"Ну и погода! - вздохнул Куш-Юр. - Ладно, что все вовремя выгрузили да в склад сложили… Так-то Биасин-Гал мужик ничего, надежный, сохранит. Но кладовщик - не более… Да-а… Изведет себя Гал, и не спасешь… Выпала ему судьбинушка… А льет, ну и льет!.. Может, вода малость поднимется. Без этого катер-то в Вотся-Горт как погонишь! Небось ругают меня, натрепал с три короба. Если катер не пройдет, нарочного пошлю, пускай каюк пригоняют - до самого ледостава к ним не подступишься… Зря забрался на остров Гриш. Поди, и сам чувствует, да не признается… Может, еще разок съездить к ним, поглядеть, потолковать. С Сандрой хоть переглянуться… Эх, Сашка, Саша! И самой, чай, не сладко, и мне не жизнь… А та, отрава… Яшка врать не стал бы. Замуж захотела… Вот нечистая сила! Только этого недоставало. Большевик с контрой породнился. Красота!.. За окном ливень припустил - льет пуще прежнего. Прибавит грязи. Сам черт ноги покалечит. Что-то делать надо. Тротуары хоть бы зачинил каждый хозяин. На сходке завтра вопрос поставлю… - Но мысль на этом не задержалась, назад вернулась. - Озыр-Митьке сейчас выйдет полное уважение… Торговец… Мастер он мошну набивать… А может, Эгрунь и вправду любит, к нам тянется? Мало ли что отец… Да нет, пускай вперед докажет себя. От своих пускай уйдет, пользу народу сделает… Тогда уж Яран-Яшка верняком на мушку возьмет, не промахнется… Был бы он чуток ближе - и лежал бы сейчас товарищ председатель под сырым холмом. Зря, однако, не допросил его. Искры на глаз так и сыплет. Шальной. "Северный закон". Пока дерево не уберет - не успокоится. В оба за ним глядеть надо…"
За окном в ночи продолжал шуметь дождь. Порывы ветра швыряли в стекло дождевые струи. И Куш-Юр подумал: "Как из пулемета лупит". Может, из-за этого сравнения ему показалось, будто за окном чвакают чьи-то ноги.
"Уже и блазнит", - усмехнулся он и улегся поудобнее. Но тут чьи-то пальцы, похоже, заскребли по стене, по наружному подоконнику. Куш-Юр вскочил, прислушался: нет, не блазнит, за окном кто-то есть.
"Яшка!" - Куш-Юр схватил наган и юркнул к простенку рядом с окном.
Снаружи кто-то, по-медвежьи сопя, шоркал по стеклу, вроде бы лапой. На Яшку это было не похоже. Яшка, пожалуй, крался бы, как рысь. Кого другого подбили?
Куш-Юр взвел курок.
"Давай, гад, сунься! Обратно не уйдешь!"
Неизвестный осторожно постучал в окно. Стук повторился громче, настойчивее.
"Вызывает, выманивает меня поближе". - Куш-Юр стоял не шевелясь. Но когда неизвестный забарабанил по крестовине рамы, не выдержал, рявкнул:
- Кто ломится?
Будто испугавшись, стучавший что-то промычал недовольное и торопливо зачавкал по грязи.
"Не уйдешь!" - Куш-Юр распахнул окно и, в чем был, выпрыгнул в темень и дождь.
Крупная темная фигура маячила впереди.
- Эй, кто ты? Что надо! - нервно окликнул Куш-Юр.
Неизвестный испуганно кинулся к забору, но угадил в висящие сети, с ходу стянул их на себя, запутался и, падая в грязь, с треском сломал вешала.
Разбуженный шумом, на порог выбежал Евдок.
- Дядя Роман, где ты? Что случилось? - крикнул он хрипловато.
- Да вот я! Кто-то в окно к нам лез, в твою сеть запутался, вешала сломал.
Евдок по-взрослому выругался. Вдвоем с Куш-Юром они кинулись к вешалкам. Навстречу им из грязи поднялся грузный, плечистый человек.
- В сеть запутался, якуня-макуня!
- Эль? - удивился Куш-Юр. И встревожился: - Откуда ты? Что случилось? - Раз ночью Гажа-Эль пришел, знать, беда…
- Эх, тоже мне… Сети порвал, поди. Пьяный, чай, как всегда! - захныкал Евдок.
Но Куш-Юр перебил его:
- Эль, да говори хоть, что у вас там стряслось-то?!
- Да, ничего, - стряхивая грязь, заговорил наконец Гажа-Эль. - Приехали мы, ну я и поспешил к Марпе… за сугревом, с дороги…
Евдок перебил его сердито:
- Мамка не варит боле! Не знаешь, что ль?
- Ах, ты вот зачем! - повеселел Куш-Юр. - Кто да кто приехал? Гриш?
- И Гриш! И Мишка! И бабы. Да почитай все…
- И Сандра? - вырвалось у Куш-Юра.
- Сандра - не. Сторожить да нянчить с Германцем осталась… Ах, беда! Так нет, значит, не варит? А ты квартируешь у Абезихи? Ну, тогда я пошел отсуль. Вот, якуня-макуня!..
Только сейчас Куш-Юр почувствовал, что до костей промок и босые ноги коченеют. Он вбежал в избу, пряча наган под мокрой исподней рубахой, довольный, что никто не видел при нем оружия. Закрыв окно и стянув с себя белье, он обтерся досуха полотенцем, забрался под одеяло, зябко поеживаясь. Хотелось скорей согреться и уснуть.
5
Не повезло Гажа-Элю и у других прежних своих выручателей. Зря только сон им ломал.
