- Зачем же ты, Цезарь… говоришь… о мире?.. Они, - указал он на Мамурру и его друзей, - жаждут грабежа государственных ценностей и вовсе не помышляют о благе республики…
Цезарь смутился.
- Нет, ты ошибся, Марк Туллий!.. Твоя дружба с Помпеем - это заискивание слабого перед сильным. Вспомни, как поступил Помпей перед твоим изгнанием. Заступился ли он за тебя, когда Клодий мстил за Катилину и его друзей?..
Цицерон злобно усмехнулся:
- А кто, Цезарь, науськивал на меня негодяя Клодия? Не ты ли? Ты подстрекал Катилину к мятежу, а потом мстил мне преступными руками Клодия… Я не верю тебе, Цезарь!
Они расстались недовольные друг другом.
Прибыв в Рим, оставленный им девять лет назад, Цезарь созвал сенат вне померия и предложил послать в Элладу послов с мирными предложениями. Обратившись к народу, он сказал:
- Квириты! Кучка оптиматов привлекла обманным путем на свою сторону моего друга " родственника Помпея, и теперь он стал моим и вашим врагом. Мы, оба популяры, стояли всегда на страже благосостояния плебса, но Помпей слабоволен, и нужно пожалеть старика, впадающего в детство… Ему ли, больному, воевать?.. Я уверен, что боги вразумят его и он примет мирные предложения…
Толпа закричала:
- Долой Помпея!
- Хлеба! Хлеба!
Цезарь горестно покачал головою.
- Я понимаю, квириты, вашу суровость по отношению к мужу, изменившему вам… Я понимаю также бедственность, в которую вы попали по вине Помпея (Бешеные крики заглушили его слова)… и поэтому прикажу выдавать вам хлеб… Обещаю каждому из вас по триста сестерциев, как только… кончится эта братоубийственная война… Назначьте же, кого послать к Помпею с мирными предложениями…
- Долой Помпея!
- Не тебе просить мира!
- Пусть сдается на твою милость!..
Крики усиливались. Цезарь видел яростные лица, ощеренные зубы и, подняв руку, сказал:
- Если никто не желает ехать к Помпею, пусть он сам приедет к нам!
- Да здравствует Цезарь! - закричала толпа, и сотни рук протянулись к нему. И вдруг его подхватили и подняли. - Да здравствует император! Vivat, vivat!
Заставив сенат назначить исполняющим обязанности консула Марка Эмилия Лепида, друга своего детства, зятя Сервилии и претора этого"года, а Антония начальником войск, оставляемых в Италии, Цезарь потребовал выдать ему казну. Но сенат был против.
- Я не привык, отцы государства, останавливаться перед препятствиями, - резко заявил Цезарь и приказал кузнецам и воинам отправиться в подземелье храма Сатурна и разбить двери сокровищницы.
Посланный центурион вскоре вернулся.
- Вождь, народный трибун не разрешает проникнуть в подземелье.
- Что? - побагровел Цезарь. - За мной, коллеги! Клянусь Сатурном, я усмирю этого наглого человека!..
Пригрозив народному трибуну смертью, Цезарь смотрел, как кузнецы разбивали огромными молотами железные двери, как сыпалась твердая, как камень штукатурка, как Антоний спускался по каменным ступеням в подвал и воины выносили золотые и серебряные слитки и монеты.
- Пересчитать, - приказал полководец рабам-счетоводам, и, когда Антоний объявил, что казна составленная Помпеем, состоит из пятнадцати тысяч фунтов золота, тридцати пяти тысяч фунтов серебра и сорока миллионов сестерциев, Цезарь вымолвил, нахмурившись: - Мало.
Толпы народа, испуганные насилием над народным трибуном, угрюмо молчали. Воины весело увозили золото и серебро. Антоний обратил внимание Цезаря на общее недовольство, но полководец презрительно сказал:
- Выдай им хлеба - и они замолчат. Толпа, дорогой Антоний, это цемент, скрепляющий камни, которые в совокупности составляют твердую власть. Ты согласен, Марк Эмилий? - обратился он к Лепиду.
- Толпа, Цезарь, тебя поддержит. Обещай, ей побольше, и она понесет тебя на своих плечах… А давать.. Можно ей и ничего не дать, когда будешь у власти…
Цезарь засмеялся и взглянул на Антония:
- Софизм это или мудрая философия?
- Простая философия жизни, - сказал Антоний, поглаживая бороду. - Как верно то, что ты отправляешься из Рима без легионов, так же верно, что популяр Цезарь будет владыкою всего государства.
Повеселев, Цезарь обнял обоих друзей.
- Оставляя вас в Италии, я доверяю вам, потому что люблю вас и глубоко уважаю, - молвил он. - Помни, Антоний, что в твоем ведении находятся шесть легионов, с которыми я прошел Италию с севера на юг: три расквартированы в Брундизии, Таренте и Сопонте, один дан Квинту Валерию и два - Куриону…
- Итак, Цезарь, ты намерен воевать в Испании при помощи восьми галльских легионов, - задумался Антоний. - Но подумал ли ты, что Галлия может восстать?
