- Да чепуха собачья. - Старлей отклонился, стал шарить в кармане бушлата, и Лузгин с облегчением понял, что Елагин сейчас закурит, и он тоже сможет закурить. - Ну были смертники, никто не отрицает: встанет из травы и ахнет метров с десяти. Танков штуки три, наверное, сожгли за все время.
- А почему так мало?
- Так дураки, блин, дураки. Кумулятивных почти не было, так они осколочными, блин, а толку-то, одно геройство…
- Храбрые были ребята, - сказал Воропаев.
- А толку-то, что храбрые? Уж если ты храбрый, бери взрывчатку и под танк, как Слесаренко.
- Какой Слесаренко? - Лузгин вздрогнул.
- Да был там мужичок, из добровольцев.
- Старый, нет? - спросил торопливо Лузгин.
- Ну лет за тридцать или около.
"Неужели сын!" - предположил Лузгин и сам себе ответил: "Вряд ли". Старший Слесаренко давно в Москве, в крутых верхах и конечно же вытащил сына отсюда, как это сделали многие. Барские квартиры в Тюмени нынче продавались за гроши, да только их никто не покупал - не было грошей, а самозахваты пресекались на корню: посланники цивилизации оберегали святое право собственности. Но с балконов никого больше не выбрасывали, и вообще с приходом эсфоровцев в городе стало намного спокойнее. Жесткий паспортный режим очистил подвалы и улицы, разбогатевшая шпана уже не куролесила на джипах. Исчезли наркотики, а вместе с ними и те, кто торговал и покупал. И никто ни разу не спросил открыто, куда это все подевалось: шпана, бомжи, наркоманы, ловкие квартирные грабители… Поговаривали о спецлагере в Тарманах, где "контингент" лопатил торф для старой ТЭЦ, о якобы затопленной в Андреевском озере барже. Последнему Лузгин не верил - не было барж на Андреевском озере. Но люди в магазинах говорили со светлыми лицами: вот, смотрите, сумели же справиться! Вот и сейчас, пока Лузгин барахтался в воспоминаниях по касательной, старлей Елагин рассказывал ему про летние бои, про "духовские" танки, остановленные в полях Приишимья отнюдь не подвигами партизан, а налетом эсфоровской авиации, раздолбавшей танки с поднебесья бомбами с лазерным наведением.
- Она как даст ему сверху в башню, - восторженно иллюстрировал старлея Воропаев, - он как подпрыгнет и как в облаке сразу таком, потом оттуда огонь или башня летит… Во техника! Один налет, и всех перекокали к едрене матери, а мы там месяц пятились, ничего сделать не могли.
- А че ты сделаешь? - сказал водитель Саша. - Три пушки на три километра по фронту, и те без снарядов.
- Да были же снаряды, были! - возмутился Коля-младшой. - Какого хера они в первый же день весь боекомплект с дистанции в два километра расхерачили? А бздели просто, бздели подпустить!
- Спокойней, Воропаев, - сказал старший лейтенант.
- А почему эсфоровцы вмешались? - спросил Лузгин. - Они же старались не вмешиваться.
Елагин пожал плечами:
- Там ведь тоже не сплошные дураки. Поняли, наверное, что надо останавливать.
- А то как же алюминий америкашкам вывозить, если "духи" дорогу возьмут, - ехидно сказал Воропаев.
- Американцы свой алюминий из Красноярска через Владивосток вывозят, - поправил его старший лейтенант. - Тут Европа вмешалась.
- Хар-рашо она вмешалась, - мечтательно вздохнул водитель Саша. - Любо-дорого было смотреть.
Вот так и рушится, подумал Лузгин, очередная красивая сказка. Народ-то в Тюмени по-прежнему верит, что это наши мальчики спасли, что не зря они погибали в траве, уронив опустевшую, ненужную уже трубу гранатомета… Но зря или нет, не тебе ведь решать, не тебе.
- Вы для какой газеты писать будете? - спросил его Коля-младшой.
- Для "На страже", - ответил Лузгин.
- А-а, - непонятно сказал Воропаев. Придумали название, про себя съехидничал Лузгин. Чего на страже - инвестиций? Страны, которой как бы нет?
- Ялуторовск, - сказал водитель. - Как там наши, интересно…
Лузгин догадался, что речь шла о раненых, увезенных вперед второй "пешкой", и тут же увидел ее, выползающую на дорогу из-за бетонных глыб блокпоста. Мимо Лузгина проплыл поворот дороги в город, там в глубине перспективы торчал еще один блокпост, возле здания бывшего сельхозучилища, где тыщу лет назад юного корреспондента Лузгина кормили задарма котлетами в местной столовой, облицованной синей, туалетного образца кафельной плиткой, и где он не бывал с тех пор ни разу и сейчас непонятно зачем сожалел, что они едут мимо и дальше.
3
Поселок Новая Заимка лежал направо от шоссе, темнел узкими крышами; там были станция и лагерь эсфоровцев, охранявших железную дорогу.
