* * *
Ямай со старухой весь вечер были одни. Сын ушел на заседание правления. Хадане сидела на корточках перед железной печкой и задумчиво глядела на жаркий огонь через прорези в дверце. Ямай лежал на постели, заложив руки за голову, тоже погруженный в думу.
- Да, что прошло - не воротишь, что пролито - не соберешь, - произнес он, глядя куда-то вверх. - Жизнь меняется, и человек меняется. Раньше что он знал? Голод знал, нищету знал, дымный чум знал, на богача оленщика день и ночь работал, шаманам верил. Ой как крепко верил! Думал, сильней шамана никого на свете нет! Человек темный был, совсем темный, неграмотный. Потом коммунисты, русский народ принесли в тундру советскую власть. Работающие люди в колхозы сошлись, на богачей работать и шаманам верить перестали. В чумах вместо дымных костров железные печки появились, ненцы грамоте учиться начали. Теперь кто помоложе прежнюю жизнь не знает. Алет кулаков и шаманов плохо помнит. В домах будут жить, про чумы забывать начнут, внуки наши в сказках только про чум прочитают. Так я думаю.
Старуха, не меняя позы, отозвалась:
- Ты вот тоже многое не помнишь, забывать стал. У забывчивого человека память, как хвост олений, коротка.
- А что?
- Когда по тундре кочевали, злых духов и болезней остерегались, то о сядэях помнили. Теперь в дом перейти собираемся, ты, видно, про них и не думаешь?
Ямай повернулся на бок и молча глядел на жену, о чем-то задумавшись.
- Ну, что молчишь? - заворчала Хадане. - Иди, пока сына нет, отнеси сядэев в дом, спрячь куда-нибудь получше.
Ямай, кряхтя, сел и, глядя вниз, стал чесать затылок.
Старуха сердито посмотрела на него.
- Тебе, видать, неохота идти, совсем разленился.
- Я не могу припомнить, где наши сядэи.
Ямай еще что-то хотел сказать, но жена, тяжело поднимаясь на ноги, затараторила:
- Вот еще! Он не знает, где священные сядэи! Ты совсем без ума стал.
- Ну зачем ты так раскричалась? - миролюбиво произнес старик. - Сядэи никуда не делись, я их подальше спрятал, чтоб злым людям на глаза не попались. Погоди, я сейчас припомню.
…Когда-то ненцы крепко верили в деревянных божков, похожих на грубо сделанные куклы без рук и ног. Они возили их с собой в особой "священной" нарте, которая на стойбищах всегда стояла позади чума. Этих божков - сядэев - часто "угощали": мазали лица оленьей кровью, чтобы они помогали людям добывать счастье и удачу в жизни. Но, вступив в колхоз, старики все реже стали прибегать к сядэям за помощью, в последние годы прятали их от молодежи. Когда Ямая и его жену весной оставили на фактории, старик по настоянию жены положил сядэев в старую поломанную нарту, которую колхозные пастухи бросили на берегу речки. Старик подтащил ее к чуму, и она стала "священной нартой".
Как-то летом ребятишки, играя на берегу, забрались в нарту, нашли в ней деревянных кукол со следами высохшей крови и понесли купать их в речке. Ямай вовремя заметил пропажу и поспешил с руганью к детям, но озорные ребятишки бросили сядэев в речку и убежали от старика. Ямай с большим трудом достал из воды двух сядэев: божка своей старухи и божка сына. Третий сядэй - божок самого Ямая - уплыл. Старик долго следил за ним, пока быстрые струи Хале-Яха не вынесли сядэя в мутные волны Оби. Ямаю стало очень грустно. Ему казалось, что добрый дух-хранитель покинул его и теперь впереди только одни несчастья. Он рассказал жене о проделке детей, но о потере сядэя умолчал. Старуха отругала мужа за то, что он не наказал ребятишек, опасаясь, что от них теперь не будет покоя. Так оно и получилось: озорники почти каждый день стали заглядывать в эту нарту. Ямай взял сядэев из "священной" нарты, но принести их в чум не решался, чтоб старуха не обнаружила отсутствия одного божка. Он долго думал, куда бы их спрятать, и наконец сунул сядэев под нюк снаружи, с той стороны, где стояла "священная" нарта.
С тех пор Ямай забыл о деревянных божках. Хадане несколько раз напоминала, что надо сядэев "угостить" оленьей кровью. Ямай как-то пропускал это мимо ушей, да и свежей оленьей крови не было…
Вспомнив все это, старик ответил:
- Ты всегда без причины ворчишь. Я же тебе говорю - знаю, где сядэи спрятаны, сейчас отнесу в дом, - и, надев малицу, вышел из чума.
- Свежей кровью угостить их не мешало бы, - вслед старику сказала Хадане.
- Пока угощать будешь, Алет придет, - ответил Ямай из-за двери.
Было темно. На небе не сияла ни одна звезда. В воздухе заметно потеплело. Старик подошел к месту, где спрятаны сядэи, разгреб ногами снег, нащупал край нюка и хотел приподнять, но он примерз к земле. Ямай оторвал его, нащупал рукой божков, они тоже примерзли. Старик стал отрывать их от нюка: одного оторвал легко, а у другого отлетела голова. Ямай стал думать, как быть. Вертя в руке сядэя, старик усмехнулся: "Не везет нам с Алетом. Придется только одного отнести в дом". И пошел было, но вернулся и подобрал голову второго сядэя. "Пускай будет сломан, - думал он. - Мне-то какое дело. У меня вон совсем божка нету, и то живу, даже не болел".