- Я все обдумал.. Марк Котта должен быть изгнан из Сардинии, а Марк Катон - из Сицилии…
Лишь только Цезарь уехал, нобили, возбуждаемые сенаторами-помпеянцами, подняли головы. Своими действиями Цезарь вооружил против себя оптиматов, а Антоний, назначенный господином Италии, проводил время в диких увеселениях: чувственный, он позволял себе бесчинства; его можно было встретить в притонах разврата, в обществе обаятельной гетеры-девушки Кифериды, с которой он прогуливался, полулежа в ее лектике, по улицам Рима.
Похожий лицом на Геркулеса, красивый, с окладистой бородой, веселый и остроумный, он покорял женские сердца, и его бесчисленные любовные похождения оскорбляли сенаторов и всадников, втайне опасавшихся за своих жен и дочерей. И. действительно, в его кубикулюме творились постыдные дела, но жалобы отцов семейств, обращавшихся к цензорам, оставались без последствий: магистры боялись всесильного начальника конницы.
Вскоре сенаторы с негодованием стали покидать Рим, и, когда Лепил упомянул имя Цицерона, замышлявшего уехать, Антоний запретил оратору трогаться с места.
Прошло несколько недель. Однажды Антоний, полулежа за столом рядом с Киферидой, беседовал с Лепидом, часто заглядывая в черные глаза гетеры и любуясь ее смуглым лицом.
- Нищета увеличивается, общественные работы прекратились, и толпы голодного плебса ропщут, - говорил Лепид, - публичные платежи приостановлены, в казначействе нет денег…
- Ну и что ж? Если нет хлеба, можно есть бобы; если никто не дает взаймы, можно обойтись; если отцы не платят приданого, пусть расстраиваются браки. Квириты должны понять, что война продолжается…
- Ты неправ, Антоний, - упрекнул его Лепид. - Золотые и серебряные изделия, драгоценности, дома и виллы - все упало в цене. Даже квартиронаниматели не платят владельцам домов!..
- Повторяю, война продолжается, - засмеялся Антоний, поднося к губам фиал. - Знаю, что скажешь еще, - захохотал он, ставя опорожненную чашу на стол: - я пирую, у меня есть хлеб, вина, устрицы, сыры и десятки вкусных блюд, приготовленных лучшими поварами, а плебс голоден… Что поделаешь, дорогой мой? Плебс на то и существует, чтобы поддерживать мужей, управляющие государством. Мозг - это мы, а мозг - владыка тела, следовательно, мы - владыки. Так, богоподобная нимфа? - с пьяным смехом обратился он к Кифериде и, обняв, привлек к себе. - Ты молчишь, Марк Эмилий? Моя мудрость не удовлетворила тебя? Но пойми, что сам Цезарь, будь он здесь, одобрил бы мои речи, клянусь Олимпом!
Антоний хмелел, голос его обрывался.
- Ты думаешь, Марк Эмилий, мы не придем когда-нибудь тоже к власти? Непременно придем - боги любят сильных воинственных мужей… А таким слабым и нерешительным, как Помпей, тягаться с нами нечего. Цезарь силен духом и волей, Он подобен Аннибалу побеждающему, а не побежденному…
Его речь была прервана возгласом гетеры:
Привет и большая радость!
К столу подходил Саллюстий Крисп. Некогда любовник Кифериды, с которой он промотал большую част" своего состояния, теперь веселый муж, казалось, образумился и, равнодушно кивнув ей, шутливо сказал:
- Привет амфитриону, тонкому ценителю красоты.
- Привет и тебе, мудрый Фукидид, - в тон ему ответил Антоний.
В то время как раб снимал с него обувь, Саллюстий говорил, поглядывая на гетеру:
- Во всем Риме я не встречал такой умной, такой изящной, такой привлекательной девушки, как ты, Киферида! Глядя на тебя, молодеешь не только душой, но и телом.
Продолговатое лицо гетеры окрасилось легким румянцем, в черных глазах затеплилась нежность, на щеках выступили ямочки.
- Ты, как всегда, любезен, господин мой! Саллюстий повернулся к Антонию:
- Ты все пируешь, а новостей не знаешь… Говорят, Цицерон покинул Формии и отправился к Помпею!
Антоний побагровел
- Что? - выговорил он сдавленным шепотом. - Цицерон? Бежал?.. В погоню за ним!..
Он задыхался от бешенства, и тучное тело его вздрагивало, точно охваченное падучей.
Саллюстий поднес ему чашу с вином, подмигнул Кифериде. Гречанка придвинулась к Антонию и, обняв его, прижалась щекой к грубой волосатой щеке.
- Успокойся, господин мой, - шепнула она, - пусть шут забавляет своего старика.
Это был намек на Помпея, и Антоний громко захохотал.
- Гонец из Испании, - возвестил раб.
- Зови, - вскочил Антоний, освобождаясь из объятий гетеры.
Вошел Диохар, любимый гонец Цезаря, и, приветствуя Антония и Лепида, возгласил:
- Эпистола от Цезаря.
- Встать! - крикнул Антоний, и гости вскочили в знак уважения к великому полководцу. - Взгляни, - протянул он письмо скрибу, - подлежит ли оно оглашению?
- Господин, эпистола написана обыкновенными письменами.
- Читай
Скриб развернул свиток пергамента:
- "Гай Юлий Цезарь, император - Марку Антонию, начальнику конницы.