Будет королевой. Всю её жизнь корона лежала рядом с ней и, однако, всё время казалась далёкой, далёкой до несбыточности. Брат её был таким настоящим, таким несомненным королём. Сибилле почему-то казалось, что он вот-вот перестанет болеть, что произойдёт чудо. Он добр, он герой. Бог непременно спасёт его - однажды, очень скоро, они явятся к его двору и найдут короля очищенным, каким он был прежде, прекрасным и мужественным.
Но Бодуэн не поправлялся. Кулачок Сибиллы сам собой сжался при мысли, как это несправедливо. Как жестоко. И однажды, очень скоро, она станет королевой Иерусалима. А это меняет всё.
Она оглянулась на людей, заполнявших сад, оценивая, чем они могут быть полезны ей.
Прежде всего - её мать и материнские прихлебатели, прочно занявшие все посты на службе королевству. Агнес по-прежнему смотрела на дочь поверх жухлой бурой травы сада. Сибилла улыбнулась ей, взяла руку своего любовника и поцеловала. Лицо матери стало ничего не выражающим, словно у змеи.
Мать на её стороне. Конечно же графиня считает эту сторону своей собственной.
Как раз в то время, когда Сибилла размышляла, вошёл распорядитель двора, прокричал представление, и в дверях, ведущих с галереи, появился граф Триполитанский.
Этот уж точно не на её стороне. Крупнейший из баронов королевства, он был регентом в дни младенчества её брата, и принцесса до сих пор помнила, как Триполи боролся за сохранение своего влияния, когда её брат в четырнадцать лет стал совершеннолетним, как Бодуэн использовал все - угрозы, просьбы, закон, - чтобы принудить Триполи отдать власть. Граф вошёл в сад среди роя прислужников, которые освобождали для него дорогу, и он шёл как бы в центре смерча. Его коричневая бархатная куртка не была расшита; не носил он и укращений. Говорили, что он не тратит денег - только копит. Он направился к графине, чтобы поприветствовать её.
- Что тебя так увлекло? - спросил Бодуэн д'Ибелин. - Я только что спросил, не хочешь ли ты вина. Вон, видишь - вынесли свежее.
Сибилла сказала:
- Я наблюдала за кузеном Триполи. Размышляла, как с ним быть.
- Ах, Боже мой, Сибилла, не тревожься об этом. - Бодуэн коснулся губами её уха, и его рука вновь легла на её талию. - Когда мы поженимся, я сам позабочусь о нём. Оставь Триполи мне.
- Ступай принеси мне вина, - сказала она.
Она смотрела, как Бодуэн идёт за вином - высокий, светлокудрый, красивый... и невыносимо скучный. Сибилла уже знала, что никогда не выйдет за него, но он нужен, чтобы дразнить её мать. Агнес погрузилась в беседу с графом Триполи. Сибилла снова оглядела сад, оценивая собравшихся, и тут в дальнем конце мозаичной площадки, поодаль ото всех, заметила Жерара де Ридфора.
Маршал тамплиеров глядел через сад на Триполи, и лицо его было стянуто маской злобы; судя по всему, де Ридфор готов был вцепиться зубами в горло графа Триполитанского.
Сибилла опустила глаза, скрывая внезапно вспыхнувший интерес. Вернулся Ибелин, неся по кубку в каждой руке. За ним плёлся паж с подносом сластей. Сибилла сказала:
- Я забыла, почему этот фландрийский тамплиер, де Ридфор, так ненавидит моего кузена Триполи.
Бодуэн рассмеялся:
- Женитьба де Ботрана, помнишь?
- Ах да. - Сибилле захотелось вновь взглянуть на де Ридфора, но вместо этого она опустила глаза на кубок, полный красного крепкого вина. Теперь она вспомнила: Триполи обещал де Ридфору наследницу, а потом отдал её кому-то ещё. - Значит, он не монах. Когда же он стал тамплиером?
- После этого. Да ну же, Сиб, довольно этих разговоров, давай лучше уйдём отсюда. Твоя мать так и ест меня глазами.
- Я жду брата, - сказала она, хотя и знала, что король не придёт. Было уже далеко за полдень. А это значит, что его болезнь обострилась. Сибилла выдернула руку из пальцев Ибелина и поднялась на несколько ступеней. Одарила резким взглядом Триполи, имевшего наглость быть здоровым. Потом, ощутив на себе чужой тяжёлый взгляд, повернула голову - и глаза её на миг встретились с глазами де Ридфора.
Он тут же отвернулся, однако Сибилла поняла - маршал наблюдал за ней. Она неотрывно смотрела на него - по праву будущей королевы. Оценивала его весомость. Он предводительствовал двумя сотнями рыцарей, лучшими бойцами в Приграничье. Он ненавидел Триполи и тем самым оказывался на её стороне. Сибилла отвела взгляд и увидела недовольную гримасу Ибелина.
- Ты хоть немного слушаешь меня? Я сказал: если хочешь повидать короля, отправимся туда. - Он в раздражении махнул рукой.
- Неплохая мысль, - одобрила Сибилла. В любом случае всё это надо ещё обдумать. - Пошли пажа за моим плащом и вели привести коней.
