Павел Никитич вздрогнул. От волос Серафимы Антоновны пахло сильными духами, а её полные руки положительно жгли щеки юноши. В его голове пошёл туман. Он припал к губам Дубняковой и прошептал:
- Люблю, Серафима Антоновна! Давно люблю вас!
Серафима Антоновна положила его голову к себе на грудь.
- Не зови меня Серафимой Антоновной, зови просто Симой.
- Люблю вас, Сима, - прошептал Аграмантов.
- И не вы, а ты, - сказала Серафима Антоновна.
- Люблю тебя, Сима, - поправился Павел Никитич, чувствуя, что его голова качается на высокой груди обольстительной женщины, как челнок на море.
Серафима Антоновна сняла голову поэта с своей груди. Влюблённая парочка двинулась садом, целуясь и называя друг друга ласковыми именами.
Они очнулись на пустыре около проклятой бани.
- Пойдём туда! - кивнул головой поэт на полуразрушенное здание. - Здесь ты можешь простудиться; становится сыро!
- Ни за что, - прошептала Серафима Антоновна, - разве ты не слыхал, что говорил про эту избушку Илья Петрович.
- Сима, я умоляю!
- Ни за что!
- Но, Сима! Ты же сказала, что я нужен тебе!
Серафима Антоновна согласилась. Они сделали несколько шагов к избушке с выбитыми окнами. И вдруг земля под ними осела. Серафима Антоновна вскрикнула и полетела вместе с Аграмантовым в какую-то пропасть.
Аграмантов сильно ушиб себе спину, но очнулся первый. Кругом него был непроницаемый мрак.
- Сима, - жалобно позвал он и услышал:
- Поль, это ты?
- Я. Боже, куда же мы попали?
Аграмантов пошарил в кармане.
- Слава Богу, со мной есть спички, хотя всего две.
Спичка вспыхнула Навёл Никитич увидел Серафиму Антоновну. Её волосы были посыпаны землёй, а платье перепачкано в глине. Она глядела растерянно и, казалось, плохо понимала, что делается вокруг. Спичка погасла Аграмантов зажёг вторую и огляделся. Они находились в каком-то странном помещении, не то могильном склепе, не то погребе с высокими глиняными стенами и таким же потолком. Небольшое отверстие зияло наверху. Выбраться отсюда было невозможно. Последняя спичка погасла в руке Аграмантова. Он со злобой швырнул её на пол.
- Поздравляю вас, Серафима Антоновна, мы в том самом склепе, где Пугачёв зарезал одного из ваших родственников. Вот куда завели вы меня с вашей любовью! Нам отсюда собственными средствами не выбраться. Завтра придут люди и чем-нибудь нас выволокут. Поздравляю вас. Завтра мне откажут от места! Вот до чего довели вы меня вашей любовью!
Серафима Антоновна жалобно застонала.
- Поль, как тебе не стыдно! Ты же сам звал меня сюда.
Она хотела ещё что-то сказать, но Аграмантов её перебил.
- Как это я вас звал сюда? Вы меня звали в сад, а я, как честный человек послушался. Я не знал, что ваш сад чёрт знает с какими фокусами! Благодарю вас, Серафима Антоновна! Завтра мне откажут от места, а я и без того полгода слонялся перед этим без дела. Благодарю вас, Серафима Антоновна!
Серафима Антоновна простонала.
- Поль, ты совсем не любишь меня, а я согласна любить тебя даже в пропасти.
- В пропасти, в пропасти, - передразнил её Аграмантов, - действительно в пропасти! Кругом голые стены, а наверху дырка, и в этой дырке кусок неба и три звёздочки!
- Это хвост Большой Медведицы, - сказала Серафима Антоновна.
Она очень любила звезды.
- Может быть-с, но только этот хвост не поможет нам выбраться из этой чёртовой ловушки. Я погиб, Серафима Антоновна! Завтра меня выгонят из вашего дома! Из училища выгнали, из почтамта выгнали и отсюда выгонят! Иди, Павел Никитич, прозябай, голодай и закладывайся!
Аграмантов захохотал. Серафима Антоновна простонала снова:
- Поль, не хохочи так дико!
- А вы, Серафима Антоновна, не рюмьте! Сядемте лучше да подумаем, как бы нам отсюда выбраться собственными силами.
Аграмантов и Серафима Антоновна сели рядом и погрузились в глубокие думы. Между тем Аверьянычу не спалось на его сеновале. Перед его глазами продолжали мелькать золотые червонцы. Он ворочался с боку на бок и шептал:
- Все нечистая сила и везде нечистая сила. И куда ни плюнешь, на нечистую силу попадёшь!
Аверьяныч встал и пошёл в сад. Ему хотелось посмотреть, не натворила ли нечистая сила чего-нибудь нового около проклятой бани. Он был страшно удивлён, когда увидел закрытое им отверстие открытым.
- Ишь разозоровалась нечистая сила! - прошептал он и пошёл к частоколу.
- Ишь разозоровалась, удержу на неё нет!
Аверьяныч стал ломать частоколы. В саду по-прежнему было темно. Кусты цветущей сирени и вишни казались повару белыми шатрами.
- Ишь, лагерем стала нечистая сила по всему саду, - прошептал он и, снова прикрыв отверстие гнилыми палками, травой и землёю, поплёлся к себе на сеновал.
- Перед зорькой, - шептал он, - опять нужно будет понаведаться сюда. Раскроет нечистая сила мою кладовушку!