По дороге к дому он думал: "Вот какая темень, а старуха заставила тащиться из-за сядэев. Конечно, можно было бы отказаться, но тогда, чего доброго, жена стала бы опять противиться переходу в дом". А Ямаю после посещения Вэрьи почему-то очень захотелось жить в доме. "Ладно уж, - думал Ямай, - я сядэев где-нибудь на улице положу, найду место".
Зайти в дом старик не решился. Поднявшись на крыльцо, он жег спички в поисках какой-нибудь дыры, но не нашел и положил сядэев над дверью за панель.
Старик вернулся в чум веселый, словно выполнил какое-то важное задание. Хадане спросила, где он спрятал божков. Старик врать не стал и сказал, что в дом зайти он побоялся, положил сядэев на дверь за доску.
- Вот и хорошо, - одобрила жена. - Сядэи не впустят в дом недобрых духов.
Хадане сделалась заметно бодрее, затеяла разговор со стариком, делясь впечатлениями от посещения Вэрьи и своего дома.
Алет пришел поздно.
- О чем же так долго говорили на заседании? - спросила мать, глядя на улыбающегося сына.
Алет, моя руки, стал рассказывать, что было на правлении. Весь вечер прошел в спокойной беседе. Никто и не обмолвился, что завтра они будут переходить из чума в дом.
* * *
Ночью старуха разбудила Ямая.
- Вставай, засвети огонь, - полушепотом сказала Хадане.
Ямай, поеживаясь от холода, напялил на себя малицу, кряхтя, поднялся на ноги и, несколько раз чиркнув спичкой, засветил лампу. Старики посмотрели в ту половину, где, зарывшись головой в меха, безмятежно, чуть посвистывая носом, спал их сын.
- Спит. Не думает, что это последняя ночь в чуме. Разбудить? - Хадане подняла глаза на мужа.
- Зачем?
- В последнюю ночь все обсудить хорошенько надо, потом поздно будет.
- Да-да, - согласился Ямай. - Утром будем в дом перебираться.
Хадане повысила голос:
- Утром? Почему непременно утром?
Старик понял, что сказал совсем лишнее. Подойдя к постели, он опустил капюшон малицы, сел и, вынув трубку, стал набивать ее табаком.
- Конечно, не обязательно утром, - проговорил он наконец.
- Это только Алет может придумать. Ему все равно, готова семья к переезду в дом или нет. Надо разбудить его, пусть и он в последнюю ночь не спит, обдумает все.
- Зачем сон прерывать? У него все уже обдумано, так я думаю.
Хадане зябко куталась в меховую ягушку.
- Напрасно ты, старик, всех сядэев в дом отнес.
- Ты же велела.
- А ты и рад, - заворчала старуха. - Мне что-то всю ночь жутко, не знаю отчего. Хоть бы одного сядэя оставил.
Ямай вздохнул:
- Верно, старуха, нехорошо сделали. Хорти был бы жив, и то веселее, полаял бы. Теперь без собаки живем, совсем плохо, - Ямай вспомнил своего верного старого пса.
Слова эти навели старуху на мысль, за которую она ухватилась как утопающий за соломинку.
- Если бы в тундре жили, может, Хорти жив был. В поселке даже собака сдохла. Нам, старым людям, здесь, видно, тоже долго не жить.
- Ну зачем, старуха, такое говорить. Хорти старый был. Он бы все равно и в тундре подох.
- А ты не старый, ты, видать, молодой. Давай печку затопи, в холоде, что ли, всю ночь сидеть будем? Я сегодня спать совсем не могу, да и вещи подготовить надо.
И они оба не спали в эту ночь. Старик затопил печку, и они, негромко разговаривая между собой, принялись собирать свои вещи. Но собирать уже нечего было. Кроме постелей и посуды, все, как обычно, находилось в меховых и замшевых мешках да узлах.
Дрова в печке догорали, и Ямай вышел на улицу. Вернувшись с охапкой крупных свежих щепок, он весело сказал:
- Ах, хороший сегодня денек будет, старуха! Снег свеженький выпал, тепло, безветренно, и небо прояснилось. Солнечный будет денек!..
- Я не думаю, чтобы сегодня был хороший день, - ответила на это Хадане. - У меня с вечера ломило ноги, а это всегда к непогоде.
Ямай, подкладывая дрова в печку, ухмыльнулся:
- Тебе, старуха, все хочется, чтобы не так было, как я говорю.
Хадане собралась что-то ответить, но тут сын заворочался в постели, и она промолчала.
- Вставай, вставай, - обратился к сыну отец. - День сегодня хороший будет: снежок выпал, тихо, тепло, ясно.
- О, это хорошо! Сегодня ведь в дом переедем! - Алет быстро встал с постели.
- Знаю, знаю, сынок, потому и говорю.
А Хадане вздохнула и посмотрела на сына.
- В дом переходить сегодня? А ты вчера нам не сказал, чтобы мы подготовились.