ГЛАВА 7
Храм жил по монастырскому Уставу: тамплиеры засыпали и пробуждались, молились и ели, пели хором и выезжали в дозоры по звону церковного колокола. Сейчас колокол звонил Третий час, и, как все остальные, Стефан л'Эль направился в трапезную и занял своё место в строю перед её дверями, чтобы идти на обед, - один из двух сотен равных воинов.
Равных - однако Стефан был среди них один. Все они были чужими ему. Он пробыл в Иерусалиме больше месяца, но даже те, с кем он приехал сюда, всё ещё оставались для него только лицами и именами. Он чувствовал себя здесь ненужным, неизвестным, оторванным от корней.
Поэтому Стефан обрадовался, когда в ряд вместе с ним встал, улыбаясь, Герман де Монтойя - хотя интерес Германа и насторожил его.
- Рад тебя видеть, Стефан, - сказал прецептор. - Тебя уже назначали в патруль?
- Ещё нет, сэр, - сказал Стефан. - Я обихаживал коней и приводил в порядок доспехи.
Герман пригладил усы, под которыми таилась неизменная улыбка. У него были светлые проницательные глаза.
- Что ж, - сказал он, - посмотрим. Возможно, я смогу дать тебе поручение. - И тут к ним, как назло, подошёл ещё один рыцарь.
Он не обратил на Стефана никакого внимания и без околичностей обратился к Герману:
- Я только что получил весточку из Нижнего Города. Пришёл караван из Каира. Спустись со мной в город.
Стефан отступил, оскорблённый. Это был тот самый черноволосый рыцарь, что стоял перед общим собранием - юноша позабыл его имя. Понятно было, почему столь многие ненавидят его; он был грязен и груб, да к тому же норманн.
- Я не могу никуда отлучаться, - сказал Герман, - мне надо заниматься с новичками. Возьми Медведя или Фелкса.
- Они в патруле. Не заставляй меня грешить. Мне нужен хоть какой-нибудь спутник. Кто здесь есть?
По лицу Германа мелькнуло огорчённое выражение, и на миг он заколебался; но тут в трапезной зазвонил колокол. Звали к обеду.
- Нет, - сказал прецептор, - я голоден. Вот что - возьми Стефана.
- Что? - удивился черноволосый. Стефан поражённо вскинул голову. Мимо них в зал потекли воины.
Герман заступил им дорогу, улыбаясь всем и каждому, и снова обратился к черноволосому:
- Возьми его. Он новичок в Иерусалиме. Покажи ему местные чудеса.
- Милорд, - пробормотал Стефан, - я ещё не ел сегодня. - Он в панике покосился на черноволосого рыцаря, который следил за ним с явной насмешкой.
- Он научит тебя закупать продовольствие, - заверил Герман. - Иди. Я приказываю. И обещаю, тебе будет над чем подумать.
- Я не люблю думать, - сказал Стефан. Черноволосый развернулся и большими шагами пошёл прочь, словно рад был избавиться от Стефана. - Думать так трудно...
Ему пришлось почти пробежать несколько шагов, чтобы нагнать норманна5 Тот ничего не сказал, просто повёл его через внутренний двор к конюшням.
Это была старая каменоломня, расположенная под одним из углов площади; рыцари спускались и поднимались по лестнице, вырубленной в грубом камне. У её подножия ступени заворачивали за угол, и скальная стена открывалась в огромную, неправильной формы пустоту, уходящую глубоко под самую Храмовую Гору. Некогда эта пустота была самой обычной пещерой, но из стен брали известняк на блоки, подобные тем, из которых был сложен и весь комплекс Храма, а выбирая камень, каменотёсы подпирали свод массивными столбами и колоннами и продвигали пещеру глубоко в недра горы. Рыцари называли это место Конюшнями Соломона и держали здесь своих коней. Кони были привязаны по четыре к стволам в лесу каменной колоннады. Вся большая, окутанная тенями пещера была полна шорохов от их движений, фырканья и ржания.
Рыцари оседлали коней и выехали в город. На улице яркое солнце ослепило Стефана, и он заслонил глаза рукой. Над ними вздымалась Храмовая Гора. Купол трапезной отбрасывал резкую тень до середины улицы. Они повернули влево вдоль западного края кладки - массивной стены из шлифованных каменных блоков, которые поросли похожими на бороды плетями зелени.
Неожиданно для себя Стефан сказал:
- Я всегда думал, что улицы Иерусалима вымощены золотом. Когда я впервые попал сюда, был очень разочарован.
Норманн рассмеялся и быстро глянул на Стефана. Они повернули вниз по улице. С двух сторон тянулись шеренги садов. По верху стены справа вилась тёмным шнуром череда каменных арок. Рыцари двигались в неиссякаемом потоке людей, большей частью пеших - носильщики с грузом на спинах, купцы, мелкие торговцы. Навстречу им прошли несколько пилигримов. Облачённые во власяницы, пилигримы на ходу рыдали, молились и бичевали себя, как безумные. На узкой улочке Стефан придержал коня, пропустив вперёд черноволосого спутника, и теперь ехал, ослабив повод и глазея по сторонам. Они въехали под арку ворот - и стук подков изменился, глухо застучав в темноте.