- Я не исключаю. Мачеха по-прежнему влюблена в отца, несмотря на всё случившееся. Если он задобрит её, насвистит в уши всяких нежностей, покачает на руках Леопольдика - сдастся наверняка. Русская натура. Больше чувствует, чем думает.
- Плохо, плохо. Наши планы под угрозой провала.
- Может, просто выкрасть? - предложил Вельф. - Каждое воскресенье Адельгейда ходит на мессу в церковь Сан-Дзено Маджоре, и её сопровождают только каммерфрау и четыре охранника. Налететь и увезти ничего не стоит.
- А последствия? - усомнилась Матильда. - Обратит гнев на нас, а не на супруга. Нет, она должна стать нашей союзницей, чтобы добровольно - только добровольно! - рассказать христианскому миру о бесовских действиях императора. Это будет скандал на всю Европу! Пострашнее, чем любая военная кампания. От такого удара он уже не оправится. Маленькая русская устранит императора с политической сцены.
Белокурый шваб посмотрел на супругу с нежностью:
- Вы безукоризненны в ваших рассуждениях, мона Матильда. Лишь одна закавыка: как осуществить их на практике? Если императорская чета примирится, дело наше будет проиграно.
Женщина кивнула:
- Совершенно верно. Остаётся одно: организовать побег Адельгейды до приезда Генриха.
- Да, но как?!
- Я пока не знаю. Чем-то напугать. Страх перед императором должен пересилить любовь к нему.
Конрад произнёс:
- Говорят, что мачеха молится на сына. Не отходит ни на шаг от болезненного мальчика. Значит, страх может быть один - за здоровье и жизнь Леопольда.
- Выкрасть сосунка? - догадался Вельф.
- Нет, ни в коем случае! - отмела его предложение маркграфиня. - Вновь возненавидит не Генриха, а нас, похитителей. Надо поступить по-другому. Например, убедить государыню, будто государь вознамерился отнять у неё ребёнка. Вот тогда... не исключено... что добьёмся чего-то дельного...
Герцог восхитился:
- Вы неподражаемы, дорогая! Не перестаю удивляться вашему уму и находчивости. - Он схватил жену за руку и расцеловал в неуклюжие кургузые пальцы.
- Полно, полно, дурашка, - усмехнулась она, потрепав его белёсые кудри. - Время не для нежностей, а решительных действий. Надо во всех деталях обсудить план, чтоб не ошибиться. Потому что другого столь благоприятного случая может не представиться.
Конрад произнёс:
- Я собственноручно напишу мачехе. Мы с ней в дружбе. Мне она поверит.
- Очень хорошо! - оживилась дама. - И сегодня же пошлём грамоту в Верону. Медлить нельзя ни часа. Мы должны опередить императора.
И они, сомкнув серебряные кубки, осушили их за успех опасного предприятия.
День спустя, Верона
В церкви Сан-Дзено Маджоре в день святой Адельгейды - 2 сентября - было немноголюдно: лишь сама именинница - императрица, в тёмном домино, несколько её приближённых, в том числе и Лотта, неусыпно следившая за своей госпожой по приказу Генриха, да с десяток прихожан самых разных возрастов и сословий. После проповеди, посвящённой деяниям праведницы, давшей имя сегодняшнему празднику, после чтения из Святого Писания и органной музыки несколько родовитых веронцев подошли к государыне, чтобы выразить ей своё почтение и поздравить с Днём ангела. Евпраксия отвечала рассеянно, иногда даже невпопад. Думала только об одном: для чего приезжает Генрих? Для хорошего, доброго, заветного - примирения и взаимного прощения - или для дурного, злого, ненавистного - окончательного разрыва? Лотта что-то знает, но молчит как рыба. А зато капеллан, падре Федерико, говорит без умолку, хоть ему практически ничего не известно. У других же спрашивать не имеет смысла. Да и неудобно: коронованная особа, а сидит в неведении, как последняя стряпка. Стыд! Позор!
Под конец поздравлений к Адельгейде приблизился молодой монах - в чёрной, давно не стиранной сутане, подпоясанный пеньковой верёвкой, в чёрной шапочке-пилеолусе на выбритом темени и простых деревянных сандалиях на босу ногу. Лет ему было где-то двадцать, и румяное, жизнерадостное лицо плохо соответствовало аскетичному одеянию. Поклонившись, брат во Христе произнёс на латыни:
- Я паломник из монастыря Сан-Антонио, что вблизи Бергамо. Направляюсь в Рим. И сегодня ночью мне явился ангел. Он велел: "Задержись в Вероне и зайди на полуденную службу в Сан-Дзено. Там увидишь императрицу. Надо предупредить, что его высочеству принцу Леопольду угрожает опасность. Подари её величеству ладанку, где заключена цитата из Екклезиаста. Пусть прочтёт на ночь над кроваткой младенца и наденет ладанку мальчику на шею. Бог спасёт её сына".
С этими словами пилигрим протянул жене Генриха небольшой кожаный мешочек с тонкой серебряной цепочкой. Поклонился, приложив руку к сердцу:
- Да хранит вас Господь, мадонна!
Евпраксия, взволнованная рассказом, взяв подарок, ласково спросила:
- Ваше имя, добрый человек?
- Брат Лоренцо, урождённый Варалло.
