- Ни за что, не смей! С Янкой разберёмся потом, а сейчас тебя надо выручать.
Подхватив сестру на руки (удивившись про себя, как она мало весит), вынес в галерею и пошёл по ступенькам вниз. На ходу Ксюша лепетала:
- Ох, а может, мы дурно поступаем?.. Я ведь приняла постриг... Вдруг митрополит нас предаст анафеме? Отлучит от церкви?..
Мономах бубнил:
- Ты молчи, молчи. Я ему объясню. Он поймёт.
- Но ведь мне сюда больше не вернуться...
- И не надо. Не один Андреевский монастырь на свете. Что-нибудь придумаем.
Евпраксия-Варвара ласково прильнула к его груди:
- Как же хорошо, что ты появился! Мне с тобой ничего не страшно!
- Ничего и не бойся. Вместе нас никто не погубит.
Пятнадцать лет до этого,
Италия, 1092 год, лето
Лотта фон Берсвордт в табеле о рангах при дворе императора Генриха IV называлась "каммерфрау" - то есть компаньонка императрицы. Не служанка, не горничная, а прислужница из благородных. Некогда она была фавориткой самого государя, но роман их закончился быстро, и дворянка-сирота продолжала составлять свиту кесаря. Старше Евпраксии-Адельгейды лет на десять, эта дама отличалась умом и хитростью, тонкой дипломатичностью и стремлением угождать. Ксюша вела себя при ней осторожно, так как знала: Лотта выполняет тайные поручения Генриха, например - наблюдать за его женой и немедленно докладывать о любом неповиновении.
Венценосная чета после неофициального разрыва не общалась между собой. Даже на родившегося в 1090 году сына Леопольда самодержец прискакал посмотреть не сразу. Больше проводил времени в войсках - он готовился к новой Итальянской кампании. А завоевав Мантую, Пизу, Павию и Верону, приказал, чтоб в последней поселилась его супруга с мальчиком. Адельгейда-Евпраксия повиновалась и приехала в Верону в окружении всей своей челяди, в том числе служанки Паулины Шпис, мамки-няньки Груни Горбатки (русской, привезённой ещё из Киева) и, естественно, Лотты фон Берсвордт.
Леопольд (или просто Лёвушка), появившись на свет семимесячным, сразу чуть не умер, но стараниями повивальных бабок и лекарей начал оживать; разумеется, хворал часто и, как все болезненные дети, рос тщедушным, капризным, вялым. "Бледный ангелочек" - так прозвали его при дворе.
Ксюша не отходила сутками от ребёнка, видя смысл своего существования на земле в воспитании и лечении мальчика. Лотта иногда просто заставляла императрицу уйти из детской, чтоб самой поспать и хоть что-то перехватить из пищи.
- Говорили: "Италия!", "тепло!" - сетовала беспокойная мать, убаюкивая отпрыска. - Утверждали, что здешний климат будет для Лёвушки благоприятен. А конец августа в Вероне хуже, чем во Франкфурте: ветер, сырость, дождь.
- Это Северная Италия, - отвечала Берсвордт. - Близость Альп, и река Адидже прохладная. Вот когда император вступит в Рим и переберёмся туда, думаю, что принцу сделается лучше. Самое лучшее - поселиться на юге, где-нибудь в Неаполе или же в Салерно. Но, боюсь, не выйдет: юг Италии занят норманнами, с ними воевать - хуже некуда; вряд ли Генрих захочет покорять Апеннинский полуостров полностью.
- Я мечтаю съездить на море, - отзывалась Ксюша. - Окунуться в его солёные воды и погреться на солнышке. В Киеве купалась в Днепре, плавала неплохо. Это очень всегда бодрит. Лёвушке поможет бесспорно.
- Да, но только не раньше будущего лета, - продолжала каммерфрау. - Завтра - первое сентября.
- Осень, осень... Не люблю осень. Ненавижу холод, слякоть, жёлтую листву. Угасание, увядание вообще. Старость. Умирать надо молодым.
Лотта фыркнула:
- Не кощунствуйте, ваше величество. В каждом возрасте, в каждом времени есть свои особые прелести. Старость - это мудрость и возможность передать опыт. Умиротворение. Философия. Подведение итогов...
- Чепуха. Старость - это дряхлость и немочь, слабоумие и болезни. А накопленный опыт никому, по сути, не нужен. Молодые предпочитают сами обжигаться. - Помолчав, добавила: - И потом, осень трудно сравнивать со старостью. Потому что осенью есть надежда на будущую весну. А у старости нет надежд. После старости - пустота.
- Вы не верите в загробную жизнь?
- Верю, как и все. Только люди отчего-то не торопятся перебраться в мир иной - вот что странно! И оплакивают тех, кто туда ушёл.
- Люди - неблагодарные твари. Чем они больше получают, тем ещё большего хотят. И плюют затем на своих благодетелей.
Евпраксия вспыхнула:
- Вы на что намекаете? На моё отношение к императору?
Та наигранно испугалась:
- Ах, помилуйте, ваше величество! Разве я могу отважиться на подобную дерзость?
