- Я могу доложить, - поспешно предложил Лузгин. - Не все так плохо, график можно выдержать, мы успеваем.
- График? - с интонацией тревожного непонимания спросил Слесаренко. - Какой график?
- Выхода книги.
На лице вице-президента компании тревога сменилась недоумением, потом расслабленной улыбкой.
- Вот вы о чем… Я полагаю, с книгой все будет в порядке, вы же мастер. Нет, друг мой, есть дело посерьезнее…
Пришел черед и Лузгину изрядно озаботиться.
- Что-то случилось?
- В определенном смысле - да. Умер ваш тесть…
Лузгин чуть не сказал "я знаю".
- …И это повлекло за собой определенные последствия. Впрочем, будет лучше, если вы ознакомитесь сами.
Слесаренко через стол протянул ему папочку со скобками.
- Почитайте внимательно. Это займет у вас время. Я между тем отлучусь… Распорядиться, чтобы вам подали кофе?
- Спасибо, Виктор Саныч. Если можно - потом.
- Читайте, Володя, - совсем вдруг по-родственному тихо сказал Слесаренко, - читайте внимательно. Это изменит вашу жизнь.
Лузгин раскрыл папку. Там лежали, порознь скрепленные степлером, два аккуратно напечатанных многостраничных документа со штемпелями и подписями на каждой странице. Последнее напомнило ему собственноручное визирование допросных протоколов, и он поежился, заранее ожидая неприятного от этих впечатляющих даже на первый взгляд бумаг.
Когда Слесаренко вернулся, Лузгин уже перечитывал все по второму разу. Еще с порога Виктор Александрович вопросительно поднял брови, и Лузгин ошарашенно помотал головой в ответ. Слесаренко приблизился, встал рядом и положил руку Лузгину на плечо - нетяжело, но крепко. Ну, просто МХАТ какой-то; и со стариком вот так же, на поминках…
- Я бы закурил, - сказал Лузгин, - в голове не укладывается.
- Пошли со мной.
- А это?
- Оставьте здесь, не пропадет.
В комнате отдыха за торцевой стеной кабинета Лузгин рухнул в кресло и уставился на огромную пепельницу, больше напоминавшую вазу для фруктов. Слесаренко приотворил длинную створку окна, сразу потянуло едким холодом, стал слышен шум проспекта.
- Здесь можно говорить? - спросил Лузгин.
- Конечно. Вас что-то беспокоит? Зря. Ведь все законно.
- Это и пугает.
- Я понимаю вас. - Слесаренко сел напротив, покосившись на открытое окно.
- Закройте, - предложил Лузгин, - а то простынем. Я постараюсь сильно не дымить… Давно он это написал?
- В начале года. Сразу после похорон жены.
- И что мне с этим делать?
- Для этого я вас и пригласил, Володя. Не знаю даже, поздравлять вас или вам сочувствовать. Вы понимаете, надеюсь: это огромная ответственность.
- Я понимаю.
- И справиться с ней будет очень непросто.
- И это понимаю. Я взрослый человек. Что посоветуете, Виктор Александрович?
- Есть некие соображения…
Лузгин закурил и сказал:
- Я вас слушаю.
Они проговорили два часа, им дважды подавали кофе. Пришел юрист с готовыми первичными бумагами, Лузгин их подписал; потом пришел другой, с бумагами другими, он тоже рисовал на них свой красивый, еще в школе придуманный росчерк. Лузгин спросил у Слесаренко, может ли он в русле первого документа покойного старика произвести некие действия. Виктор Александрович внимательно выслушал его и заверил, что эту проблему они разрулят сами, Лузгин же только наломает дров, или его обманут: взять-то возьмут, но людей не отпустят. Еще Лузгин просил вернуться к ситуации с Ломакиным и получил, не без приличествующих раздумий, прямой и утвердительный ответ.
- Тогда у меня все.
- Ну и отлично. - Откинувшийся в глубоком кресле, с распущенным воротом, Слесаренко смотрелся совсем по-домашнему и был сейчас похож на того старого знакомого Виксаныча, с коим Лузгин когда-то, где-то… Нечего и вспоминать, безвозвратно проехали станцию.
- Не мучайте себя, Володя, вы поступили правильно. Пакетом управлять - дело хлопотное, скользкое и небезопасное. Вспомните Вольфа, не мне же вам рассказывать… Другое дело - деньги. Их проще защитить, и здесь мы вам поможем, у нас есть связи, есть гарантии. Да, вот еще что… Пока бумаги вступят в силу, пройдет установленное законом время. И все это время вы наверняка будете подвергаться определенному давлению со стороны… различных лиц. Такого шила, сами понимаете, в мешке не утаишь - прознают уже завтра. Так не уехать ли вам, скажем, на это время из страны?
- Даже страны? - удивился Лузгин.
- Так надежнее. У нас есть дом в одном приятном месте - не официальный представительский, а так, сугубо для своих. Почему бы вам там не пожить?
- Мне?
- Вам и вашим родственникам. Все формальности мы уладим.
- А книга?
- Там и допишете.
- Но как же срок?..
- Ну, выйдет позже - велика беда.
- Или совсем не выйдет?