- Я благодарю вас от всей души - за предупреждение и священный дар. Ведь моё дитя - то немногое, что приносит мне радость в жизни. И отныне я буду молиться за спасение души брата Лоренцо из монастыря Сан-Антонио...
Оказавшись на площади перед церковью, Адельгейда и Лотта сели в паланкин. Каммерфрау задёрнула занавески, и могучие слуги понесли двух высокопоставленных дам к королевскому замку на берегу Адидже.
- Я бы на месте вашего величества выбросила ладанку, - заявила фон Берсвордт. - Даже из чувства брезгливости хотя бы. Шелудивый монашек - Бог его знает, где он шлялся и с кем ночевал. Вдруг имел общение с прокажёнными? У него, вероятно, и блохи водятся.
- Как не стыдно произносить такое! - укорила её Опракса. - Это знак Божий! Вседержитель спасает моего мальчика. Не расстраивайте меня, пожалуйста, я и так едва справляюсь с трепетом душевным!
В тот же вечер императрица зашла в детскую - пожелать маленькому Лёвушке спокойной ночи. Тот лежал под стёганым одеяльцем и смотрел на мир грустными глазами. От отца взял слегка удлинённое лицо и трагически сомкнутые губы, а от матери - шелковистые волосы, сросшиеся брови и точёный, вздёрнутый носик.
- Как ты, дорогой? - обратилась она по-русски к сыну. - Как твоё горлышко, любимый? Больше не бо-бо?
- Не, - ответил он и пролепетал на ломаном русском: - Больсе не бо-бо.
- Вот и славно. - Евпраксия поцеловала его в переносицу. - Мы с тобой почитаем божественные слова и потом уснём... - Распустив тесёмку на ладанке, государыня достала скрученную в трубочку узкую полоску пергамента, раскатала её и уставилась в мелко начертанные готические буквы. Вздрогнув, прошептала: - Господи! Что же это?
Текст гласил по-немецки:
"Ваше Императорское Величество! Брат Лоренцо - не монах, а переодетый посыльный от меня. Вашего преданного пасынка. Я иду на риск с единственной целью: предупредить. Мой отец задумал недоброе: развестись и отнять у Вас наследного принца, дабы воспитать самому, в соответствии с постулатами Братства. Посему предлагаю помощь и берусь устроить Ваш побег из Вероны в Каноссу. Будьте же готовы к вечеру 3-го сентября. Наш лазутчик станет ждать в саду замка. Выбирайте: рабство или свобода, жизнь в изгнании, в одиночестве - или у друзей вместе с Лео. Небо будет на Вашей стороне, если Вы решитесь. Конрад".
Евпраксия, почувствовав, как дрожат под платьем её коленки, опустилась на подушку в деревянное кресло, занимаемое обычно у кровати ребёнка нянькой-сиделкой. "Что же это? - повторила Опракса. - Не ловушка ли императора? Нет, не думаю: если бы хотел меня уничтожить, не пошёл бы на подобные ухищрения. Да и почерк похож на руку Конрада. Он всегда испытывал нежность ко мне. И не может простить отцу ту рождественскую ночь три года назад... Стало быть - бежать? А перенесёт ли Лёвушка трудности пути? Взять с собою Груню? Но втроём не пройти, слишком подозрительно... И ещё эта Берсвордт на каждом шагу, всё вынюхивает, выискивает крамолу... Как же поступить? Не соображу... Я сойду с ума!.."
- Что, Екклезиаст? - зазвенел голос Лотты у неё за спиной.
Адельгейда инстинктивно отпрянула и с какой-то лихорадочной быстротой начала закручивать полоску пергамента.
- Да, Екклезиаст... - солгала она. - Почитала сыну, он и задремал... - Запихнула трубочку обратно в мешочек. - Надо бы повесить Лёвушке на шейку, но боюсь разбудить. Помогите мне.
- Вы неисправимы, ваше величество. Надевать на тело ребёнка гадость всякую от прохожего пилигрима? Мало вам болезней самого принца?
- Перестаньте меня пугать. Подержите лучше... Так, готово. Позовите няню. Нам пора идти.
Каммерфрау проводила императрицу в опочивальню. И пока Паулина расчёсывала государыне волосы, а Горбатка облачала в ночную рубашку, растирала на ногах пальцы и купала ступни в тазике с пахучей сиреневой водой, Лотта пела ей неспешные тюрингские песни, тихо подыгрывая себе на лютне. Наконец Евпраксия легла на ложе и, велев задуть свечи, отпустила своих прислужниц. Дамы вышли. Пожелали друг другу приятных сновидений и направились по своим комнатам. Но фон Берсвордт слегка помедлила, слушая, как другие женщины запирают двери, и неслышно заскользила по коридору дворца, по блестящему мраморному полу, в детскую. На немой вопрос няньки подняла указательный палец кверху, приложила его к губам и сказала: "Тс-с!" А потом, приблизившись к спящему Леопольду, вынула из ладанки скрученный пергамент. Поднесла его к горящей свече и прочла послание Конрада. Сузила глаза, улыбнулась и легко возвратила трубочку на место. Снова погрозила указательным пальцем: дескать, нянька, имей в виду - никому ни звука! - и бесплотной тенью юркнула за дверь.