- А что тут готовиться-то, мама? Не по тундре ведь кочевать…
- По тундре… - опять вздохнула старуха.
Во время завтрака она вздыхала, то и дело напоминая, что это их последнее чаепитие в чуме и они в последний раз греются у железной печки. Ямай же был в хорошем и приподнятом настроении.
После завтрака Алет сказал:
- Я пойду в правление, попрошу у председателя упряжку оленей, вы подготовьте все вещи.
Отец весело подмигнул жене:
- На оленях прокатимся, старуха, на оленях-то с вещами легче будет, так я думаю.
Поджидая Алета, старики оделись так, словно они собрались в дальнюю дорогу. Отец даже подпоясался широким пастушеским ременным поясом с ножнами, металлическими и костяными украшениями. Мать надела длинную добротную ягушку, подпоясалась вязаным кушаком и старательно обвязала голову клетчатой шалью. Сидя среди узлов, свернутых постелей, Хадане рассматривала бахрому своего цветного кушака, погруженная в невеселую думу.
Пришел сын.
- Ну, подводы готовы - две упряжки! - весело сообщил он.
Ямай быстро и легко поднялся:
- Уже достал? - И, заглянув за дверь, удовлетворенно добавил: - Верно, две нарты. Молодец, сынок! Ну, старуха, давай собираться.
- У меня все собрано, - еле слышно ответила Хадане. - Можете выносить, грузиться…
Алет промолчал. Он боялся неосторожным словом расстроить мать окончательно. Отец и сын принялись выносить из чума разукрашенные ненецкими узорами меховые и замшевые мешки, набитые одеждой и обувью стариков, оленьи шкуры, посуду. Затем они сложили вынесенный скарб в нарты. Хотели было привязать сзади к одной из упряжек нарту с продуктовым ларем, но подводы и так были тяжело нагружены.
- Ладно. Ты, сынок, отвези это и возвращайся с подводами, а я останусь с матерью. Одной ей тяжело будет в пустом чуме.
Вид у старухи был печальный. Чтобы незаметнее скоротать время, Ямай рассказывал ей смешные истории, но они не утешали Хадане, а вызывали еще большую грусть.
Алет вернулся не один. Вместе с ним приехала фельдшерица Галина Павловна и Сэрне. Ямай весело поздоровался и поблагодарил девушек за внимание. Когда на нарты погрузили все вещи, старик обратился к жене:
- Ну, милая старуха, пойдем к оленям. Давай-ка поднимайся!
Старик взял жену за руку, чтобы помочь ей встать. Хадане тяжело поднялась на ноги и, сделав шаг к выходу, вдруг зарыдала.
- Как мне с чумом расстаться! - простонала она и упала в обморок.
Галина Павловна и Сэрне приводили Хадане в чувство, а Ямай опустился на колени возле жены и дрожащим голосом испуганно повторял: "Вот беда! Вот беда!"
Наконец Хадане привели в чувство. Она сидела бледная, как мездра оленьей шкуры, выветренной на морозе. Когда она успокоилась, ее под руки вывели из чума и усадили на передней упряжке.
Алет и женщины разбирали чум, а Ямай хлопотал возле жены: старательно укрывал ноги, укутывал ее теплой одеждой, будто предстоял долгий путь. Хадане уже не плакала, жмуря от ярких лучей солнца покрасневшие глаза, она грустно глядела на чум.
К упряжке подошли Максим Иванович и Тэтако Вануйто. Они весело поздоровались со стариками.
- Хороший день вы выбрали для новоселья! - сказал учитель.
- Очень хороший день, Максим Иванович. Мы знаем, какой день выбрать надо! - отозвался старик.
Председатель колхоза улыбнулся.
- Наверное, поэтому и не хотели переезжать так долго?
- Конечно, - Ямай хитровато посмотрел на старуху. - То мороз, то ветер. А сегодня ах какой ладный день! Такой день хорошую жизнь сулит. Верно, мать?
Хадане ничего не ответила, еще ниже опустила голову.
Молодые люди уже уложили в нарту мешки, а сверху привязали железную печь и трубы - все сделали так, как обычно делают в тундре. Деревянные шесты решили пока оставить. Вскоре обоз из двух оленьих упряжек и привязанной сзади нарты с продуктовым ларем тронулся с места. Старики ехали на передней упряжке, которую вел их сын. За ней следовала вторая упряжка, привязанная к предыдущей. Молодые женщины, Вануйто и Максим Иванович шагали рядом с неторопливо двигающимся обозом.
- Совсем как в тундре при кочевке, - произнес Максим Иванович.
