Заклейка из теста вокруг затычки высохла, потрескалась, немного отошла от крышки. Экся засуетилась, торопливо поправила ее, заодно попробовала, крепко ли сидит пробка.
- Неделю почти стоял. Сегодня должен забрать. Не мой, говорю. Ну как дам я тебе распочать чужое? - говорила она, волнуясь.
- Чужое, чужое, - недовольно заворчал Эль. - Подумаешь, тяпну пару ковшиков. Тебе, поди, за услугу положено с этого самого Галки. Уступи мне свою бражку. Заплачу хорошо - икрой ли, варкой ли.
Движением головы Экся отклонила предложение.
- Ну, давай дам тебе глухарей. Мясо, якуня-макуня! - рявкнул в сердцах Эль.
- Глухарей?! - заколебалась Экся. - Какой ты липучий! Но спрошу сперва хозяина. И глухарей не вижу, - недоверчиво оглядела она Эля.
- Мигом притащу! А ты быстренько вытребуй себе пай. Может, и Гал продаст мне сколь-нито, а?
- Спрошу. Вот наказанье-то!..
- Ну, я за глухарями.
- Погоди, - остановила его Экся. - Бочонок убрать надо бы. Подсоби-ка. Только подполья-то у меня нет.
Эль оглядел избу: кроме кадки для воды, ничего подходящего. Заглянул в кадку - почти пустая.
- Вот сюда! - И одним махом упрятал бочонок.
Хозяйкина дочь перестала хныкать. С любопытством наблюдала она, как снимали бочонок с печи, как прятали его в кадке.
- А зачем его туда? - пристала она к матери.
- Он комсомолов боится. - Мать приложила палец к губам. - Молчи, Мотька! А то они и тебя утащат с бочонком.
Эль потрепал черноволосую Мотьку, весело подмигнул матери:
- Я мигом, ты будь готова.
Экся поморщилась.
Гажа-Эль вышел из избы довольный. Все ж таки выискал, не зря целую ночь грязь месил. Будет чем душеньку отвести. Про два ковшика, это так, Эксе-дурехе для отвода глаз болтнул. Кукиш Биасин-Галке останется. Другого суру наварит, в мир-лавке небось кое-что припрятано…
Уже рассвело. Взошло солнце. Село просыпалось. Слышались голоса людей. Тявкали собаки. Мычали коровы.
Перемахнув через заборчик, Эль лицом к лицу столкнулся с Вечкой и его дружком, белобрысым крепышом Халей-Ванькой. За большой рот да за громкий голос Ваньку прозвали халеем - чайкой.
- Гляди, Гажа-Эль! - удивился Вечка. - Навеселе, что ли? Во все лицо сияет… Откуль ты?
- Известно, из Вотся-Горта. Приехали навестить Мужи, помесить грязь да лужи, - засмеялся Эль. - Привет комсомолам!
- Привет, привет!
- Куда это вы спозаранку? - поинтересовался Эль.
- Пригнать лодку с Югана, - ответил Вечка. - А ты чего здесь околачиваешься? У Экси был? В такую рань… Ночевал, что ли, по ошибке?
- Да не-ет, - отмахнулся Эль и рассказал про свои ночные злоключения, умолчал, разумеется, о неожиданной находке в Эксиной избе.
- Долго, однако, прикуривал, - недоверчиво подмигнул Халей-Ванька. - Признавайся-ка, дядя, выпил ты?
Что-то недоброе было в любопытстве комсомольцев. Гажа-Эль поспешил поправдивей изобразить на лице угрюмость.
- Какое там выпил! Духу хмельного не сыскать. Хорошо вы поработали. Ну, я пошел.
Этот смешок и похвала, которую меньше всего ребята могли ждать от известного выпивохи, насторожили комсомольцев. Подумали, уж не раздобыл ли Гажа-Эль у Экси адресок какой. Халей-Ванька вызвался проследить, куда пойдет Гажа-Эль, а Вечка отправился к Эксе, может, что выудит у нее.
Хозяйку Вечка застал за растопкой печи. Увидев его, Экся обомлела.
- Ярка не вернулся еще? - спросил Вечка.
- Нет, нет… - Экся немного пришла в себя. Но маленькая Мотька в испуге спрыгнула с лавки, ухватилась за мамкин подол и, тараща глазенки на Вечку, хныкала:
- Я боюсь! Я бою-ю-юсь…
Вечка присел на корточки, поманил девочку пальцем:
- Не бойся! Подь ко мне. Как тебя звать?
Прячась в складках материнского сарафана, Мотька продолжала хныкать:
- Я бо-ю-юсь комсомольцев. Они бочонки и девчо-онок таскают…
Экся сердито пнула дочку.
- Цыц! Вот окаянная! Болтает всякое…
- Пускай, - снисходительно засмеялся Вечка. - Подрастет - сама станет комсомолкой. Станешь, да, Моть?
- Не-е-е, - девочка пуще прежнего заревела. - Мамка-а-а! Меня вместе с бочонком утащат!
Было женщине отчего потерять голову.
- Замолчи же, гадина! - не помня себя вскричала она и давай отвешивать дочке шлепок за шлепком.
Не спрашивая позволения, Вечка приподнял крышку кадки, догадавшись, что не все чисто у Экси.
- Вон в чем дело-то! Перестань шлепать девчонку! Тебе самой всыпать надо как следует.
Схватившись за голову, Экся завопила:
- Ой, беда-беда! Зачем полез без спросу?!
- Жди, когда скажешь! Богато живешь. Кто мог бы подумать. Эх, Экся, Экся… Ответишь по закону!
Женщина упала на колени, завопила:
- Я не виновата! Я не виновата!..
