- Ох, грех, грех!.. - отстранилась женщина. - Господь накажет меня! Господь накажет! Накажет…
- Горе гореванное! Сама мучаешься и меня извела, - сказал он с досадой.
- Не гневись, Роман. Слабая я. У Бога силы попрошу… Кабы за грех не посчитал…
Куш-Юр спрыгнул вдруг с саней. Проваливаясь в снегу, попытался бежать рядом, но задохнулся, отстал.
Сандра, словно в каком-то забытьи, ехала и ехала вперед. И только версты через две оглянулась, встревожилась, остановила сани, побежала назад посмотреть, где Куш-Юр.
Он шел навстречу, тяжело дыша. Она подбежала, виновато и сочувственно глянула ему в лицо.
- Хорошую прогулку ты мне устроила, - сдержанно сказал Куш-Юр. Он подошел к своей лошади, отвязал Воронка от розвальней, развернул сани в другую сторону.
- Ну, вот и свиделись, - горько улыбнулся Куш-Юр. - Прощай, Саша! Доброго тебе пути… - Он дернул вожжи, и Воронко рванул в галоп.
Глотая слезы и пошатываясь, Сандра подошла к розвальням, повалилась на сено, простонала:
- Ой, Роман, Роман, ой, горе мое!..
Глава семнадцатая
Разлад
1
- Скоро ли повезет меня папа в гости к бабушке? - спрашивал Илька у матери. - И Февру повидать охота, и Микулку, и Петрука.
- Скоро, скоро, - обнадеживала мать. - На дворе-то, чуешь, какой холод? Меры не знает. Да и отцу сейчас недосуг. День-деньской в тайге. Самое время промышлять. С пустыми руками не резон ездить - пустой поедешь, пустой и вернешься.
И то была правда: как пошли морозы, так и не ослабевали. Дети носа не высовывали за порог. Все в избе да в избе, в тесноте и в духоте, в сумерках. Короткого дневного света не видали: окошки обледенели, и в самое светлое время суток в домах было темновато. Женщины волей-неволей выходили на мороз - коров подоить, дров наколоть, воды натаскать, занести ягод и рыбы из сарая. Мужчины - те исправно охотились от темна до темна, возвращались - носы и щеки белые, прихвачены морозом, усы и ресницы заиндевелые.
В такие холода без крайней нужды и в соседнюю избу не наведаешься. Но у вотся-гортцев охоту общаться отбили не одни морозы. Большой разлад случился в рождество.
Вотся-гортцы не унывали от всевозможных нехваток и праздновать собирались согласно и весело.
Мир-лавка приняла от Сандры пушнину по сходной цене. Продуктов отпустила, правда, не полностью, должок за кооперативом остался, но это не тревожило пармщиков - не пропадет, да и сразу всего не съешь. А вот то, что вместо муки дали зерно, озадачило женщин, сроду не мололи.
Выручил Мишка. Он в прошлом ходил с караванами русских купцов. В Тобольске и тамошних деревнях видел ручные жернова. Мишка выпилил смахивающие на колеса два круглых обрубка из толстенного кедра, вбил в них осколки старого чугунка - и соорудил простейшую мельницу.
Женщины диву дались. Вертишь и мелешь. С горем пополам, а все-таки мука, есть из чего стряпать шаньги. Значит, попразднуют. А то какое Рождество без шанег!
С осени, с той поры как появилась мошкара, еду готовили порознь, но праздничное столованье задумали общее. Однако стряпали хозяйки по отдельности, видно, хотели похвастаться своим умением.
Ребята ждали праздника с еще большим нетерпением, чем взрослые. Гриш сделал сынишке вертящуюся звезду из бумаги, раскрасил ее ягодным соком.
- Кодзув, кодзув! - ликовал Илька, выхваляясь перед Энькой. Тому отец ничего не смастерил, Гажа-Эль не был мастером на такие поделки. И Энька завидовал дружку.
В Мужах мальчишки ходили колядовать, и их одаривали шаньгами и денежками. Энька с Илькой помнили это и надумали заслужить себе подарки.
Оба мальчика по вечерам старательно заучивали со слов матерей коляду. Матери и сами знали славящую песню с пятого на десятое, коверкали русские слова, перемежали их с зырянскими, не очень вдумываясь, какая мешанина получается.
Но на то она и коляда, чтобы быть мудреной.
И когда ребята пропели ее перед отцами, Гриш, ухмыляясь, похвалил:
- Сойдет…
Гажа-Эль с серьезным видом наставил:
- Напоследок не забудьте пропеть: "Деньги - так деньги, шаньги - так шаньги". А то гостинца не дадут.
Пришло Рождество и ребята заслужили свое - и шаньги и деньги. Правда, деньги не настоящие, а керенки, каким-то образом уцелевшие у Сеньки Германца.
Счастливые, довольные, наевшись вкусных праздничных шанег, легли дети спать.
Тогда и взрослые сели пировать.
Собрались в избе у Сеньки и Мишки. На двух столах, выдвинутых по такому случаю на середину избы, теснились тарелки, туески, чашки с шаньгами, кулебякой, мясными пирожками, соленой рыбой, икрой, варкой. Но самой вкусной и долгожданной была строганина из оленины - Сандра привезла Еленне от ее отца-оленевода целую тушу. Отец Еленни прикочевал на зиму к Мужам и послал дочери такой лакомый подарок.
- Вот уж отведем душу строганинкой! - потирал руки Гажа-Эль.
- Эх, самим бы нам в парме оленей завести-заиметь! - почесал Гриш в затылке. - Тут и мясо тебе, и шкуры на малицы, на кисы…
Однако усаживались за стол немного хмуроватые: ночь, по обычаю, постовали, не спали, но главное - хмельного не было на столе. Сандра глядела на всех с лукавой улыбкой.
- Садись! - позвали ее. Она кивнула и молча вышла из избы. Вернулась, неся большую сулею самогона.
- Откуда? - уставились на нее.
Оказалось, Сандра предусмотрительно купила самогон через крестную, еще раньше. Старательно прятала его и от Мишки и от Сеньки. Гриш один знал. Перед ним она отчиталась в расходах.
Еще не выпив, все словно захмелели.
- Вот молодчина! - рассыпался в похвалах Гажа-Эль. - А я мучаюсь, проклинаю Гриша, пошто заманил в этакую даль. Ну, разговеюсь!
Выпили - развеселились. Песни запели. Мишка в пляс пустился. За ним - Сенька.
Барыня угорела -
Много сахару поела.
Барыня, тук и тук!
Сударыня, бук и бук! -
выделывал он кренделя под общий смех.
- Давай, давай! - подзадоривал захмелевший Гриш. Наигрывая плясовые мелодии, он притопывал в такт, видно было, у самого душа рвется выкинуть этакое невероятное.
"Славно у нас, дружно! Еще лучше заживем!.." - Он радостно зажмурился от этих мыслей.
И тем горше было ему от той ссоры, которая случилась нежданно-негаданно.
Сенька - нарочно сделал или случайно вышло так, - отплясывая, подмигнул Сандре:
- Пошли, суседка, на пару…
Гаддя-Парасся болезненно ревновала Мишку к Сандре, остро переживала Мишкино охлаждение к себе, ненавидела соперницу.
- Мой-то, непутевый! Нет, поглядите, люди! Ой, что-то нечисто тут!.. - злобно сказала она, поворотясь к Мишке. Вдвоем оставались… Поди, того… Ха-ха-ха…
Сандра онемела: наглая! Позеленела от приступа ярости. Все, что она так сдерживала, выплеснулось.
- Чужого не подбираю!.. - сверкнула она глазами. Пляши сама, тебе как раз… с брюхом.
Парасся насмешливо скривила губы.
- Да уж не хабторка!
Этого Сандра вовсе не могла стерпеть.
- Не тебе укорять! Думаешь, не знаю, от кого носишь? От моего дурака!
Мишка взъярился, накинулся на жену:
- Не бреши! Чего выдумала!
Парасся покраснела, заголосила:
- Ой, беда-беда! Что болтает! Тьфу, тьфу!
Разыгрался скандал…
- Да что вы! - стала увещевать Елення. - Пели-плясали - и нате! Хватит вам… - И обратилась к мужу: - Давай, Гриш, что-нибудь веселенькое…
Но Сандра не желала примирения.
- Бесстыжая! Все знаю, все вижу. Мало здесь липли, так еще в Мужах… Срам один… Мне все рассказали…
Вконец расстроенная, Парасся готова была зареветь.
Сильным ударом кулака Мишка сшиб Сандру с ног.
- Не смей! - не своим голосом вскричал Сенька и схватил Мишку за руку.
Тот, как тростиночку, отшвырнул его, но Сенька не отвязался, вспрыгнул и снова повис на Мишке.
- Ну, что говорила?! Глядите, непутевый-то! - с ехидным злорадством всплеснула руками Парасся.
Гажа-Эль оттолкнула Сеньку, отвел Мишку в сторону.
Хмурый, недовольный, что ему не дали выместить злость на Сандре и Сеньке, Мишка подошел к столу и залпом опустошил свою чашку, а потом и еще чью-то, стоявшую рядом.
- Зачем выпил мой самогон? - вскипел Сенька.
- Не твой. Наш. Сандра выставила, - огрызнулся Мишка.
- На нашу пушнину покупала! На общую! - не унимался Сенька.
- Твоя-то доля велика ли?
Гриш недовольно поморщился.
- Ну, пошли считаться. Я-то не корю никого. Эль - тоже.
- Завсегда так: кто меньше тешет, тот больше брешет, - сказал Гажа-Эль. - Пошли, Гриш! Неча тут делать…
Гриш хотел идти, его задержал Мишка.
- Ты как хочешь, святая душа, а я тебе заявляю при всех: не желаю быть в парме - и шабаш! Не желаю!.. Или - в пай!.. И все такое… - пьяно выкрикивал он.
Гриш понимал - не спьяну грозится, на уме держит…
- Проспись, Миш. Вытрезвишься, поговорим-потолкуем, - сказал он.
- Зачем - проспись? Сейчас желаю!.. И все такое…
Не ответив ему, Гриш ушел.
Он не успел еще раздеться, как услышал крики на дворе. Выскочил - Мишка с Сенькой схватились в драке. У Сеньки лицо в крови, но он, словно обезумев, лез на рослого, хваткого Мишку и - откуда только сила бралась - мутузил его.
Одному Гришу не разнять было бы их, да подоспел Гажа-Эль. Схватил в охапку Сеньку и унес в избу.
- Вот те и Рождество, якуня-макуня, - ворчал он.
Гриш долго не ложился спать. Сидел на лавке, сокрушенно вздыхал. "Разлад… Грызня… Так дело не пойдет… А трезвые дружно жили…"