Отпустив шофера, он зашел в диспетчерскую узнать - скоро ли прибывает воинский эшелон. Ему сказали, что вот-вот подойдет. Юра спустился на перрон и стал ждать. Прождал около двух часов, прежде чем состав с двумя паровозами подошел к вокзалу. И едва он остановился, как из него, словно горошины из переспелых стручков, посыпались красноармейцы. Защитные гимнастерки мгновенно затопили перрон. Юра растерянно посмотрел на толпящихся солдат, и пошел сквозь толпу, разглядывая всех подряд. Он уже стал досадовать на эту суетливую обстановку, и тут над перроном разнесся голос диспетчера:
- Старший лейтенант Каюмов, зайдите к диспетчеру!
Отец - в полевой амуниции, при зеленых полевых погонах майора встретил его посреди кабинета. Сбоку, на стуле, сидела женщина в широкополой шляпе. Не узнав ее, Юра стиснул в объятиях отца.
- Да погоди ты меня тискать, - стесненно высвободился Ратх. - Мать сначала поприветствуй… Мать к тебе тоже приехала!
Только тут Юра узнал в женщине, со шляпой в руках, родную мать. Встав, она любовалась, как сын, по-мужски, запросто обращается с отцом. Юра всплеснул руками, обнял ее.
- Мама, прости, не узнал… Не думал, что ты тоже… Я думал только об отце, и потому больше никого вокруг не видел.
- Ничего, ничего, - со счастливыми слезами на глазах говорила Тамара Яновна. - Я ведь и не собиралась сюда ехать - работы в госпитале много. А когда встретила отца на вокзале - решилась. Позвонила в госпиталь - разрешили на пять дней. Я получила твое письмо с фотокарточкой. "Эх, - подумала, - посмотреть бы хоть внука, Ратмирчика, и Танюшу". А тут телеграмма от отца: "Буду проездом третьего". Ну, вот - все к одному.
Засыпая с обеих сторон вопросами, отец и мать вывели Юру на привокзальную площадь. Сели в "джип" - поехали.
- Едешь в действующую армию? - спросил Юра.
- Разумеется, сын. Наконец-то мне удалось вырваться. Еду в должности заместителя командира полка по политчасти.
Отец был доволен своим назначением, и это вызвало чувство неловкости у Юры.
- Уму непостижимо, - сказал он недовольно. - Отец - человек преклонного возраста - едет в окопы, может быть даже схватится с врагом врукопашную, а сын отсиживается в тылу.
Ратх промолчал, вероятно, почувствовал, каким угрызением совести мучится сын, и пришел ему на помощь:
- Наверное, надо действовать более решительно. Надо настаивать!
- Ну-ну, научи его, чтобы пошел к представителю ГКО и стукнул кулаком по столу, - одернула Тамара Яновна мужа. - И вообще, вы оба недооцениваете своих заслуг. Юра, разве не ты перебазировал из Туапсе нефтеперегонный завод? Разве не ты вез сюда и монтировал портальные краны, строил железную дорогу к заводу?
- Мама, но все равно тыл - есть тыл.
Тамара Яновна внимательно посмотрела на сына.
- По-моему, ты никогда по-настоящему не думал - что такое тыл. В сорок первом отступил наш тыл на восток - и армия за ним отступила. Остановился тыл - и армия остановилась. Собрался с новыми силами тыл - армия пошла в наступление. Разве не так?
- Ты права, Тамара, - согласился Ратх. - Успехи наши на фронте, конечно же, благодаря всевозрастающей мощи тыла. В самом деле - что мы имели до войны в Средней Азии? Кустарные заводишки, ткацкие фабрики - и только. А сейчас?! Вся мощь советской России сосредоточена за Каспием и на Урале. А отдача какая от нее! Ведь каждый тыловик работает за двоих, за троих.
Машина остановилась возле восьмиоконного дома с окрашенными коричневой краской воротами. Тотчас, отворив калитку, на дорогу вышла Таня. Она была в белом платье, и красиво причесана - локоны волнами ниспадали на плечи. Конечно же, ей очень хотелось произвести приятное впечатление на родителей мужа.
- Вот вы какая! - Тамара Яновна трогательно улыбнулась и обняла невестку. - Сколько я мечтала увидеть вас - наконец-то выбрала время.
Ратх, знакомясь с Таней, тоже заговорил с ней на вы. И Юра с обидой вмешался:
- Граждане, но зачем же так официально? Заладили - "вы", "вас", "вам". Зовите попросту, по-свойски.
- Хорошо, Юрочка, учтем. - Тамара Яновна, а за ней и Ратх вошли в дом. Обстановка у молодоженов - на походный лад: шкаф, стол, две тумбочки и широкая железная кровать с металлическими шарами на спинках. Стол накрыт. Посреди тарелок и стаканов - бутыль с вином и бутылка кахетинского. Хозяйка дома, престарелая, сгорбленная армянка, тетушка Мариам, приковыляла, неся на руках малыша.
