Песня Гажа-Эля нагнала на него тоску, и весь сегодняшний праздник показался никчемным. "Эх, нужда-беда наша!.. Был бы Куш-Юр рядом, взять бы этого обирателя за загривок да потрясти, как Озыр-Макку!.. А мы его еще поить-угощать". Варов-Гришу показалось, что долговая палочка через прореху в кармане царапает тело. Он нащупал ее, поправил, чтоб удобнее лежала, и первый раз подумал со страхом: вдруг сделка с Ма-Муувемом всамделишно оцарапает?
"И-го-го-го!" - вдруг раздалось громкое ржание. И перед осоловевшими мужиками из-за раскидистых тальников со стороны заливного луга предстал Гнедко.
- О! Гнедко! - закричал Гажа-Эль. - Почуял, что хозяин пьян. Спасибо, друг! Отведем душу горькую! - И, спотыкаясь, поплелся к коню.
Конь стоял по брюхо в траве, красивый, упитанный, вылощенный. Он высоко поднял голову и тревожно помахивал хвостом.
"И-го-го-го!" - заржал Гнедко снова и, подрагивая мускулами, шагнул навстречу Гажа-Элю.
Мишка привстал на колено.
- Вот дурной конь - дрожит, а идет на расправу. Тьфу!
- Привычка. Оба дурни, черт бы их побрал! - Гриш с трудом поднялся: - Не люблю издевательства над скотиной. Уйду! Да и гремит вон. Буди Сеньку! - И, прихватив гармошку, заковылял к избе.
Гремело все чаще. Потемневшие тучи закрыли солнце. Порывы ветра приносили крупные капли дождя. Вот-вот разразится гроза. Мишка призадумался, что делать с Сенькой, мертвецки пьяным. Оглянулся. Рядом никого - бабы и ребятишки разбрелись по домам, только Эль вертелся вокруг коня, держась за его гриву, похлопывал да поглаживал Гнедка по сытым бокам.
На минуту выскочили из избы Елення и Марья, торопливо забрали посуду, остатки еды и скрылись.
Мишка выругался и только примерился, как ухватить Сеньку в охапку, - вышла на двор Парасся, заметно пьяная.
- Вот лешак, как налакался! - сказала она с досадой. - Тащи его скорее домой!
- Зачем домой? Там духота. В сарае прохладней, быстрей вытрезвится, - отозвался Мишка. И хотя один мог бы легко перенести Сеньку, крикнул Парассе: - Бери давай за ноги, а я под мышки. Помогай!
Они приподняли бесчувственного Сеньку с земли, понесли к сараю.
- Твоя-то Сандра тоже уморилась от водки. С непривычки, поди. Спит, храпит в избе, - зачем-то сказала Парасся.
- Да?! - обрадовался Мишка.
Войдя в сарай, он приказал:
- Дальше пронесем, дальше, вглубь. Ему там будет лучше, и мы укроемся от ливня.
Блеснула молния. Парасся торопливо прошептала:
- Свят, свят, свят…
Они положили Сеньку в дальний угол, меж бочек с рыбой, на ворох высохшей травы, отошли немного в сторону, стали у другого такого же вороха.
Открытую дверь словно занавесило тугими струями воды, льющимися из распоротого молниями неба.
- Теперь он спит еще крепче. Ни черта не слышит. - Мишка жарко дыхнул в лицо Парасси.
- Спит. А мы-то как проскочим к дому! Ох и льет! Боже ты мой! - Она вздрагивала отчего-то, вроде тревожилась.
- Ни одной души близко, одни мы, - будто успокаивая ее, выдохнул он и придвинулся совсем вплотную. Парасся не шелохнулась. Он обнял ее, притянул к себе:
- А ты похорошела…
Парасси отшатнулась от него, дернулась в слабой попытке вырваться.
- Ой, беда! Что ты делаешь? Мишка… Миша… Миш…
В это время промокший до костей Гажа-Эль вел за гриву к сараю послушного коня. Не доходя до сарая, он, видно, вспомнил, что кнут висит на стайке, на самом венце. Эль свернул и побрел к стайке, что-то бормоча. Там нашлась и узда.
Гажа-Эль привязал Гнедка к толстой старой березе, рядом со стайкой, и, захлебываясь ливнем, под адские раскаты грома изо всей своей богатырской мочи стал стегать коня:
- За все мои муки!.. За рану в груди!.. За спаленную избу!.. За новые долги!.. За могутную силу, что задарма пропадает!.. Задарма пропадает!.. Як-куня-мак-куня!..
Глава десятая
Напасть
1
На самом, можно сказать, пороге дома, когда Куш-Юр возвращался в Мужи из поездки в Вотся-Горт и рыбацкие станы, его подкарауливала беда.
Он уже причаливал к берегу, как вдруг услыхал истошный мальчишечий крик:
- То-ну-у-ут!..
Куш-Юр обернулся. На стрежне реки из воды едва выступала лодка, за которую держался человек, а рядом с ним беспомощно барахтался еще один. Невдалеке маячила голова не то коровы, не то бычка.
Куш-Юр повернул калданку к тонущим.
Течение быстро сносило их, а он за дорогу крепко устал, да и гребец он был не из важных.
Когда Куш-Юр настиг их, увидал - женщины. Одна, видимо, обессилев, уже скрылась под водой, и лишь длинные волосы ее змеились на быстрых струях реки. Вторая держалась за лодку. Крикнув ей: "Подержись!", Куш-Юр ухватил за волосы утопшую. С трудом затащил ее в калданку. Лодку раза два чуть было не перекувыркнуло, и он сам едва не пошел на дно.