- Вот и правильно. - Русская помедлила. - Мы по-прежнему остаёмся в браке. Я его люблю - моего супруга и отца моего единственного ребёнка... Но за то, что и вы, и он сотворили со мной в ту ужасную рождественскую ночь, ненавижу. И смириться - не значит простить. Так и знайте, Лотта.
Каммерфрау возразила проникновенно:
- Государыня, вашему упорству нет разумного объяснения. Понимаю: вы воспитаны в догмах греческой ортодоксальной церкви. Всякие новации вам страшны. Но религия не может стоять на месте и должна развиваться с обществом. Прежние воззрения кажутся смешными. Генрих же не зря отрицает папские каноны. Поклонение Кресту...
- Крест не трогайте! - рассердилась Ксюша. - Я и раньше не отреклась от Креста и теперь не стану!
- Тише, тише, пожалуйста: мальчика разбудите.
Леопольд завозился в кровати, закряхтел во сне.
Мать замолкла и поправила ему одеяльце; шёпотом сказала:
- Да... забылась... вы разбередили старые раны... - И по-русски велела няньке - Груне Горбатив: - Грунечка, побудь с Лёвушкой, пожалуйста. Если что - Паулина пусть меня растолкает.
Пожилая женщина покивала:
- Не тревожься, моя голубушка, почивай спокойненько. Я надёжней всех твоих паулин, вместе взятых...
- Знаю, дорогая, и люблю за сё.
Вышла из детской вместе с Лоттой. И произнесла по-немецки, громче:
- Вы напрасно, Берсвордт, считаете, будто я такая упрямая. Ведь смогла же из православия перейти в католичество и назвать себя Адельгейдой. Потому что нет принципиальной разницы, основные догмы христианства сохраняются там и тут. Но отречься от Креста животворящего? Никогда. Кто бы меня ни убеждал - Генрих, вы или же епископ Бамбергский.
- Генрих и епископ от вас не отступятся.
- Оба далеко и прибудут сюда нескоро.
- Про епископа ничего не знаю, а его величество должен появиться здесь четвёртого сентября.
Евпраксия замерла и встревоженно вперилась в собеседницу:
- Как - четвёртого? Почему я об этом узнаю последней?
- Извините, ваше величество, мне самой сообщили час назад.
- Боже, и вы молчали!
- Не успела. Не хотела отвлекать вас от принца.
- Ну, так говорите теперь. Он надолго? С чем приедет?
- Представления не имею. Мне сказал шамбеллан замка, дон Винченцо. Прискакал гонец и велел готовиться к встрече.
Государыня осенила себя крестом:
- О, Святая Дева Мария! Помоги мне перенести приезд императора. Вдруг захочет мириться? Как себя вести?
- Не упорствовать, быть послушной.
- Я не возражаю в принципе. Главное - на каких условиях?
Лотта вкрадчиво улыбнулась:
- На каких бы то ни было, сударыня.
Адельгейда дёрнула плечом:
- Вы несносны, Берсвордт! Подчиниться готова - только не в вопросах Креста и веры!
- Что ж, тогда ждите неприятностей.
В то же самое время в замке Каносса (Италия)
Во главе итальянских врагов Генриха IV находились четверо.
Первой была женщина - маркграфиня Тосканская Матильда. Ей в ту пору исполнилось сорок шесть, и она переживала вторую молодость с юным, семнадцатилетним мужем - герцогом Швабским Вельфом. Их союз укрепил ряды оппозиции: "молодых" благословил сам Папа Урбан II и тем самым освятил сплочение Юга Германии с Севером Италии в их борьбе против императора. К этой тройке - Урбан, Вельф и Матильда - год назад присоединился старший сын Генриха от первого брака - Конрад. Он порвал с отцом вскоре после скандала с Евпраксией, взяв её сторону.
В родовом замке маркграфини - Каноссе - завтракали трое. Грузная Матильда, жгучая брюнетка с хорошо заметными усиками и как будто бы даже с баками, ела свежий творог и сыр, дабы не толстеть больше, но в таких количествах, что восстановление некогда утерянной талии не имело никаких шансов. Двадцатидвухлетний Конрад тоже не был худ: он пошёл в свою мать, первую жену Генриха, итальянку, маркграфиню Берту Сузскую; чуть сутулясь и тараща глаза, как любой близорукий человек, без особой охоты жевал жареное мясо. Только Вельф отличался живостью и свежестью - пропорционально сложенный, стройный, крепкий, он имел весёлые ясные глаза, пухлые, ещё не взрослые губы и копну великолепных белокурых кудрей, вообще чем-то походил на ягнёнка; пил и ел немного, больше говорил. В частности, сказал:
- Наши люди в Вероне передали сведения о возможно скором появлении у них императора.
- Это усложняет задачу, - оценила Матильда. - Крошка Адельгейда может согласиться на примирение с мужем. Как вы думаете, ваше величество? - обратилась она к Конраду. (Дама имела право так его назвать: несколько лет назад Генрих IV сам официально короновал сына в Аахене и провозгласил своим наместником в Италии; вскоре после этого отпрыск перешёл в стан его врагов).
Молодой человек посопел, размышляя, а потом ответил: