Они вышли из дому; до осиновой рощи было не более версты. Молодые люди направились по деревянному тротуару, завернули затем направо, перешли небольшой мостик и очутились в поле. Силуэт осиновой рощи внезапно выдвинулся из-за холма, точно роща выскочила оттуда, желая удивить, а, пожалуй, даже и испугать путешественников. И Сергей Петрович действительно испугался и как-то растерялся. Его сердце опять затосковало и заныло, то мучительно замирая, то колотясь, как пойманная птица. Кремнев шёл сзади него с пистолетным ящиком под мышкой и с удовольствием поглядывал на лаковые сапоги своего товарища.
- А ты совсем молодцом, - говорил он ему, слегка толкая его в спину. - Сзади да если смотреть на ноги, то тебя, пожалуй, за офицера можно принять!
"Господи, - подумал Сергей Петрович о Кремневе, - да что он издевается, что ли, надо мною? Человек на смерть идёт, а он о лаковых сапогах, будь они прокляты, разговаривает!"
- Паша, - позвал он жалобно.
- Что? - Кремнев выровнялся с его плечом.
- Ничего, - прошептал Сергей Петрович и добавил: - А ведь меня убьют, Паша! Чувствую я, убьют! - Он весь как-то сразу понурился, как расслабленный.
Кремнев удивлённо вскинул на товарища глаза. Он, казалось, был ошеломлён словами приятеля.
- Как убьют? За что убьют? - спросил он.
- Паша, да неужели ты не понимал раньше, куда и зачем поведёшь меня? Ах, Паша! Что будет с маменькой? Горе, одно горе! Чувствую и сознаю, робок я и смешон, да, смешон, но сколько слез-то тут, сколько слез-то!
Сергей Петрович ткнул себя в грудь кулаком и всхлипнул.
Кремнев вспыхнул всем лицом. Он только сейчас ясно понял, куда ведёт своего товарища, что там, в осиновой роще, его, быть может, уже ждут люди с пистолетами и что через каких-нибудь полчаса его друг может упасть на землю с разбитой головою, как никому ненужная собака. А раньше Кремневу казалось, что он поведёт друга на какое-то развлечение, вроде танцев, красивое, воспетое в книжках и весьма одобряемое в самом приличном обществе.
- Ах, Сереженька, - сконфуженно прошептал Кремнев, - уж не вернуться ли мне за монеткой с двумя орлами?
Ласточкин молчал. Они уже вошли в рощу. Роща называлась "осиновой", вероятно, потому, что там не было ни одной осины. Стройные берёзы и могучие дубы, уже пожелтевшие, но ещё величественные, обступили путников. Молодая рябинка, вся осыпанная огненно-красной листвой, стояла посреди полянки и точно горела и не сгорала. Весёлые дрозды, перелетывая, кричали тут и там. Серое осеннее утро дышало чем-то затхлым. Лес точно оплакивал кончину лета, но плакал гордо и спокойно, как плачут могучие духом.
- Сейчас мы будем на месте и, кажется, нас уже ждут, - прошептал Кремнев. - Слышишь?
Сергей Петрович остановился и прислушался. Из лесу справа доносился как бы тихий говор. Он вздрогнул, внезапно схватил локоть Кремнева и вдруг заговорил, торопясь и сбиваясь, приближая своё бледное лицо к лицу товарища.
- Паша, голубчик, та монета со мною, понимаешь? - говорил он, как в лихорадочном бреду. - Вот возьми её и делай то, что хотел. Понимаешь? Да… Ах, - он тронул себя за виски, ах, Паша, у меня кружится голова! Я трус, Паша, подлый трус. Но что будет с маменькой? Господи, Боже мой!
Он сунул монету в руку Кремнева; его голова тряслась.
- Да! Пусть - я подлец, Паша, но он, Полозов, взял у меня Варюшеньку, а я её в сердце, вот здесь, выносил, - заговорил он снова с искажённым лицом, будто измятым муками. - Чувствуешь? Я её пять лет здесь носил и о прибавке жалованья мечтал! Так каково же мне это было, когда он её с налёту взял? А ведь я вижу это: Варюшенькины глазки лгать не умеют! Да, он пришёл и взял! И я уступил. Варюшеньку уступил! А стула не уступлю! Нет! Не уступлю, Паша!
Губу Ласточкина дёргало. Он бледнел всё больше.
- Не уступлю! Толкайся, да меру знай! Я - чиновник, а не ветошка, не судомойка! Возьми, когда так, Паша, монету! - добавил он сиплым шёпотом.
Сергей Петрович стал утирать слезы. Кремнев опустил монету в карман и вздохнул:
- Ах, женщины, женщины!
В его карих глазах тоже стояли слезы.
- А ты приосанься, - шепнул он Сергею Петровичу, незаметно смахивая слезы. - Сейчас мы выйдем на ту самую поляну, знаешь, около старой берёзы-двойняшки? Приосанься, не ударь в грязь лицом. Слышишь? Нас ждут.
- Я его не убью, - шёпотом же отвечал Ласточкин, очевидно, думая о Полозове. - Я только первым промах дам, чтобы ему было стыдно убивать меня! Понимаешь? Первым дам промах! И дуло вот так, вверх, поставлю! Чтобы он честность мою видел! И пожалел! Да! Не меня, нет… А мамашу и Васю! Понимаешь?
Он хотел двинуться вперёд.
- Постой на минутку, - остановил его Кремнев, - я поправляю на тебе фуражку.
Он поставил пистолетный ящик на землю и передвинул фуражку Сергея Петровича слегка набекрень.
- Ну, вот так. Подай тебе Бог! - Он поцеловал товарища в губы.
Затем он откашлялся, точно собираясь петь, и, оправив на себе пальто, поднял с земли ящик.
Они снова двинулись в путь и через минуту вышли на большую поляну. Их уже ждали. На поляне, около старой берёзы, росшей двумя стволами, стояли три офицера: черноволосый Колпаков, тоненький - Полозов и рыженький, весьма подвижной, не известный ни Кремневу ни Сергею Петровичу. Рыженький что-то рассказывал, держа шашку, как зонтик, и семеня ножками, точно изображая идущую барыню, а Колпаков хохотал во всё горло, слегка запрокидываясь назад. Сергей Петрович отыскал глазами Полозова. Тот стоял несколько поодаль от товарищей, слегка побледневший, и натянуто улыбался. Его взгляд встретился со взглядом Сергея Петровича, и офицер отвёл глаза. Колпаков увидел Кремнева и закричал:
- А, милейший, а мы вас ждём уже десять минут!
Они поздоровались и приступили к делу. Колпаков отмерил расстояние. Вскоре Кремнев вручил Ласточкину заряженный пистолет.
- Иди сюда, стань здесь, - говорил он, бледнея, волнуясь и суетясь, как это бывает, когда выносят из дому покойника.
Между тем Полозов уже стоял на месте. Оказалось, произошло маленькое недоразумение. Позабыли бросить монету.
- Канальство! - говорил Колпаков. - Жребий-то бросить и забыли! Скандал в благородном семействе!
Кремнев вынул из кармана монету. Сергей Петрович хотел схватить его за руку, но передумал. Он стоял бледный, потупив глаза.
- Орёл или решка? - крикнул Кремнев, высоко подбрасывая монету.
- Орёл! - прошептал Сергей Петрович, придвигаясь к Кремневу и сразу холодея всем телом.
Полозов хотел было двинуться туда же, но внезапно передумал, остался на месте и натянуто улыбнулся.
- Решка! - сказал он.
Монета, кувыркаясь, мелькала в воздухе. Рыженький, Колпаков и Кремнев смотрели на неё, подняв головы, как на невиданную птицу. Монета, слегка шлёпнув, упала на влажную землю.
- Орёл! - крикнул Кремнев, склоняясь над нею, и протянул руку, чтобы взять её.
Голова Ласточкина слегка кружилась. Ему казалось, что в лесу шумел ветер.
- А па-а-звольте! - вдруг поймал руку Кремнева Колпаков.
- Монета с двумя орлами! - звонко произнёс он, оглядывая монету.
Рыженький метнулся к нему. Ласточкин похолодел.
- Фальшь! - продолжал Колпаков. - То-то вы, миленький, так храбрились! Даже пешочком припёрли! - обратился он к Ласточкину. - А!
- Это всё ваши штучки! И какая же вы др-рянь!
Кремнев пробовал протестовать и весьма энергично наскакивал на Колпакова, ловя его за пуговицы. Эта монета попалась к нему случайно: её дали ему сдачи, а он не доглядел. И только. Это счастье его товарища.
"И охота ему спорить!" - подумал Ласточкин с отвращением.
- Вздор! - крикнул, выходя из себя, Колпаков.
- Это всё ваши штучки! - обратился он к бледному, как мертвец, Ласточкину.
Внезапно офицер замахнулся и швырнул монету в лицо Сергея Петровича. Монета ударила его в губы. Он вздрогнул, жалко улыбнулся, хотел что-то сказать, но вдруг круто повернулся и зашагал к старой берёзе. Он слышал, как всё ещё протестовал Кремнев, наскакивая на Колпакова. "И охота ему!" - снова подумал он с отвращением. На берёзе весело кричали дрозды.
"Ах, дали бы ему стрелять первому, - в то же время думал Полозов. - Для чего, право, Колпаков затеял всю эту историю?" - Полозов чувствовал себя неловко и не знал, что ему теперь надлежит делать.
- Колпаков! - тихо позвал он.
"Опозорен, опозорен, опозорен! - думал, между тем, Сергей Петрович. - Маменька, Вася, Варюшенька, простите вы меня, подлого!" Пистолет дрожал в его руке. Ласточкин пошатывался. Он подошёл к старой берёзе и обхватил её ствол рукою. Кремнев, всё ещё споря с Колпаковым, смотрел на спину товарища, ничего не понимая. Он видел, что локоть Сергея Петровича поддался вперёд и вверх. Он слегка склонил голову, как бы желая что-то откусить зубами. Кремнев не успел опомниться, как грохнул выстрел, а Сергей Петрович споткнулся, точно кланяясь в ноги старой берёзе и прося у неё прощенья.
Когда офицеры и Кремнев подбежали к Ласточкину, он лежал ничком, уткнувшись лицом в землю. Кремнев стал тормошить товарища и с усилием перевернул его на спину. Остановившиеся глаза Сергея Петровича были полны слез. Слезы ещё не высохли и на его белых, как мел, щеках. А вместо его свежих и молодых губ зияла обожжённая с изорванными краями рана.
- Господи, - простонал, рыдая, Кремнев, - как я покажусь теперь на глаза Дарьи Панкратьевны?
Рыженький офицерик распоряжался, чтобы вызвать сюда оставленных неподалёку извозчиков, кричал неистово, махал шашкой:
- Сюда! Сюда! Ей вы!
- Как я покажусь теперь на глаза Дарьи Панкратьевны, - рыдал Кремнев.
- Какой Дарьи Панкратьевны? - робко спросил его Полозов.