Тут к ним подошла Санда. Суровое педагогическое выражение улетучилось с ее лица. Санда снова была кокетливой и весьма снисходительной барышней.
- Мы готовы к трудам, господин художник? - проворковала она. Профессор был рад случаю ретироваться в столь подходящий момент.
IV
В тот день после обеда Егор ничего не наработал. Он долго таскал этюдник по парку, примерялся к разным живописным уголкам, но в конце концов сложил свои орудия производства в корнях старого вяза и предложил Санде просто прогуляться.
- В такой денек грех работать, - сказал он в свое оправдание. Потом спросил, много ли она знает стихов про осень. Спросил, как на экзамене, и пришлось выслушать целый концерт. Он-то хотел поскорее сменить тон на интимный, может быть, перейти к признаниям, стихи - хорошая прелюдия к любви, особенно когда вокруг такая осень, настраивающая на возвышенный лад. А получился перебор. Время уходило. Надо было сдвинуться с места. И он решил обратиться к Санде на "ты":
- Кстати, Санда, что ты думаешь о профессоре Назарие?
- Я думаю, он себе на уме, - сдержанно ответила Санда, как бы пропустив мимо ушей фамильярность обращения. - Вы заметили, как он часто меняется в лице? Не поймешь, какое оно у него на самом деле.
Егор засмеялся. Его действительно позабавил этот ответ. И, кроме того, они спустились с небес на землю - теперь уместны были и шутки, и флирт. В конце аллеи он обнял Санду за талию. Но она - наверное, чтобы позлить, - назвала его "господин художник".
Пора было идти к вечернему чаю. У крыльца вышагивала взад и вперед, поджидая их, Симина. Г-жа Моску читала на веранде французский роман. Г-н Назарие заранее предупредил, что будет только к ужину. Он ушел осматривать курганы.
Чаепитие прошло в молчании, только Санда с Егором изредка перебрасывались словом. Симина казалась чем-то озабоченной. Она первая встала из-за стола, прежде сложив салфетку и подобрав со скатерти крошки на тарелочку.
- Ты куда, Симина? - спросила Санда.
- К кормилице, - бросила девочка уже с порога, не оборачиваясь.
Проследив глазами, пока та не скрылась за деревьями, Санда строго обратилась к матери:
- Мне совсем не нравится эта дружба. Кормилица девочке только голову забивает…
- Да, да, я ей столько раз говорила… - оправдывалась г-жа Моску.
- Чем же она забивает ей голову? - поинтересовался Егор.
- Бог знает какими нелепыми сказками, - раздраженно ответила Санда.
- Но ей положено жить в окружении сказок, в девять-то лет, - заметил Егор. - Самое время для фольклора.
Санда поморщилась с досадой. Она многое могла бы возразить, но ограничилась одной фразой:
- Это довольно странный фольклор - кормилицыны сказки.
* * *
Насколько странен этот фольклор, Егор смог убедиться в тот же вечер. Он пошел на прогулку вокруг парка - смотреть заход солнца. Прислонясь к акации на опушке, он наблюдал, как западает за край поля пылающий шар, "далёко и недалёко"… Присказка вспомнилась кстати. "Лучше, чем в том народном стишке, про закат в степи не скажешь. И как все на миг замирает, когда падает солнце, и как чудно потом одушевляется тишина… Комары только тут ни к чему!" - думал Егор, закуривая в целях самозащиты.
Но душистая прохлада, пахнущая пылью и травами, отнимала у сигареты всякий вкус. Он бросил ее на дорогу и, войдя в парк через боковую калитку, не спеша пошел к усадьбе. Слева тянулись домишки, хозяйственные постройки, огороды. Егор спрашивал себя, кто присматривает за всем этим, кто ведет дела, платит слугам, продает урожай. Муж г-жи Моску несколько лет как умер, золовка живет в другом конце страны, в своем имении. Может быть, все-таки управляющий, который был еще при муже?
В окнах зажигались лампы. "Там кухни и комнаты прислуги", - определил Егор, проходя мимо ряда белых, прилепившихся друг к другу мазанок с низкими завалинками. Сновали женщины, дети пугливо таращились на барина. По-деревенски пахло сеном, скотиной, молоком. "Ночь будет великолепная", - подумал Егор, запрокидывая голову к высокому прозрачному небу.
- А собак вы не боитесь?
Голосок Симины прозвучал так неожиданно, что Егор сбился с шага. "Как же она подкралась ко мне, что я не заметил?"
- А тебе не страшно одной тут расхаживать?
- Я была у кормилицы, - спокойно объяснила Симина.
- До сих пор?
- У кормилицы были дела, а я просто сидела…
- И слушала ее сказки, да?
Симина постно улыбнулась. Отцепила репейник с подола платьица, разгладила складочки, весьма искусно медля с ответом.
- Это вам Санда наговорила. Да, слушала. Кормилица рассказывает мне каждый день по сказке. Она их много знает…
- Сегодня была очень длинная сказка, если ты только сейчас идешь домой, - заметил Егор.
