Книга кроме произведений старейшего ненецкого писателя содержит также воспоминания о нем.
Содержание:
ВСТАНЬ-ТРАВА - Роман 1
ЦВЕТЫ В СНЕГАХ - Народная комедия в 2 действиях, 6 картинах - Действие происходит в наши дни, там, где кончается Обь - Пьеса. Перевод с ненецкого и сценическая редакция Н. Корина 43
СТИХИ И ПЕСНИ 55
НЕНЕЦКИЕ И ХАНТЫЙСКИЕ НАРОДНЫЕ СКАЗКИ 55
ПРОИЗВЕДЕНИЯ ДЛЯ ДЕТЕЙ 59
ПЕРВЫЕ ЛАСТОЧКИ - Воспоминания о юности 61
О ПИСАТЕЛЕ И ЕГО ГЕРОЯХ 71
Примечания 72
Иван Григорьевич Истомин
Первые ласточки
Том 2
ВСТАНЬ-ТРАВА
Роман
Глава 1
Весть
Приполярье.
Лунная ночь.
Тускло светятся звезды.
Завывает лютый северный ветер.
- Кыш-ш! Кыш-ш… - каюр сипло кричал на шестерку оленей, отгоняя тягучий сон.
Олени едва трусили, поводя боками, выпучив глаза и высунув языки чуть не до снега - отмахали без остановок около двухсот верст из Обдорска в село Мужи. Немного осталось до селения - в морозном, густом тумане вроде завиднелись огни.
Каюр в малице и поверх нее в гусе шерстью наружу, обут в тройные кисы - пимы из оленьего меха. И весь закуржавел, не видно лица, отороченного пухлой снежной бахромой. Продрог он до мозга костей на пронизывающем насквозь студеном ветру. И хочется ему спать. Но нужно увидеть хоть одного человека из села и доложить, а потом…
- Кыш-ш!.. - Каюр затянул бессловесную мелодию то ли по-зырянски, то ли по-хантыйски, то ли по-ненецки. Такую печальную, что сам заплакал и долго всхлипывал, смахивая слезы меховой рукавицей. Уже стало видно село, менее затуманенное, освещенное луной. Олени шли кое-как шагом, то и дело спотыкаясь. И наконец остановились. Два оленя осели в снег. Каюр тыкая их хореем, шикал, но ничего не смог добиться. Решил отдых дать хоть недолгий. Потом снова вся упряжка потянула тяжким шагом. Каюр не гнал их - дотащат.
В полутемной комнате горит увернутая лампа.
- Пи-ить…
Илька раскидался в жару. На лбу высохшая тряпка. Дышит часто. Бредит. И видит Илька, будто стал здоровым - руки и ноги двигаются, не опутаны хворью. И снится, что он летает. Не ходит - не помнит, как ходить, с трех лет отказали ему ноги. Он летает, летает легко, словно обская чайка. Как весело и радостно! Только хочется пить, но он не может сделать и глотка, хотя кругом вода…
- Пи-ить… - просит Илька неслышным голосом и видит себя среди цветов, мокрых от росы. Вспомнился Вотся-Горт, когда мама купала его в росе. Приговаривала ласково: "Еще, еще, мой заинька, мой маленький сыночек! Роса - травяная слеза. Чистая, радостная. Самая для тебя, для несчастного, пользительная. Особливо со цветочков душистых-запашистых. Вон сколько их, ясных слезинок-бусинок, в синих колокольчиках! Все их выльем-вытрясем на тебя!" Илька видит мокрые цветы, но лишь облизывает губы - сном не утолишь жажду. Ох, как пить хочется! Ну, мама же! Почему ты не слышишь?
И Илька плачет вслух, громче:
- Пи-ить!.. Пить!..
Елення испуганно вскакивает с кровати, прибавляет огонь в лампе, берет со стола кружку и спешит к Ильке, поит его.
- Родной мой. Долго звал, поди… И весь раскрылся…
Она поправила одеяло, пощупала тряпку - совсем сухая.
А Илька со слезами:
- Я звал, звал тебя снять меня с крыши, а ты не идешь. Почему есть лестницы лазить вверх, а спуститься - нет? Гы-ы-ы…
- Вот беда-то, - мать приложила мокрую тряпку. - Жар-то какой…
В эту лунную, трескучую морозную ночь по безлюдной улице спешил куда-то человек в толстой малице и подшитых валенках, а не в обычных для этого края мягких меховых кисах. "Вжик-скрип, скрип-вжик…" - раздавалось в студеном воздухе. Он, как пьяный, шатался и что-то бормотал неясное и темное.
Вжик-скрип, скрип-вжик - морозно взвизгивает снег под его валенками. Временами председатель сельсовета Роман Иванович прикладывает к щеке теплую рукавицу и смахивает слезы. Он прозван в народе Куш-Юром, Гологоловым, за голую, как яйцо, голову, обожженную на барже смерти. Сгорели в полыхающей барже его друзья-товарищи, пали под свинцовым дождем те, кто бросился в реку, а Куш-Юр спасся. В кандалах, обезумевший от бессилия, бросился Роман в студеную осеннюю Обь и, уцепившись за корягу, доплыл до берега. И с той кровавой ночи не угасает в его сердце ненависть к врагам трудового народа и вера в свое революционное дело. А то, что Куш-Юром зовут, не велика беда, здесь у каждого зырянина прозвище. Куш-Юром прозвали, стало быть, признали своим.
