне самому немало времени понадобилось, чтобы понять это, но теперь меня осенила истина и я готов кричать о ней во всеуслышанье: Хамид не потерпел поражения!