- Кристину никто из них не знал, - начала г-жа Моску, глубоко переведя дух. - Ни Санда, ни Симина. Санда родилась в первый год войны, девять лет спустя после Кристининой смерти… Но у нас есть портрет Кристины в натуральную величину, кисти самого Мири. Дети знают её по портрету…
Она вдруг умолкла, склонив голову. Но г-н Назарие, чувствуя, что новое молчание было бы сейчас невыносимым, настойчиво повторил:
- И она умерла молодой?
- Ей было всего двадцать лет, - Санда постаралась опередить мать с ответом. - Она была лет на семь старше мамы.
Но г-жа Моску не заметила ее вмешательства. Затихающим, гаснущим голосом, словно впадая в очередной приступ изнеможения, она продолжала:
- Кристина умерла вместо меня, несчастная. Нас с братом отослали в Каракал, а она осталась. Это было в девятьсот седьмом. И ее убили…
- Здесь? - с невольным нажимом спросил г-н Назарие.
- Она переехала сюда из своей Бэлэноаи, - опять вступила Санда. - Имение тогда, до экспроприации, было гораздо больше, как вы понимаете… Но это не укладывается в голове… Потому что крестьяне так ее любили…
Егору вдруг стало не по себе. Он уже раз слышал эту историю, эту, да не совсем. Некоторые детали упоминались при нем впервые, о других - не в пример важнее - кажется, говорить не собирались. Он попытался взглянуть Санде в глаза, но та, как будто не желая развития темы, поспешила объявить:
- Кофе на веранде, господа!
- Представляю, какой это был тяжелый удар для вас, - счел нужным выразить свое соболезнование хозяйке г-н Назарие.
В ответ г-жа Моску радушно закивала головой, словно принимая обычные слова вежливости, с какими гостям надлежит подниматься из-за стола.
* * *
Кофе накрыли на веранде. Сентябрьский день был особенно прозрачен, небо неправдоподобно синело и деревья застыли, будто были задуманы неподвижными от сотворения мира.
"Пора", - сказал себе Егор. И когда на пороге столовой Санда оказалась совсем близко, он непринужденно взял ее под руку. Она была податлива, он уловил ее волнение, нетерпеливую дрожь тела - все шло как надо. Правда, миг спустя она отпрянула, но даже в этом жесте Егор предпочел усмотреть надежду. Теперь предстояло ее разговорить. Взяв чашечку кофе, он начал:
- Чем занимается Санда после обеда?
- Хочу попросить у господина художника позволения посмотреть, как он будет работать в парке.
Егор хотел было отшутиться, но увидел подле суровое лицо Симины, ее напряженный взгляд, девочка словно пыталась понять, что тут происходит без ее ведома.
- Господин Пашкевич, - раздался голос хозяйки дома, - не хотите ли взглянуть на портрет Кристины? Говорят, это лучшая работа Мири.
- Если у Мири вообще может быть что-нибудь хорошее, - иронически заметил художник.
- Вы же не видели, а говорите! - обиженно возразила Санда. - Я уверена, что вам понравится.
Ее горячность озадачила Егора. Он стоял с чашкой в руках между двумя сестрами и потерянно думал: "Черт меня дернул за язык. Если хочешь завоевать помещичью дочку, держи при себе свой снобизм. Кроме эстетических, есть и другие мерки…"
- Даже посредственный художник способен создать шедевр, если сумеет хоть раз в жизни возвыситься над собой, - нравоучительно изрек г-н Назарие.
- Миря был великий художник, - сказала г-жа Моску. - Миря - вершина румынского искусства. Отечество вправе им гордиться…
Г-н Назарие смешался и покраснел. А г-жа Моску в волнении поднялась и слабым манием руки пригласила всех за собой. Ничуть не спокойнее были Санда с Симиной.
"Все, что касается этой злополучной Кристины, для них просто свято, - думал Егор. - Пожалуй, это говорит об их незаурядности. Причислить обожаемую покойницу к лику святых и поклоняться - пусть самой тривиальной иконе… Да, Санда - чудо. Так любить и так чтить тетушку, которую никогда не знала!" Даже и маленькую Симину Егор теперь мысленно извинял. "Вот кто поистине избранницы, элита, я рядом с ними просто чурбан".
- Простите, тут неприбрано, - сказала Санда, отворяя массивную белую дверь. - Мы в эту гостиную редко заходим…
Оправдание было уместным. На них пахнуло сухой медуницей, застоявшимся, стылым воздухом - прохладой томительной, искусственной. Егор поискал глазами товарища. Г-н Назарие не смел дохнуть от скромности и старался держаться как можно незаметнее. Следом, замыкающей, шла Симина. Торжественное волнение придавало ей женскую бледность, неестественную для детского личика. "Нет, какие в самом деле чуткие натуры", - еще раз подумал Егор.
- Девица Кристина! - представила г-жа Моску. - Всеобщая любимица…
Профессор почувствовал, как ужас взял его когтями под ребра. Девица Кристина смотрела прямо ему в глаза с портрета Мири и улыбалась.
Это была очень юная девушка с черными локонами до плеч, в длинном платье с высокой и тонкой талией.