Куш-Юр повернул к крыльцу Варов-Гриша - Гриша-Балагура, - отряхнул от снега валенки и отворил дверь.
- Гм, гм! - кашлянув, Куш-Юр перешагнул высокий порог. В тусклом свете различил лежащих на полу людей, видно, проезжих. Потоптался и осторожно, чтобы не наступить на спящих, прошел возле печи. "Спят!" - тихо пробормотал Куш-Юр, и половица под ним громко и протяжно застонала.
За пологом резко скрипнула кровать.
- Это я, Роман, председатель. Срочно надо Григория… Да и всех вас тоже… - Он прошагнул в комнату и, шумно передвинув стул, присел. От скрипа завозились ребятишки. "Разбудил!" - упрекнул себя Куш-Юр и негромко позвал: - Вставай, Григорий.
Заспанный Гриш высунулся из-за полога. Куш-Юр, стряхнув ладонью пот с лица, извлек из-под малицы листок бумаги.
- Здравствуй… Что стряслось-случилось?.. - хрипло спросил Гриш.
- Умер!.. - сдавленно выкрикнул Куш-Юр.
- Кто, что?! - Босой Гриш рывком сел на лавку. - Кто такой умер?
- Ленин умер, - проглотил слезы Куш-Юр. - Вчера вечером. - Куш-Юр шелестнул бумагой. - В шесть часов пятьдесят минут…
У Гриша в глазах потекло лицо Куш-Юра, как отражение в неспокойной воде…
Зашевелились люди в соседней комнате. Куш-Юр, сгорбившись, беззвучно плакал.
Встала с лавки не спящая Елення, в сарафане, в баба-юре - кокошнике и кисах. Тихо поздоровалась, прибавила огонь в лампе и занялась ребятишками, успокаивая их. Елення не узнавала прежнего Куш-Юра и, все-таки угадав, что это он, поразилась перемене в его лице… И Елення испугалась, в нее вошла томительная тревога, предчувствие страшной беды, такой страшной, от которой и смялось лицо Куш-Юра, лицо председателя Советской власти, стало оно потерянным, будто след, засыпанный снегом.
- Ну-ка. - Гриш дрожащими руками взял бумагу и долго читал, шевеля губами, хотя написано было немного. Потом отдал листок, спросил растерянно и горестно: - Как так? Как же так? Может быть, ошибка-путаница?
- Бумагу из Обдорска доставил каюр, - после долгой паузы заговорил Куш-Юр. - Надо, Григорий, делать древко. Для траурного флага.
- Как же так? А? Ленин умер, - не слушая его, отрешенно повторял Варов-Гриш.
- Для древка возьми подлиннее палку, чтоб всем был виден траурный флаг, - скорбно склонил голову председатель.
Елення, словно впервые увидела его голову в шрамах и рубцах, заплакала тихо и жалостливо. Слышались всхлипывания и во второй комнате, все еще не освещенной. У Ильки жар заметно спал, и он, лежа на боку, различал в полумраке Куш-Юра, собравшегося уходить.
- Кто помер, мама?
- Ленин… - Елення вытирала слезы передником. - Дед он тебе…
- Владимир Ильич, - добавил Куш-Юр.
Для Ильки Ленин был не дедом, а добрым, всемогущим богатырем из далеких и близких сказок - "Ленин дал!", "Ленин сделал!", "Ленин помог, не дал погибнуть!", "Отец… вождь… друг!". И то, что он умер, то, что он ушел навсегда, отнимало всю надежду на сказку.
И Илька заплакал горько и безутешно:
- Ленин… умер… Ой-о-о!
Куш-Юр взглянул на него:
- Два раза сказывал ему. И запомнил! - удивился Куш-Юр.
- Болеет вот… - Гриш натянул верхнюю рубаху и принялся обуваться. - Выживет ли, нет ли… кругом беда!..
- Да-а, плохо у нас - до сих пор нет фельдшера. - Думая о чем-то другом, Куш-Юр спрятал бумагу в рукавицу. - Многого у нас пока нету, Григорий. Но есть у нас Советская власть. Народ-ная, - повысил голос Куш-Юр. - И Ленин будет вечно жить в этой власти! Вечно!
- Он, Ленин, ранен был? - спросила негромко Елення.
- Был, - выдохнул Куш-Юр. - Отравленными пулями был изранен! Да… Надо другим передать эту горькую весть. Всем надо знать. В десять утра соберемся в Нардоме.
- Как людям сказать о такой беде? - Гриш одним взмахом набросил на себя малицу и вышел вслед за Куш-Юром.
На западной, уральской стороне в морозном тумане высоко светилась предутренняя луна. Она странно пульсировала: то раздвигалась, то вдруг обретала привычные очертания. И тогда мир являлся перед Гришем то в густом сумраке, то в ярком свете с резкими тенями. Гриш вытер рукавом мокрые глаза.