Спасенной оказалась Эгрунь. От неожиданности и удивления Куш-Юр чертыхнулся. Скажи, как нарочно! Но было не до размышлений. На лице девушки ни кровиночки. Он быстро приложил ухо к ее груди - не дышит. Торопливо расстегнув кофту, стал делать искусственное дыхание.
Веки Эгруни дрогнули. Ну, будет жить. Тут вспомнил о второй женщине, которая держалась за лодку. Женщина исчезла, будто ее и не было.
Куш-Юр страшно выругался, подскочил к веслам, закружил калданку по тому месту, где еще минуты две назад видел женщину, внимательно всматривался в воду.
- Нету… Нету… Нету… - кусал он себе губы.
От нервной дрожи знобило. Куш-Юр рванул калданку к берегу - авось кто-нибудь найдется с неводом.
Возле берега Эгрунь очнулась, узнала Куш-Юра.
- Председатель?.. А где тетя Эдэ?
Куш-Юр не ответил.
- Где тетя Эдэ?! - испуганно повторила Эгрунь. И вдруг запричитала, проклиная нетель, которую перевозила на остров, а та возьми да вывались из лодки…
В селе не оказалось никого, кроме Биасин-Гала. Все - от подростков до глубоких стариков - были на путине. Не нашлось даже плохонького невода.
Прихватив небольшой якорь с длинной веревкой, Гал и Куш-Юр помчали лодку на стрежень реки. Эгрунь, растерянная, простоволосая, мокрая, осталась на берегу.
- Эдэ спасать надо было, солдатскую вдову. Девчушка у ней, круглой сиротой осталась, - безучастно глядя на Эгрунь, укорил Биасин-Гал.
Куш-Юр вспыхнул:
- О чем толкуешь! До выбора ли было! Да и что мне Эгрунь!
Гал промолчал, но всем видом давал понять - мол, так и поверил…
Они доплыли до места возможной гибели Эдэ, закинули якорь, как уду в глубь реки, надеясь зацепить им утопшую.
Ничего из этого не вышло. До утра шарили по реке, а, кроме небольшой коряги, ничего не выудили. Промокли. Куш-Юр сидел на веслах уже более суток, едва держался. Но безрезультатность поисков угнетала его сильнее физической усталости.
Гал устал не меньше. В дальнейших поисках он не видел смысла.
- Якорь - не сеть, река - не лужа. Не поймать нам ее. А поймаем, не оживим уже. Всплывет. Или к берегу прибьет. Найдется.
Решили догнать полузатонувшую лодку, хоть ее доставить на берег.
Лодка-городовушка, по-местному базьяновка, захлестнутая водой, отяжелела. Ни черпака, ни другой подходящей посудины под руками не оказалось. Забуксировав базьяновку, они стали выхлестывать из нее воду через борт веслами, потом черпали фуражками. Работали долго.
Куш-Юр, не переставая, думал, как могла Эдэ так внезапно и бесшумно исчезнуть; высказал свое недоумение Биасин-Галу.
- Обыкновенное дело, - объяснил Гал. - Зырянская баба тонет быстро. Зырянки никогда не купаются, плавать не умеют, хоть на реке рождаются и помирают.
Солнце поднялось над прибрежными тальниками, когда в базьяновке воды осталось на четверть. Лодка всплыла.
- Глянь-ка, мать честная! Вот же где она, Эдэ-то! Рядом! - закричал Гал.
Под бортом базьяновки колыхался на воде подол сарафана…
Когда вытаскивали утопшую, пришлось отцеплять ее сарафан со здоровенного крючковатого гвоздя, торчавшего на кромке днища базьяновки. Видимо, силы несчастной иссякли, она не могла больше держаться за борт, а может, захлебнулась, но погубил ее этот крючок, за который зацепился сарафан. Она так и плыла под лодкой.
Гал обнажил голову.
- Кончилось ее вдовье мытарство. Муж на германке сгиб, да она все ждала его, честно. Вот была баба!
От этих слов Куш-Юра опять кинуло в озноб. Всматриваясь в лицо погибшей, он с болью думал, что ведь она могла сейчас и дышать и улыбаться, сообрази он нырнуть, заглянуть под днище или хотя бы сразу прихвати базьяновку на берег…
Терзаясь, искренне повинился:
- Дурак же я! Надо было лодку к берегу волочь. Может, ожила бы…
- Да-а, не о том ты думал… - Гал вроде бы чего-то не договорил.
Так показалось Куш-Юру, но он был подавлен и не мог возражать Галу.
На похоронах Эдэ он услышал то, что, по-видимому, не досказал Гал.
Позади Куш-Юра в процессии шли старухи, как водится, всхлипывали, жалели покойницу. Одна старуха довольно громко прошамкала:
- Молодому да холостому девка, ясно, дороже…
Куш-Юру показалось, что в спину ему больно ударили сухим комом. Он опустил плечи. Ему бы не молчать, обернуться, рассказать, как вышла незадача. Потом будет поздно. Но он молчал… А старушечьи суждения пошли гулять по селу.
Подогревало пересуды поведение Эгруни. Девушка откровенно искала с ним встреч. Увидит Куш-Юра - рассыплется в благодарностях: "Ты мой спаситель! Не ты - не ходила бы по земле. Ты, Роман Иванович, мне теперь всех дороже…" И так завораживающе глядит ему в глаза. А он видеть ее не мог. Как встретит, так серое лицо мертвой Эдэ встает у него перед глазами.