В то же самое время Илья Петрович внезапно проснулся, когда часы били два… "Как по команде просыпаюсь!" - подумал он, поспешно надел халат и туфли и прошёл к спальне жены. У двери он послушал; в спальне было тихо. "Спит", - подумал он и тихохонько прошёл в сад. Там на одной из дорожек он остановился, как-то особенно циркнул, послушал и циркнул снова три раза подряд. И тогда из-за кустов сирени к нему выбежала Марфенька. Её хорошенькое личико было бледно; она слегка дрожала, хотя на её плечи была накинута шубейка. Илья Петрович поймал её руки, погрел их в своих, шутя подул на её пальчики и прошептал:
- Аверьяныч спит?
Марфенька прижалась к груди Ильи Петровича.
- Спит на сеновале, - прошептала она, вздрагивая.
- Ну, и отлично. А ты ему про кушетку рассказывала?
- Рассказывала.
Марфенька вздрагивала плечами. Илья Петрович крепко обнял её.
- И я в доме рассказывал. Ты чего же дрожишь.
- Боязно, Илья Петрович, больно уж вы много страстей про баню говорите!
- Да ведь ты же знаешь, что я придумываю это нарочно, чтобы нам не мешали!
Илья Петрович беззвучно засмеялся.
- Знаю, а всё-таки боязно.
Марфенька заглянула в глаза Ильи Петровича доверчиво и послушно. Они двинулись вперёд. Илья Петрович шёл, придерживая Марфеньку за талию.
А она семенила ножками рядом. Старая баня уже предательски глядела на них своими выбитыми окнами.
- Чтоб нам не мешали, - шёпотом снова повторил Илья Петрович и вдруг взмахнул руками; Марфенька метнулась в сторону, но было уже поздно. Они провалились куда-то в тартарары. Марфенька завизжала и услышала ответный визг где-то сбоку. Она испуганно забилась на земле, близкая к истерике.
- Что ты, что ты, что ты… - шептал, не понимая своих слов, Илья Петрович.
Серафима Антоновна узнала голос мужа, подумала: "Все равно скрываться поздно!" - и сказала совсем наивным голосом:
- Это ты, Илья?
- Что! Ай-ай-ай! - закричал Илья Петрович, сразу не узнав голоса жены; но он тут же опомнился.
- Это ты, Сима? Как ты сюда попала? И где я? "Господи, вот влопался-то!" - подумал он и услышал:
- Видишь ли, это старый погреб. Мы пошли гулять в сад вместе с Павлом Никитичем…
- Как, и Аграмантов здесь? - перебил её муж.
- Здесь, Илья Петрович, вместе с Серафимой Антоновной, - послышался ласковый голос Аграмантова. - Пошли мы с Серафимой Антоновной в сад. Только, Илья Петрович, видим: старая баня, и в бане огонёк. Мы и думаем: "Дай пойдём и поглядим поближе". Пошли и вдруг провалились. Это, Илья Петрович, тот самый погреб, в котором Пугачёв задушил вашего родственникам! Здесь очень интересно, - добавил он с изысканной сладостью, - только жаль, спичек нет!
Аграмантов помолчал, но затем Илья Петрович услышал снова:
- А вы тоже не одни, Илья Петрович? Как вы сюда попали?
"Как вы сюда попали! - подумал Илья Петрович. - Чтоб тебя дьяволы взяли!"
- Очень просто, - добавил он вслух. - Я искал Симу и пошёл в сад. И вдруг вижу около бани кто-то ходит в позе самого отчаянного лунатика. Волосы, представьте себе, растрёпаны, а руки представьте себе, вытянуты по направлению к месяцу…
- Марфенька, - шепнул Илья Петрович, - распусти волосы.
- Боюсь, - прошептала Марфенька и всхлипнула.
- По направлению к месяцу, - повторил Илья Петрович. - Смотрю, это Марфенька. Я - к ней. Она сделала несколько шагов ко мне, и вдруг мы, представьте себе, провалились!
"Господи, что я за чепуху горожу!" - подумал Илья Петрович, помолчал, подумал и спросил:
- Неужели же отсюда нет никакого выхода?
Аграмантов вздохнул.
- Никакого, Илья Петрович; я осмотрел все стены, ужасно высокие стены!
Дубняков долго сидел и думал, и, наконец, вздохнул. Он покачал головой и задумчиво произнёс:
- Скверно! Доплясались мы с тобой, Сима, довертелись, дохороводились! Придут завтра утром рабочие, принесут лесенку и выпустят нас, рабов Божиих на свет белый, на позорище. И пойдут по всему уезду звон, трезвонь, пересуды; грязью нас закидают, имя наше запачкают! Разве скептики поверят, что мы попали сюда неведомо за что и как, игрою какого-то нелепого случая? Разве скептики поверят этому?
Серафима Антоновна вздохнула.
- Нет, скептики не поверят.
- Скептики ни за что не поверят, - подтвердил Аграмантов и добавил: - скептики и пессимисты.
Все погрузились в молчание. Только одна Марфенька истерически всхлипывала.
Когда Аверьяныч на заре подошёл к проклятой бане, он увидел отверстие в земле вновь открытым, а в склепе услышал какой-то говор. Аверьяныч даже взбесился и прошептал:
- Господи, Боже мой, до чего нечистая сила разозоровалась! Петухи третий раз поют, а она не унимается, и в чехарду играет, и змеем извивается, и женихается.
Аверьяныч брезгливо плюнул.
- Тьфу, сколько на земле пакости!..