"- Я тебя украсть учил, - сказал он, - а не убивать; калача у него было два, а жизнь-то одна, а ведь ты жизнь у него отнял, - понимаешь ты, жизнь!
- Я и не хотел убивать его, он сам пришел ко мне. Я этого не предвидел. Если так, то нельзя и воровать!.."
Алексей Будищев
Пробужденная совесть
I
Пересветов на беговых дрожках въехал в ворота Столешниковской усадьбы. Усадьба стояла на горе; внизу спокойно лежало озеро, а дальше в зеленых поймах извивалась узкая лента реки Калдаиса. Вся окрестность, река, озеро и даже самый воздух, залитые горячим солнцем, резко, по-вешнему, сверкали. У озера куковала кукушка. Пересветов повернул караковую лошадку мимо поместительного, с венецианскими окнами, дома к маленькому флигелю у задних ворот, где жил управляющий Столешникова, Беркутов. Оба окна флигеля были настежь распахнуты, и на шум дрожек из окна показалась черноволосая и курчавая голова Беркутова. Он кивнул Пересветову смуглым лицом.
- Вот, добро пожаловать! - крикнул он.
Пересветов остановил лошадь у крыльца, едва не задавив курицы. К нему прибежал двенадцатилетний слуга Беркутова, Mитька, и принял лошадь. Пересветов слез с дрожек, расправил затекшие ноги и ступил на крылечко с озабоченным лицом. Пересветову было лет двадцать восемь; он казался тонким и худощавым. Его русая бородка была покрыта пылью, а глаза казались подведенными ею. Лицо его было бы красиво, если бы его не портило кислое выражение глаз и губ. Он переступил порог долговязыми ногами. Одет он был в парусинный пиджак и высокие полевые сапоги. Беркутов поднялся к нему навстречу и, улыбаясь бритыми губами, сказал:
- А я тебе очень рад, ангел. В праздник положительно не знаю, как убить время; привык смолоду к самой широкой деятельности.
Он опять улыбнулся; улыбался он сдержанно, только одними уголками губ, показывая ровные и блестящие зубы. Они уселись на крошечный тиковый диванчик. Флигелек Беркутова состоял всего из одной комнаты, впрочем, довольно поместительной. Пересветов смотрел на тщательно бритое, как у актера, лицо Беркутова и думал: "Наверное у него не достать денег. Откуда у него может быть такая сумма? И я тоже хорош! Раскатился, как к себе в карман!"
Его глаза снова приняли озабоченное выражение.
- Ну, как твои дела? - спросил его Беркутов.
Пересветов махнул рукою.
- Швах, - сказал он со вздохом. - Денег нигде не могу достать, а мне через две недели платить Трегубову проценты. Иначе мое именье продадут с молотка. Целую неделю ездил по всему уезду и нигде не могу денег достать. Просто хоть в петлю полезай.
Он снова вздохнул.
В открытое окно комнаты неслось кукование кукушки, и Пересветов недовольно поморщился.
"Ах, чтоб тебя, проклятую!" - подумал он с гримасой. Его все начинало раздражать.
- Может быть, Трегубов тебе платеж отсрочит? - сказал Беркутов.
Пересветов только рукой махнул.
- Какое! Говорит, самому деньги нужны. Я, говорит, Аляшинское именье с торгов купить хочу, так мне к половине мая двухсоттысячный корпус мобилизировать нужно. Он не отсрочит, ведь ты его знаешь!
- А тебе много надо? - спросил Беркутов.
"Неужто он даст?" - подумал Пересветов и отвечал:
- Тысячу рублей. Лесок я хотел последний вырубить, - закон не позволяет. Одним словом, я в петле!
Пересветов развел руками.
- В петле? - переспросил Беркутов и добавил: - Ты знаешь, я все для тебя готов сделать.
Он замолчал и уставился в окошко. Пересветов глядел на него, затаив дыхание. "Даст или не даст? - думал он с тоскою. - Конечно же даст! Деньги-то у него есть. Тысячи две-три непременно есть!" Между тем, Беркутов смотрел в окно, подперев кулаком щеку, и будто совсем забыл о присутствии Пересветова. Пересветов напряженно ждал ответа. Беркутов приподнялся и заходил из угла в угол по комнате. Роста он был среднего, но точно весь отлит из стали; в каждом его движении чувствовалась сила. Одет он был в синие шаровары, низко спущенные над голенищами щегольских сапог, малороссийскую рубаху и светлую австрийскую куртку, распахнутую на вышитой груди рубахи. Очевидно, он слегка кокетничал своим костюмом.
- Михайло Николаич! - позвал его Пересветов и запнулся. - Михайло Николаич, нет ли у тебя тысячи рублей? - наконец, проговорил он.
Беркутов точно от сна очнулся; он поглядел на Пересветова и, улыбаясь одними уголками губ, сказал:
- Представь себе, какая со мною оказия случилась. Купил я на днях щенка сеттера. Чутьист щенок, как черт. Но только никак не могу я выучить его поноске. Просто от рук щенок отбивается. Теперь мой Митька по целым часам его школит. Из головы у меня щенок этот не выходит!
Беркутов улыбнулся, покосился на окно и замолчал. Пересветов глядел на него с недоумением. "От денег отвиливает, - подумал он, - должно быть, ждет, чтоб я ему о процентах намекнул".