- А кто же! Мотька, что ль?
- Не мой сур, не мой! Ей-Богу!..
- Гажа-Эльки, да?
- Его, его, будь неладен! Принесло его на мою голову… Ой, что я - нет! Не его, - в отчаянии металась Экся.
- А чей же? Почему в твоей кадке?
- Навязали на мою душу… Гал пристал… Я не хотела… Уломал…
- Какой Гал? Их много в селе.
- Да Биасин-Гал! Пропади он пропадом. Сам трусит, а меня подставил, - голосила Экся.
- А не врешь?
Женщина подняла мокрое от слез лицо.
- Нет, миленький, нет! Правду сказала… Что же мне теперь будет?
- Разберемся! Вставай, чего ползаешь по полу. - Вечка помог Эксе подняться, скорчил рожицу все еще плакавшей Мотьке. Сострил: - Удачная получилась операция - попалась кооперация…
Глава четырнадцатая
Сельская сходка
1
Спал Куш-Юр беспокойно. Мучили сновидения: то являлась Сандра, то Яшка, то Гажа-Эль в образе медведя, под конец даже Озыр-Митька приснился. Пробудился Куш-Юр в плохом настроении, от тупой боли ломило голову. Но, вспомнив о приезде Гриша, он живо вскочил, оделся, решил, что надо с утра встретиться с другом, - днем мало ли что помешает, да и Гриш может куда-нибудь отлучиться.
Гриша он застал во дворе, возле завалинки старого дома, на солнцегреве, в окружении братьев и родственников. Они дымили самокрутками и чему-то весело смеялись. Куш-Юр поморщился: целая сходка, поди, ему уже кости перемыли. Но хозяева встретили Куш-Юра дружелюбными прибаутками:
- О, идет, сельсовет - ни заря ни свет.
- Начальникам и богачам не спится и по ночам.
- Подходи скорее. Мы уже в сборе. Открывай сходку!
Куш-Юр усмехнулся, за словом в карман не полез:
- Сходка будет вечером. И не при вашем доме, а в Нардоме. - А потом уж и поздоровался. - Привет, мужики! А гостю нашему - самое большое "доброе утро!". С приездом! Узнал - появились вотся-гортские, и вот поспешил повидать.
- Спасибонько, - крепко пожимая руку Куш-Юра, Гриш радостно улыбнулся. - Ну и нюх у тебя. Как хоть ты так быстро новости узнаешь?
Куш-Юр поведал о ночном происшествии во дворе Абезихи.
Мужики, слушая его рассказ, гоготали от души. А Гриш встревожился.
- Вот лешак! - ерошил он в беспокойстве волосы на непокрытой голове. - Налижется, запропастится и нас задержит тут. А ведь осень…
Куш-Юр успокоил Гриша:
- Во всем селе не найдет выпивки - навели мы порядок. Так что не горюй… Ну, как летовали?
- Да всяко… - Гриш бросил взгляд на братьев, и Куш-Юр понял: о делах лучше с глазу на глаз, и перевел речь на другое:
- Комары не загрызли?
- Хватало…
- Сгинули небось?
- Пропали. Да мошки налетело. Ужас! Позлее тех поедников…
Гриш отвечал как-то нехотя. Ему хотелось побыть с Куш-Юром вдвоем, обсказать все, что так томит его. Почувствовав натянутость в разговоре, братья и родственники Гриша догадались, что лишние, и поспешили уйти.
Варов-Гриш отвел Куш-Юра за угол старого дома, на южную сторону двора. Там торчал из земли огромный высохший пень, похожий на врытую в землю кадку. Усаживаясь на него, Гриш сказал:
- Во, какие толстенные деревья-великаны росли когда-то здесь. Нам с тобой вдвоем не обхватить такое дерево.
- Мда-а. Многовечная была лиственница. И не гниет пень-то. Не один десяток лет, поди, стоит.
- Годов сорок, ежели по дому нашему судить. Корнями-то, чай, до самой преисподней дотянулся. По всему двору они расползлись. Живун, как все село наше, да и как мы все.
- Живун, да-а-а, - повторил Куш-Юр. И наступила неловкая пауза.
Трудные, малоприятные объяснения всегда начинаются издалека. Куш-Юр решил, что Гриш заговорил о пне из дипломатии, чтобы помягче перейти к беседе о разных сплетнях про него, председателя, и про Эгрунь, кулацкую дочку. Куш-Юр не любил, когда с ним осторожничали да деликатничали, и даже желал в открытую объясниться, потому что верил - Гриш поймет его.
Но Гриш молчал, будто чего-то выжидая. И Куш-Юр подумал: может, стесняется, Гриш, история-то щекотливая… Однако и сам разговора не завел, а то покажется Гришу, ровно он, Куш-Юр, оправдывается… Вот и сидели, молчали.
На самом деле ни о каких сплетнях Гриш ничего не слыхал. Братья поведали ему только семейные новости. И молчание Куш-Юра он расценивал по-своему: "Гажа-Эль, поди, все уже выболтал…"
Гриш ожидал от Куш-Юра упреков, а может, даже разноса… Он не собирался что-то утаивать от председателя, просто не хотел, чтоб Гажа-Эль наболтал лишнего. А без того у Гажа-Эля, видно, не обошлось. Вот какой Куш-Юр мрачный!..
- Ну что ж, казни, - вздохнул Гриш.
- За что? - не понял Куш-Юр.
Неподдельное недоумение председателя ободрило Гриша. Опустив голову, не глядя Куш-Юру в глаза, он повинился во всем. Рассказал и про сделку с Ма-Муувемом, и про спирт-водку…