- Вам решать, Володя. А после… Я понимаю, что вопрос зарплаты в свете последних обстоятельств, - Слесаренко слегка замялся, - уже не представляется первоочередным, так сказать, но почему бы вам потом не поработать с нами? К примеру, в должности пресс-секретаря компании.
- Компании или ее президента?
- Мы бы с вами сработались снова. В свое время вы мне очень помогли, я это помню и ценю. Да, все закончилось не так, как мы планировали, но разве наша в том вина? Оставим прошлое, Володя. Я к вам тогда привык, по-человечески мне с вами было просто, хоть мы и лаялись, сами помните.
- Собачка у ноги?
- Вы не собачка и знаете об этом. Мне нужен рядом творческий человек со свободными мозгами. Они у вас есть. Решайте.
- Я подумаю.
- Думайте, время на это у вас будет. Пока что, я прошу, все отрицайте, даже если слухи и проникнут. И поменьше бывайте на людях. В данных обстоятельствах вас правильно поймут.
- А что Пацаев?
- Ничего Пацаев.
- Не трогайте его.
- Вы хороший друг, Володя.
- Заткнитесь, Виксаныч. Вискарь у вас здесь есть?..
- Есть, но не дам. Вам сейчас это лишнее. А вообще - узнаю, узнаю… Я, было, думал, порох кончился.
- Одно мне до сих пор не ясно, - сказал Лузгин, берясь ладонями за подлокотники. - Почему именно вы? Вам скоро шестьдесят, такие сегодня не в моде. Вас быстро выкинут, Виксаныч.
- Вы отстали от времени, Владимир Василич. А оно изменилось. Это "чикагские мальчики" нынче не в моде. Большим инвесторам снова нравятся люди в возрасте, солидные, с жизненным опытом, связями и биографией. Так что за меня не беспокойтесь.
Первый вице-президент легко и спортивно поднялся из кресла. Лузгин замял окурок в пепельнице.
- Как вы думаете, что же их всех погубило? - спросил он, глядя снизу вверх на Слесаренко.
- Деньги, власть? Однажды пришедшая в голову мысль, что сверху - больше никого, и все дозволено? Быть может. Но я полагаю - другое.
- И что же именно?
Лузгин сказал:
- Отсутствие стыда.
- Интересная версия. Я как-нибудь обдумаю ее… Это предостережение, намек? - спросил Слесаренко с наигранной угрозой в голосе.
Лузгин пожал плечами.
…"Кристина" медленно ушла за правый мыс - длинная и некрасивая, похожая на недоделанный эсминец. Лузгин посмотрел на часы: пора бы домашним хватиться мальчишки, или что-то на вилле не так. Вместе с ним в доме на побережье жили четыре женщины: Тамара, ее сестра Катя и Катеринины дочери
- Анна и Лиза, безмужняя Кирюшина мама. Костя Важенин, Катин муж, ехать отказался, да Лузгин и не настаивал. Семья была в курсе всех дел, в том числе и Важенин, который, узнав про завещание, стал Лузгина угрюмо сторониться и с первой же возможностью удрал на свою Сойку.
Власть на вилле легко захватила Тамара: установила распорядок, решала, что им есть и пить, надменничала с нанятым русским шофером, на самом деле армянином, и цукала местноязычную служанку, сорокалетнюю кургузую мадам, курившую словно Везувий и обучавшую Лузгина разговаривать по-здешнему. Процесс обучения проходил обычно за послесиестовым кофе, у барной стойки в столовой, где Лузгину, помимо кабинета, дозволено было курить в определенные часы. Варил в огромной сверкающей машине и разливал отличный кофе сам Лузгин, за что был отчитан женой: мадам - наемная служанка, так нельзя, им только дай - они сядут на голову.
На вилле стоял телефон, и Слесаренко звонил раз в неделю, обычно без особой надобности, сверялся о делах и движется ли книга. Книга двигалась хорошо. Лузгин забрал с собой полные расшифровки всех интервью и теперь восстанавливал зарубленное Траором, а также со сладостным чувством рубил все Траором оставленное. Узнав про эту революцию, жена сказала: "Ее не издадут". Лузгин сказал: "Я издам ее сам", - и тему закрыли. Сегодня утром он нашел кусок рассказа Кузьмича о том, как тот трактором на длинном тросе лично волок на устье скважины броневую плиту, чтобы "задавить" месяц бивший фонтан с загоранием, и как они потом траванулись техническим спиртом, несколько человек умерли, и Кузьмичу отказали в Звезде.
На сотовый позванивал Ломакин, сидевший в Венгрии с семьей, пока все утрясется. Звонил и Славка Дякин - из Тюмени, докладывал, как движется ремонт купленного в пригороде дома. Однажды позвонил Пацаев и сообщил, что Хозяин уходит в отставку, ожидается совет директоров и внеочередное собрание акционеров. Что в городе был новый взрыв и облавы, земновские ребята забаррикадировались в здании приюта, и весь город приходил смотреть (иные приезжали на машинах семьями), как "голубые" двое суток пытались взять здание штурмом, а после забомбили вертолетами. Смотреть было удобно: с левого берега на правый. "Что же с Земновым?" - спросил Лузгин. "Никто не знает", - ответил далекий Пацаев.