- Что ему нужно? - спросил Гордон.
Снизу, от водоема, отозвался Минка: - Это Фахд, сын шейха Юниса. Пришел сюда еще на заре, дурак, и заявил, что желает говорить с нашим английским господином. Я его нарочно заставил ждать - пусть учится вежливости.
Фахд - необычное имя для араба. Слово "фахд" по-арабски означает "пантера". Подобное имя дается ребенку, только если он родился хилым - в качестве заклятья, которое должно сохранить ему жизнь. В данном случае средство, как видно, подействовало: юноша и в самом деле был похож на дикую кошку пустыни. Слова Минки он оставил без внимания, явно не желая унижаться до спора с ним. Он был тремя-четырьмя годами старше и, кроме того, господином по рождению. Ни Минку, ни Нури он не желал замечать: он смотрел на Гордона и только на Гордона.
- В чем дело, мальчик? - спросил его Гордон. - Что тебе нужно?
- Я хочу служить тебе, - сказал юноша почтительно, но твердо. - Хочу служить делу восстания.
- Служить мне? А почему ты этого хочешь? - Гордон покосился на кинжалы, заткнутые у него за поясом. - И что скажет на это твой отец?
- Отец сам прислал меня сюда, клянусь аллахом, - сказал Фахд. - Да, да! Как перед аллахом, да пребудет со мной его благословение.
- Я тебе не верю, - возразил Гордон.
Фахд вспыхнул от гнева, но промолчал.
- Твой отец никогда не согласился бы на это, - настаивал Гордон. - К тому же ты слишком молод.
- Побойся аллаха! - возмущенно вскричал Фахд, указывая на Минку и маленького Нури. - А эти как же?
- Ну, они - испытанные воины, - сказал Гордон. Его смешило презрительное отношение юноши к этим двум детям пустыни; видно было, что он считает их чем-то даже ниже слуг. Гордон обернулся к Смиту и сказал по-английски: - Стоит взять его, как вы думаете?
- Он, должно быть, настоящий дикарь, - заметил Смит, думая о том, что с них вполне достаточно двух головорезов. Навязать себе еще третьего - это уже, пожалуй, чересчур, тем более при такой явной враждебности между ним и юными бедуинами.
- Совсем неплохо, если Юнис будет помнить о том, что с нами его сын. А малый хорош! Очень уж хочется посмотреть, как Минка и Нури будут управляться с ним в драке. И надолго ли хватит его высокомерия, когда начнутся у нас серьезные дела. Я просто не могу устоять против соблазна.
- Вы бы хоть поговорили с Юнисом. Ведь если мальчик сбежал тайком, это вам наделает хлопот.
- Да, тут вы, пожалуй, правы. - Гордон повернулся к юноше. - Хорошо, можешь ехать с нами, - сказал он, - но только если принесешь мне от отца письменное разрешение. Письменное, слышишь?
Это было такое странное и неосуществимое требование, что Фахд не сразу понял, в чем его смысл.
- Будет так, как ты велишь, - коротко ответил он и, поцеловав край одежды Гордона, ушел не оглядываясь.
- Честное слово, он достанет у отца разрешение! - сказал Гордон.
- Едва ли, - сухо возразил Смит, но ему и самому было с первой минуты ясно, что решение следовать за Гордоном прочно засело у Фахда в голове. И Смит в который уже раз подивился - что за сила притягивает людей к Гордону и заставляет их так прикипать к нему душой.
- Может быть, мы сумеем избавить мальчишку от того страха перед Талибом, которым одержим его отец, - говорил Гордон. - Если он останется с нами, бедному Юнису трудно будет идти против нас.
- Вот зачем он вам нужен, - сказал Смит неодобрительно. - Чтобы приобрести власть над стариком?
- Может быть, и так. Но он нам вообще будет полезен. Нам нужны верховые животные, нужен проводник. Вот тут он и пригодится.
Еще до полудня юноша вернулся, ведя за руку отца. - Скажи ему! - повелительно обратился он к старику.
- Он требует, чтобы я отпустил его с тобой, - жалобно сказал Юнис Гордону. - А я не хочу! Объясни ему, что он не может тебе служить.
Юнис цеплялся за своего гордого отпрыска, и видно было, что он боится потерять его и в то же время боится идти наперекор его желаниям; юноша явно сознавал, что он - гордость отца, и умел пользоваться этим. Больше Юнис ничего не сказал, только смотрел на Гордона умоляющим взглядом.
- Пусть мальчик послужат восстанию, шейх, - мягко сказал Гордон. - Это лучше, чем киснуть здесь. Пусть потешит свою гордость. Пусть послужит Хамиду.
- Он еще так молод, - заныл Юнис. - Мой любимый сын! Все остальные мои дети ничего не стоят. Видит аллах, я не в силах лишиться его, Гордон.
- Я все равно уйду!
Это было сказано так вызывающе и с такой бесповоротной решимостью, что бедный Юнис склонил голову, признав свое поражение. Слезы полились у него из глаз, он обнял сына и стал просить Гордона заботиться о нем.