- Да-да, мы сегодня кочуем, - закивал головой старик и показал рукой на залитые солнцем новые дома, что виднелись впереди. - Мы из старой жизни в новую кочуем! Это шибко большая кочевка, последняя наша кочевка, так я думаю.
Старуха же всю дорогу не проронила ни слова. А когда настало время слезать с нарты и выгружаться, ей опять сделалось плохо. Ее внесли в дом, и Галина Павловна насилу привела Хадане в чувство. Очнувшись, старуха некоторое время молчала, дрожа всем телом, как в лихорадке.
Новоселье получилось невеселое. Гости и хозяева разговаривали вполголоса, остерегались, как бы опять не расстроить Хадане.
Максим Иванович нервно шагал по комнате, где на полу на оленьей шкуре сидела удрученная Хадане, поглядывал на нее и почесывал подбородок. Ямай же, не раздеваясь, уселся на кровати и усиленно задымил трубкой, как после трудной работы. А председатель Тэтако Вануйто давал советы девушкам, что и как лучше расположить в доме.
Вдруг Хадане опять громко зарыдала.
- Ой, не могу я без чума! Ой, не могу!.. Поставьте чум обратно!.. - повторяла она.
- Да, чум придется поставить, - твердо произнес Волжанинов.
- Зачем ставить? Ведь уже в дом вселились! - удивился Тэтако.
- Нет, еще не совсем вселились, - парторг стоял возле старухи, заложив руки назад. - Чум надо поставить рядом с домом, возле крыльца. Места хватит.
- Что вы, Максим Иванович, - воскликнул Алет.
- Разве ты не видишь, как все это переживает твоя мать? - Волжанинов глядел на Алета. - Неужели тебе не жалко ее?
- Почему не жалко? - Алет посмотрел на вздрагивающие от рыдания плечи матери. - Но это же позор: дом, а рядом чум…
- Не-ет, так не пойдет, Максим Иванович! - сказал Тэтако. - И без того не можем с чумами разделаться, а тут нате вам - чум посередине поселка! Что это за оседание?!
- Но не век же он здесь стоять будет! - разъяснял парторг. - Вот сейчас последнюю кочевку уже сделали, осталось преодолеть еще несколько шагов. И Хадане их преодолеет, непременно преодолеет!
- Правильно, Максим Иванович, правильно! - вскочил с места Ямай. - Чум поставить надо. Мы со старухой там и тут жить будем. Маленько привыкать надо, так я думаю!
Волжанинов посоветовал Алету сейчас же поставить чум, но Алет заупрямился и даже рассердился.
- Что я, дурак, что ли? Засмеют же все, - с сердцем сказал он и бросил взгляд на Сэрне.
Та ответила, что ничего плохого тут нет, надо посочувствовать старикам. Галина Павловна добавила, что у Хадане слабое сердце и надо ее поберечь. Председатель, поразмыслив, присоединился к мнению Волжанинова.
- Чум вам будет вместо веранды, - пошутил он.
- Ну и поезжайте сами за шестами, если так! - окончательно рассердился Алет.
И не поехал. Шесты привезли без него, однако чум он собирал вместе со всеми, только был страшно зол и ни с кем не разговаривал. А мать, видя, как за окнам вырастает ее привычное жилище, успокоилась, даже сама поднялась на ноги и вместе со стариком начала собирать свои пожитки.
* * *
Небольшая семья Тэседы жила в двух жилищах. Старики спали в чуме, а сын - рядом, в доме. Хадане не умела готовить пищу на плите и кухарничала в чуме, а ели с первого дня на кухне. Так прошло несколько дней.
Начались сильные холода и бураны. В одну холодную и метельную ночь старики замерзли в чуме и перебрались в дом. Правда, спали они на полу - лечь на кровать побоялись: с непривычки можно упасть и ушибиться.
Буран бушевал много дней. Алет хорошо отапливал дом, и старики были довольны. Однажды Хадане призналась, что она не умеет жить в доме и ей нужна помощница.
Алет понял, о чем говорит мать, и вскоре Тэседы сыграли свадьбу, а заодно и новоселье.
Старуха подолгу бывала в чуме, но он скорее напоминал подсобное помещение, а не жилье. Даже железную печурку не всегда она подтапливала, экономя дрова для дома. Так было зимой.
Когда же закапал первый дождик, Ямай и Хадане собственноручно сняли с чумовых шестов нюки - выделанные, сшитые вместе оленьи шкуры, чтобы они не промокли. Попутно разобрали и черный, закопченный скелет старого жилища, небрежно выбросив сухие жерди к дровам.