"Вот житуха настала! Хоть ревмя реви, - огорчался он, а желание разговеться с дороги не оставляло. - Не-е, не может того быть, чтоб во всех Мужах никто самогону не имел…"
Под утро он оказался у крайней избы, на северной околице села. Светало. Дождь поредел. Небо очищалось от туч. Вытащив кисет из-под полы промокшей суконной парки, сшитой из его солдатской шинели, Эль свернул козью ножку, а закурить не смог: сколько ни чекал гальками, трут не затлевал - отсырел. Негодование охватило Эля - и тут не везет, - и он разразился долгой смачной бранью. Вдруг в соседней избе засветилось окошко.
"Петрунь-Ярка не спит. Выручит!" - обрадовался Гажа-Эль и постучал в дверь.
Ему долго не открывали, и никто не подавал голоса, хотя в избе слышалась какая-то возня. Наконец раздался испуганный женский голос из сенцев:
- Кто стучит?
- Я, Элексей…
- Господи, откуль взялся?
- Приехал. Прикурить не у кого - дрыхнут все. Ярка Дома? Да впусти ты…
- Нету-ка Ярки. С весны внизу. Вернется последним караваном.
- Экся! Дай огня. Умираю без курева…
- Ой, беда-беда! Последнюю спичку извела на жирник.
- Ну, впусти! Прикурю от жирничка и умотаюсь.
- Поди, хмельной, как всегда. Боюсь я пьяных.
- Эх! Кабы выпить-то. Ищу всю ночь - кукиш везде кажут. Муторно аж, якуня-макуня! Дай хоть искорку, согрею душу табачком.
- Ты же в грязи, чай, весь. И не вовремя Элексей, совсем не вовремя.
- Како там! Светает. И ходули оботру. Не съем тебя, крошку.
Экся была невысокая, щупленькая, как девочка-подросток, и любила, когда Гажа-Эль называл ее ласково "крошкой".
- Что же делать? - забеспокоилась она. - Вынести, что ль, жирник? Поди, погаснет на ветру-то. Вовсе без огня останемся. Заглянь уж сам. - И щелкнула щеколдой, отворила дверь.
Эль старательно вытер в сенцах бродни, низко наклонившись, вошел в избу вслед за хозяйкой.
- Какой ты большой, Господи! Потолок-то хоть не вышиби башкой, - попятилась Экся.
Эль осторожно прошел к кривоногому столику. На нем в плошке с рыбьим жиром, густо чадя, трепетал огонек, Эль склонился над ним, прикурил, затянулся глубоко и радостно выдохнул вместе с дымом:
- Ффу-у! Наконец-то!
- Отчаливай давай! - приказала хозяйка. - Заденешь что-нибудь, громадина. Дочку разбудишь.
- Сейчас уйду. - Он выпрямился, касаясь головой потолка. Повернулся, хотел было шагнуть, но, не заметив скамеечки, споткнулся и привалился к печке, задев плечом бочонок, который стоял на лежанке за ситцевым занавесом. - Якуня-макуня! Чуть квашню не опрокинул. Прости, Экся, - повинился Эль.
От шума проснулась девочка, заплакала. Хозяйка всполошилась!
- Ну вот! Так я и чаяла. Уходи скорей!
Занавеска обвисла. Рослый Гажа-Эль поверх нее увидел круглую затычку в крышке бочонка.
- Погоди! Кажись, не квашня это. - Он бесцеремонно отдернул занавеску. - Точно! Бражка миленькая! Бродит-поспевает. Ну, Бог сподобил! Подвезло! - расплылся он в счастливой улыбке.
Хозяйка растерялась, засуетилась, заохала:
- Ой, беда! Уходи! Не твое дело.
- Нет, крошка, не уйду, не попробовамши. Что искал, то и нашел. То-то, думаю, больно осторожничаешь, не впускаешь…
- Вот наказанье-то! - плаксиво протянула побледневшая Экся. - Не моя она, бражка-то. Чужой сур…
- Чужой, а на твоей печке? Плохо хитришь, Эксинька. - Эль надеялся ласковым обхождением сломить упрямство хозяйки.
- Ей-Богу, чужой! - Экся перекрестилась. - На кой ляд мне этот сур. Пьяница аль торговка я? Ярки тоже дома нету. Навязался вот на мою голову, подсунул бочонок. К тебе, дескать, не заглянут комсомольцы, не додумаются. Дура я, согласилась. Теперь пропаду, ежели пронюхают. Накажут меня. Комсомолы так и рыщут по избам…
- Чей он, сур? - деловито осведомился Эль.
- Не скажу. Нет-нет! Ни за что! - Экся покачала головой и затопталась возле печи, словно старалась собою заслонить ее.
Из комнаты в кухню в коротенькой рубашонке вышла дочурка Экси, такая же, как и мать, чернявая.
- Не сказем, дядя Гал не велел, - пролепетала она.
- Кыш! - встрепенулась Экся и шлепнула дочку.
Девочка завизжала. А Эль руки потирал.
- Гал? Это который же? Не сосед ли твой, Биасин?
- Нет, нет! Брешет она, глупышка! Не слушай ее, - разволновалась женщина. - Уходи, Элька, ради Бога! Не расстраивай меня…
- Э-э, нет! Не уйду, не попробовамши, - упирался Эль. Он потянулся к бочонку. - Поспел, видать. Скоро пробка вылетит, отходит заклейка-то…
- Не трожь! Чужой, говорю! - со слезами крикнула Экся. Но потом махнула рукой беспомощно: - Ладно уж. Спусти на пол проклятый бочонок. Разорвет еще. Сама пробовала снять, да сил не хватило…
Гажа-Эль ухмыльнулся:
- Господь меня к тебе в помощь прислал! - И легко снял бочонок с лежанки, поставил на пол. - Вот и все. Можем пировать. Готов сур, шумит, как тайга в бурю.