- Процентов по 15 на год, - сказал он вслух, косясь на Беркутова.
Тот прошелся взад и вперед по комнате.
- Просто не знаю, что и делать с этим щенком, - задумчиво произнес он и забарабанил пальцами по подоконнику.
"Пятнадцать процентов мало, - подумал с тоскою Пересветов, - нужно предложить по двадцать пять".
- Процентов по двадцать пять на год, - проговорил он вслух.
- Чего по двадцать пять? - переспросил Беркутов. - Ах, да, - тотчас же спохватился он, - прости, голубчик, я тебя совсем не слушаю. Так ты просишь у меня тысячу рублей по двадцать пять процентов? Да?
Пересветов кивнул головою.
- Прости, Валерьян Сергеич, но таких денег у меня нет, - сказал Беркутов. - Хотя я тебе достану. Я тебе непременно достану.
- Ради Бога, - проговорил Пересветов.
Беркутов подсел к нему.
- Видишь ли, я могу достать у Столешникова. Ты сегодня пробудь до вечера. Ведь, ты можешь пробыть до вечера?
- Да я сколько хочешь пробуду. Деньги мне нужны до зарезу. Я хоть всю ночь пробуду.
- Ну, вот и отлично. И сам у Столешникова ты не проси, а то ты только все дело испортишь. Поручи мне с ним переговорить. Столешников, ведь ты знаешь, чудак, каких мало. Ты только напортишь сам. А я уж устрою. Я его знаю.
- Ради Бога. Делай, как хочешь. Я буду тебе благодарен по горло, - бормотал Пересветов, краснея.
- Да уж будь покоен. - Беркутов тронул рукою его колено и продолжал: - Можно с тобою говорить по-дружески? Да? Так вот слушай. Денег-то я тебе достану, по только тебе они не помогут, и из петли тебя они не вытащат. Через год ты все равно вылетишь в трубу. Не нужно было, братец, покупать без денег именья. А ты с тремя тысячами пятьсот десятин хватил. Вот теперь и сел в бутылку. Именье у тебя заложено и в банке и у Трегубова. У Трегубова две закладных?
- Две, - проговорил Пересветов.
- И каждая по пяти тысяч?
Пересветов кивнул головою.
- Ну, вот как же ты теперь рассчитываешь вывернуться? Через год тебе крышка, будь уверен.
- Может быть, урожай будет хороший, - начал было Пересветов, но Беркутов его перебил:
- Никакой урожай тебе не поможет. Что ты огород-то городишь. Ведь ты и сам не веришь тому, что говоришь. Тебе крышка, это ясно.
Он помолчал. Пересветов сидел перед ним сконфуженный. Он, действительно, чувствовал себя закупоренным в бутылку.
- Хотя, знаешь ли, - начал опять Беркутов, - я удивляюсь, что Трегубов даже проценты тебе не может отсрочить. Ведь он так ухаживает за твоею женой. Он ведь в нее влюблен. И я думаю, что он сделает это для нее. Тем более, что деньги на Аляшинское именье у него уже в столе. Я это из верных источников. В столе, в правом ящике. Двухсоттысячный корпус. Я это знаю, знаю. Он уже мобилизировал его. Это он тебе только зубы заговаривает, что не может ждать, - Беркутов покосился на Пересветова. - Знаешь, что я тебе посоветую, - продолжал он, улыбаясь. - Это, действительно, может спасти тебя. Слушай, пасхальный агнец, слушай и поучайся!
Беркутов замолчал. В комнату вошел Митька.
- Чего тебе здесь надо? - обернулся к нему Беркутов. - Пошел бы ты отсюда, черноземный отпрыск, да поучил бы нашего сеттера-щенка поноске.
- Какого щенка? - спросил Митька.
- Ах, так у нас никакого щенка нет? - усмехнулся Беркутов уголками губ и повернул свое лицо к Пересветову. - Так, значит, я этого щенка во сне видел! А я-то тут тебе распространялся! - Беркутов рассмеялся; смеялся он звонко и холодно, точно пересыпал битый лед. - Ну, если у нас нет щенка, - повернулся он снова к Митьке - так удались-ка ты, черноземный отпрыск, к Вельзевулу и его ангелам. Уходи, куда хочешь, одним словом, ибо Вельзевул всюду.
Митька исчез.
- Так вот что тебя может спасти, - продолжал Беркутов. - Примерно, скажем так. Идешь ты, конечно, вместе с супругой, к Трегубову. Идете вы вечерком, и жена твоя одевается пококетливее. Чай вы пьете с коньяком. Трегубов пусть пьет пять стаканов, а ты два. Больше не пей. А Трегубов и десять выпьет, если твоя жена чай разливать будет. Hу-с, напьетесь вы чайку, и в карты, в стуколку. Играть сядете на балконе, чтобы пейзаж был! Жена твоя в карты, конечно, не играет, а только рядом с Трегубовым сидит, своей ножкой его ногу пожимает и за его спиной телеграфные знаки тебе делает. У Трегубова туз, она головкой на него кивает, потому что Трегубов, действительно, денежный туз. Король - на тебя, так как ты король-мужчина. Дама - на себя покажет. Валет - пусть поет на мотив немецкой песенки "Августин": Валентина Павловна, Павловна, Павловна… и так далее. Одним словом, вы доите правый ящик Трегубовского письменного стола до основания. Вот тогда ты вылезешь из бутылки навсегда.