- Что скажете, господин художник? - спросила Санда.
Егор остановился поодаль, силясь разобраться, откуда этот наплыв щемящей грусти, что такого в этой девушке, которая смотрит ему в глаза, улыбаясь, как знакомому, будто именно его она выбрала из всей группы, чтобы посвятить в свое бесконечное одиночество. Тоска была на дне ее глаз. Напрасно она пыталась улыбаться, напрасно поигрывала голубым зонтиком и потихоньку ото всех ломала бровь, как бы приглашая его посмеяться вместе с ней над огромной, перегруженной цветами шляпой, которую она, конечно, терпеть не может, но мама велела: "Барышне не полагается позировать неглиже". Девица Кристина изнывала от этого стояния. "Она предчувствовала, что скоро умрет?" - спрашивал себя Егор.
- Значит, нравится, - торжествующе заключила Санда. - Раз молчите, значит, нравится.
- С такой моделью - и не создать шедевра… - тихо проронил Егор.
У Кристины лукаво блеснули глаза. Егор потер лоб. Какой все-таки странный запах в этой комнате. Уж не ее ли это комната? Он скосил глаза в сторону. Санда сказала: гостиная, но там, в углу, стоит большая белая кровать под пологом. Он снова вскинул глаза на портрет. Девица Кристина ловила каждое его движение. Егор легко читал в ее глазах: она заметила, что он обнаружил кровать, и не покраснела. Напротив, встретила его взгляд даже несколько вызывающе. "Да, это моя спальня, и там моя постель, моя девичья постель", - как будто говорили ее глаза.
- А господин профессор что скажет? - прозвучал голос Санды.
Г-н Назарие все это время простоял в оцепенении, не в силах стряхнуть накативший на него ужас: ему показалось, он снова видит призрак, туманную фигуру> давеча в столовой вставшую за креслом г-жи Моску. Он очнулся, лишь когда поймал на себе подозрительный, испытующий взгляд Симины.
- По-моему, великолепная работа, - решительно произнес он.
Он вдруг успокоился. Неестественный покой, как пролог к полному бесчувствию, установился в душе. Странно пахло в этой комнате: не смертью и не погребальными цветами, а как бы остановленной юностью, остановленной и хранимой здесь, в четырех стенах. Чьи-то давние-давние младые лета. Словно бы и солнце не бывало в этой комнате, и время не искрошило ничего. Ничего здесь не изменилось, не обновилось с тех пор, как умерла девица Кристина. Этот запах - запах ее юности, чудом сохранившееся веяние ее духов, тепло ее кожи. Каким-то образом г-н Назарие понимал теперь эти бесконечно далекие от него мелочи. Он сам удивлялся той легкости, с какой понимал их и принимал.
- Великолепно, ничего не скажешь, - повторил он, решаясь еще раз поднять глаза на портрет.
Нет, это не тот давешний призрак. Хотя сходство есть. На девицу Кристину можно смотреть спокойно. Она напугала его только в первую секунду. Кристина очень похожа и на г-жу Моску, и на Симину. А ему померещилось. От той, другой, исходил леденящий ужас, в портрете ничего такого нет. Дух комнаты, ее печаль и безнадежность идут от чего-то иного и по-иному говорят душе.
- Я бы хотел как-нибудь написать ее, - сказал Егор. - Не копию сделать с портрета, а написать по-своему…
Санда в испуге дернула его за рукав, шепнула:
- Тсс! Не дай Бог, мама услышит.
Егор не понижал голоса, но г-жа Моску, опустившаяся в зачехленное белым холстом кресло, ничего по своему обыкновению не слышала. Она блуждала глазами по комнате. По-особому пульсировала здесь жизнь. Сюда она прибегала мыслью, хотя не в это конкретное пространство, не в это настоящее время. Егор взглянул на нее через плечо и понял: г-жа Моску постоянно возвращается сюда, в эту комнату, но в происшествия той поры.
- …Слава Богу, не услышала, а то бы ей на самом деле стало плохо, - все так же шепотом продолжала Санда. - Она редко кого сюда приводит. Для вас сделано исключение. И потом, вы не знаете одной вещи…
Но рядом уже возникла Симина. Г-н Назарие тоже направлялся к ним, вероятно предполагая, что уже прилично покинуть комнату.
- А тете Кристине понравилось бы, если бы ее еще раз нарисовали, - сказала Симина. - С чего ты взяла, что мама не захочет?!
- Ты, конечно, больше всех знаешь, Симина, - отрезала Санда, смерив девочку строгим взглядом, и, повернувшись к ней спиной, позвала г-жу Моску:
- Maman, довольно уж! Пора идти…
- Может быть, ты оставишь меня еще на минутку? - попросила та. Санда протестующе помотала головой.
- С Симиной… - просила г-жа Моску.
- С ней тем более. - Санда сгладила свой отказ улыбкой и взяла мать под руку. За ними, избегая смотреть друг на друга, двинулись Егор и г-н Назарие. На веранде Егор закурил, сначала предложив портсигар профессору. Тот отказался, усмехнувшись, и тихо проговорил:
- Нет, дорогой маэстро, по-моему, это не то…