Дерьмо это была, а не охрана, рассказывал соседу Воропаев, и если б "духи" возжелали просто пакостить, а не грабить составы по-крупному, с десятками грузовиков и сотнями людей, то каждый день взрывали бы дорогу, как хотели. Но здесь ведь не Чечня, говорил Воропаев, здесь "духи" воюют за "хабар": налетают, берут, уходят. И летом с танками послал их кто-то умный, совсем не террорист, и шли они не жечь, не резать, не давить - шли перекрыть железную дорогу, осесть на ней прочно и устроить нечто вроде собственной таможни, где без стрельбы и драки брать свое, не больше половины, и только то, что нужно, другую половину грузов оставлять целехонькой, а, скажем, щебень, бурильные трубы и комбайны пропускать и вовсе без поборов. "Ну зачем им, блин, комбайны в кишлаках", - весело разъяснял Воропаев. А их "не поняли", устроили побоище, и теперь по степям и лесам загуляли "идейные", что воевали ради мести, ради драки, под знаменем освобождения от русского гнета местного нерусского населения. "Духи" же не идейные, а простые нормальные "духи", грабители со своими громоздкими караванами грузовиков, - никак не могли миновать блокпосты на дорогах, но в лоб атаковали редко, пытались взять измором, стояли табором в пределах прямой видимости, обычно на окраине деревни, где блокпосты на выезде и въезде, а сбоку пусто, и ежели земля сухая, то можно подойти полевыми дорогами. "Духи" лепились к деревням еще и по соображениям безопасности: мол, если вы нас обстреляете, то и мы обстреляем деревню. Каждый день посылали переговорщиков, грозили и упрашивали, но взятки предлагали редко: у "духов" было до черта людей и оружия, но денег не водилось - по ту сторону границы давно воцарились натуральный обмен и грабеж. Иногда караваны снимались и уходили без боя, иногда прорывались лесными дорогами, где их поджидали партизаны, а ближе к "железке" - вертолеты эсфоровцев. Иногда просили дать бензин или штурмовали нефтебазы, чтобы залить опустевшие баки грузовиков и убраться восвояси до следующего похода за "хабаром".
Про "духов" нормальных Воропаев говорил беззлобно, даже с жалостью. По ту сторону границы мыкались в степях сотни тысяч людей, выдавленных с юга фундаменталистами, и части бежавших на Север разгромленных правительственных армий, у которых "духи" и разжились танками и грузовиками. А быть может, полагал Воропаев, именно бывшие военные и сколотили банды моджахедов: уж в танках-то сидели точно не дехкане, да и в поле "духи" дрались хорошо, по-уставному, зарывались в землю как кроты за пять минут, если их прижимали огнем. С "идейными" Коля-младшой и вся елагинская рота еще не сталкивались, знали только, что "идейные" в плен не берут. Впрочем, партизаны их не брали тоже. Воропаев как-то раз был по наряду в составе "летучки" - мобильного бронеотряда с базой под Ишимом, в районе санатория. "Летучка" выезжала по наводке блокпостов, когда "духи" решались на обходной прорыв, и вот в соседнем с Ишимом Казанском районе, уже приграничном, наткнулись в лесу на остатки колонны. Партизаны взяли ее по науке, подбив на узкой просеке головные и хвостовые машины. Вокруг машин там и сям понавалено было немало, земля вся гильзами усеяна, а чуть подальше, на свободной части просеки, уже лежали рядами, лицами вниз…
- Кончай болтать, - сказал Елагин.
- Так я же правду говорю, - обиделся Коля-младшой.
Вот так, сказал себе Лузгин. Вот и эта война, как и любая другая, вся замешана на вранье и легендах. Никто не хочет знать настоящую правду, каждый хочет только ту, с которой легче жить. И впервые Лузгин вдруг подумал о "духах" как о людях пусть и чуждых ему по культуре, и крови, и образу жизни, но - людях, у которых там, в голодных степях, были матери, жены и дети. Но только зачем жечь деревни, подумал Лузгин и спросил об этом вслух не Воропаева, а старшего лейтенанта. Елагин только головой качнул, а Воропаев сказал, что хрен разберешь, кто кого начал жечь первым в этой заварухе.
- Вот что, Владимир Васильевич, - полуобернулся назад старший лейтенант, - сейчас обед и дозагрузка, у солдат будет минут сорок свободного времени. Не могли бы вы выступить перед ними?
- О чем выступить? - оторопело спросил Лузгин.
- Ну как о чем? - сказал комроты. - Ну… о ситуации в целом, о политическом положении… Ну…
- В общем, политинформация, - подвел итог Лузгин, и Коля-младшой захихикал. Елагин глянул на него построже.
- Вы известный журналист, солдатам будет интересно с вами повстречаться… Настроите их, снимете напряжение… В роте уже знают, что с нами едет военный корреспондент.
- Да какой я военный корреспондент? - перебил старлея Лузгин. - Нехорошо смеяться над пожилым человеком… Насчет снятия напряжения - это пожалуйста, анекдотов я знаю достаточно, а вот, как вы говорите, настроить… Может, объясните, Алексей, что вы имели в виду?