Симина снова улыбнулась с той же поддельной кротостью. Встретясь с ней глазами, Егор испытал неприятное чувство, что его заманивают в ловушку, что тут работает ум хитрый и острый, никак не детский.
- Сказка была короткая, - ответила Симина. - Но кормилица выдавала жалованье людям, потому что это она у нас всегда выдает жалованье…
Последние слова она проговорила особенно четко, с расстановкой, как будто знала, о чем он думал по дороге к усадьбе, и решила между делом прояснить его недоумения. Егор даже растерялся. Эта девочка угадывала его мысли, просто-напросто читала их. Как тонко она подчеркнула последние слова, а потом - пауза, глазки долу…
- Короткая сказка, совсем коротенькая, - дразнила она.
Конечно, она подстрекала его, ждала, что он попросит ее рассказать сказку. Все в Егоре противилось, хотя он не понимал, в чем тут искушение. Симина томительно молчала, выжидая, замедляя шаг.
- Ну, расскажи, - сдался наконец Егор.
- Это сказка про пастушьего сына, который полюбил мертвую принцессу, - тихо произнесла Симина.
Слова так дико прозвучали из детских уст, что Егора передернуло.
- Какая скверная, какая глупая сказка! - Он не скрывал возмущения. - Нет, Санда была права.
Симину нисколько не смутила эта вспышка. Она дала его возмущению улечься, потом, не повышая голоса, продолжала:
- Такая уж сказка. Такой жребий выпал пастушьему сыну.
- Ты знаешь, что такое жребий? - удивился Егор.
- Жребий, доля или судьба, - отчеканила Симина, как на уроке. - Каждый человек рождается под своей звездой, у каждого - свое счастье. Вот…
- Смотри какая умная! - с улыбкой заметил Егор.
- Жил-был пастух, и был у него сын, - затараторила Симина, не давая больше перебивать себя. - И когда он родился, феи-вещуньи предсказали: "Ты полюбишь мертвую принцессу!" Его мама, как услышала, стала плакать. И тогда другая фея, их было вообще три, сжалилась над ее горем и сказала: "И принцесса тебя тоже полюбит!"
- Ты непременно хочешь дорассказать мне эту сказку до конца? - не выдержал Егор.
Взгляд девочки выразил недоумение - невинный и в то же время холодный, обдающий презрением взгляд.
- Вы же сами меня попросили…
И Симина надолго смолкла, подавляя его молчанием. Они находились на середине главной аллеи. Сзади, уже вдалеке, поблескивали огоньки дворовых построек. Впереди, в потускневшем от сумерек воздухе, вырастало серое пятно усадьбы.
- А другую сказку, повеселее, ты не знаешь? - спросил Егор, чтобы нарушить молчание. - Например, ту, что кормилица рассказывала тебе вчера или позавчера…
Симина глубоко вздохнула и остановилась, как-то нарочито повернувшись спиной к громаде господского дома. Странное напряжение появилось в посадке ее головы.
- Вчерашняя сказка очень длинная, - проговорила она. - А позавчерашняя вовсе не сказка, а настоящее происшествие. С девицей Кристиной…
У Егора мороз прошел по коже. Темнота внезапно пала здесь, среди деревьев, где Симина решила остановиться. Ее глаза засверкали, зрачки расширились, шея неестественно напряглась. А этот зловещий голос! Да, она была мастерицей выделить слово, вложить в него смысл, ей угодный, каленым железом выжечь его в твоем сердце.
- Что еще за "девица"? - сорвался Егор. - До сих пор ты звала ее тетей, она ведь тебе доводится тетей…
- Она меня попросила не называть ее так, а то она себя чувствует старой…
Егор с трудом взял себя в руки; его так и подмывало обрушить ярость на эту маленькую бестию, которая врет ему с таким дьявольским бесстыдством.
- Кто тебя попросил? Как может тебя попросить кто-то, кто тридцать лет назад умер?!
Голос у него был грозный и взгляд суровый, но Симина заулыбалась: столько удовольствия доставлял ей гнев мужчины, такого большого и сильного человека, гнев, который вызывала она, пигалица неполных десяти лет…
- Она меня попросила сегодня ночью, во сне…
Егор на секунду заколебался. Но ему хотелось дойти до конца, понять, что скрывается в головке этого пугающего своими повадками чада.
- И все же сегодня, у портрета, - сказал он, - я слышал, как ты назвала ее тетей Кристиной.
- Неправда, - твердо отрезала Симина. - Сегодня я не говорила "тетя Кристина".
Ее уверенность заставила Егора усомниться в своей правоте. Но какая непререкаемая уверенность и какая победоносная усмешка! Надо будет поговорить с Сандой, а может быть, и с г-жой Моску. Он вдруг осознал нелепость ситуации: стоит тут, в темноте, посреди аллеи, меряясь силой с ребенком, - и решил тронуться с места, потому что Симина идти к дому явно не собиралась. Но при первом же его движении девочка с криком вцепилась в него. Сам испугавшись, он взял ее на руки. Симина приложила ладошки к Егоровым щекам, отворачивая его лицо от дома.