- Долго ли ему попасть в беду при его горячем нраве! Не давай ему отбиваться от рук. И прошу тебя, не оставляй меня без вестей о нем. - Он еще раз прижал сына к груди и печально побрел прочь, как будто издавна неблагосклонная судьба окончательно добила его этим ударом.
Но Гордон велел Фахду догнать его. - Пусть отец благословит тебя! - сказал он юноше. И к этому добавил поручение - раздобыть мулов для поездки в город Ашика и яиц на завтрак.
В резиденции Ашика (Гордон считал город, выстроенный шейхом Ашиком у окраины пустыни, вполне заслуживающим этого названия) было шумно, людно, все улицы заполонили толстые купцы. Для толстых купцов и был построен этот город. Он стоял на единственной проезжей дороге, которая вела из Бахраза в пустыню, извиваясь по ущельям; и сюда, как в единственный торговый центр окраины, стекались и бахразцы и жители пустыни.
Старый Ашик, его строитель и хозяин, был джид, патриарх, и жил в белом каменном доме посреди города. Он вышел Гордону навстречу и приветствовал его, стараясь перекричать уличный шум, а Гордон поцеловал край его белоснежной одежды в знак уважения к его годам, мудрости, благочестию и снисходительному - когда не брала верх природная гневливость - отношению к людям.
- Привет тебе, сын пустыни! - закричал Ашик пронзительным голосом, свойственным глуховатым людям. - Так ты решил навестить нас!
- Как же я мог не навестить тебя, - сказал Гордон.
- Добро пожаловать! Долго ли ты у нас пробудешь? Прошу тебя, погости подольше. Прошлый раз ты так скоро уехал. И другу твоему мы тоже рады. Кто он такой? Все ли у тебя благополучно? Добро пожаловать, добро пожаловать! - Его квадратная седая борода тряслась, глаза весело блестели. - О мой воин! - сказал он и снова обнял Гордона.
Приятно было очутиться среди шумного многолюдства этого дома - сыновей Ашика, его братьев, племянников, слуг, приближенных, друзей, купцов, священнослужителей, обнищалых шейхов вымерших племен, невольников, - так приятно, что Гордон разрешил себе немного отдохнуть душой и даже шутил и смеялся с другими.
- Черт! - вздохнув полной грудью, сказал он вполголоса Смиту. - Мне сегодня кажется, что я дома!
Это "дома" означало вечер, проведенный за скромным столом в интересной беседе.
Ашик принадлежал к суфиям - секте, которой ислам обязан вершиной своей философии, давшей синтез мусульманских догм применительно к быту и нравам арабов, нравственное оправдание суровой жизни кочевников пустыни. Ашик с гордостью рассказывал о том, как величайший философ суфизма Аль-Газали, заимствуя понемногу от учений Платона, Будды, даже Зороастра, создал суфийское учение о высшей мудрости. Согласно этому учению, истина постигается человеком через внутреннее озарение. Суть истины - любовь к богу, путь к ней - искания души.
- Жадность, погоня за преходящими благами жизни - все это мы презираем, - воскликнул Ашик-купец. - В боге ищите прибежища, люди! Бог - наш оплот.
- Учение дельцов! - возразил Гордон и насмешливо подчеркнул, что купечество всегда создавало религиозные учения, проповедующие бережливость. На Западе примером могут служить пуритане, пресвитерианцы, кальвинисты, Спиноза с его одержимостью богом. - Высшая мудрость? Такая же догма, как и все в религии. Я утверждаю другое: истина, мудрость, познание самого себя - все это обретается лишь через разум, интеллект, подчинение желаний рассудку, разумные действия, свободные от всякой мистики.
- Тогда, значит, ты исмаилит, - презрительно сказал Ашик. - Божественная воля создала разум - единственное, что в мире совершенно. Так говорят исмаилиты.
- Если так, то я принимаю их веру.
- Да, - сказал Ашик, - но ведь бог создал также и дух, а дух далек от совершенства. Эти два начала борются друг с другом - несовершенный дух и совершенный разум.
Гордон пожалел, что Ашик никогда не слыхал о Фрейде, который открыл это противоречие много позже исмаилитов, но дал ему другое словесное выражение: инстинкт вечен, "я" смертно, и жизнь есть кратковременная борьба между тем и другим. Или, как говорят современные биологи, зародышевая плазма бессмертна, но организм умирает. Впрочем, сам он считал все это мистикой, в том числе и точку зрения биологов.
- Мне до этой борьбы дела нет, - сказал Гордон. - Единственная борьба, которая меня здесь интересует, - восстание племен; и не нужно мне никакой другой философии и религии.
Как только слово "восстание" было произнесено, все кругом вдруг преобразилось в его свете. Нищие странники в черных одеждах обернулись сирийскими революционерами, сеиды с суровыми лицами - религиозными пропагандистами, а сонные толстяки - купцами, разоренными восстанием, из-за которого пришла в упадок вся торговля в крае. Нашелся даже человек, который вслух стал возражать против этого слова, понося чужеземцев, являющихся сюда учить их политике. Было, однако, ясно, что он имеет в виду не Гордона, а кого-то другого. И сразу воцарилось настороженное молчание, окончательно утвердившее Гордона в мысли, что тут действует еще чья-то рука. Он удвоил внимание, но говорить ничего не стал.