- Вот твоя бабишка… Вот твой дедишка, - певучим голосом представила она гостей двухлетнему внуку. - Дедишка, бабишка приехали, а ты трусишка опять намочил… Ах, ты, нехороший мальчик…
Дед с бабкой мгновенно взяли у нее внука, посадили на кровать. Тамара Яновна опустилась на колени, ощупала его всего: потрогала щечки, заставила засмеяться. Ратх спросил:
- Ну и как же зовут этого героя?
- Ратмиром, - живо отозвалась Таня.
- Можно было бы и попроще, - заметил Ратх, взглянув на Юру. - Зачем вам понадобилось обращаться к пушкинским героям?
- Ратмирчик никакого отношения к Пушкину не имеет, - возразила Таня. - Ратмир - производное двух имен. Рат - частица вашего имени; Мир - первый слог имени моего отца. Его звали Мираном - он погиб в прошлом году.
- Прости, Таня, я этого не знал…
- Ну что ж, садитесь за стол, - предложила Таня.
- Налей всем, - сказал Ратх, посмотрев на сына. И, выждав, пока Юра наполнил древние, украшенные резной вязью бокалы, принесенные из буфета тетушки Мариам, предложил выпить за сына и невестку, за внука - за молодую семью, с которой они встретились впервые. Ратх пожелал молодоженам самой мирной и счастливой жизни. Тетушка Мариам, едва он кончил говорить, тотчас прибавила к его тосту:
- А как же еще! Только мир и добро делают нашу жизнь счастливой. Без доброты не бывает мира, а без мира не бывает хорошей жизни - одна смерть.
- Доброта - она разная, - не совсем согласился с тетушкой Мариам Ратх. - Вот мы сейчас бьем смертным боем, уничтожаем фашистских гадов, и считаем, что делаем самое доброе, самое гуманное дело. Но уничтожая нечисть, несем, всему человечеству мир и добро.
- Да, действительно, доброта многогранна, - поддержал отца Юра.
- Но бывает, что и доброта идет во вред, - сказал Ратх. - Иной раз доброта переходит из любви и доверия в доверчивость - вот тогда и начинается ее вредоносное действие.
- Что ты имеешь в виду? - Юра улыбнулся, положив на плечо отца руку.
- А то, что лет пятнадцать подряд, после гражданской, валандались мы с недобитым отребьем царского строя. Врагов своих - кулаков, троцкистов не сумели всех выкорчевать. Только началась война, сразу же появились сволочи - власовцы да бандеровцы. Между прочим, я предвидел это. Предвидел и не раз предупреждал некоторых товарищей, что их доброта к добру не приведет. С Иргизовым, помню, схватывались не раз по этому поводу. Он все старался - втолковывал мне о терпении.
- Послушай, папа, но ведь прав Иргизов, - возразил Юра. - Он всегда стоял за то, чтобы поднять воспитательную работу в массах. У нас, действительно, не хватило терпения. Я согласен с тобой, что мы получили в наследство от старого строя множество ненадежных граждан и, как ты говоришь, долго "валандались" с отребьем. Но вот беда: терпели-терпели и вдруг лопнуло наше терпение. Мне кажется, не доведя дело до конца, мы загнали преступный элемент в скорлупу страха. Придет время - и все эти люди с буржуазной моралью вновь выползут из этой скорлупы. И мы опять начнем борьбу за каждого человека в отдельности, за что, собственно, все время и ратовал твой друг Иргизов.
- Мужчины, ради бога, не задевайте понапрасну Иргизова, - вмешалась в беседу Тамара Яновна. - Он - человек врожденной доброты. Что бы тут о нем ни говорили, все равно Иргизов останется самим собой - добрым и щедрым. Да и ты, Ратх, любишь его и помнишь за то добро, которое он нес в наш дом.
- Да, конечно, - подумав, согласился Ратх. - Пожалуй, Иргизов и Юра правы в том, что главное - бой за каждого человека в отдельности. Это бой нравственный. Он вечен, поскольку вспыхнул в зародыше самой жизни и может погаснуть только с ее исчезновением. Но я не думаю, чтобы Иргизов там, на передовой, не считал самым добрым делом уничтожение фашистов, да и тех же недобитых власовцев и бандеровцев.
- Пап, а ты получаешь от Иргизова письма? - Юра налил еще в бокалы вина. - Где он сейчас, на каком участке?
- Месяц назад прислал письмо из Калуги, - задумавшись, отозвался Ратх и поднял бокал: - Давайте выпьем за него. За то, чтобы пуля его обошла, чтобы вернулся домой к жене и сыну с наградами. Давайте…