Писатель В. Рыбин, лауреат Государственной премии имени Махтумкули, автор известного романа "Море согласия", свой новый роман посвятил русско-туркменским связям XIX столетия. В нём показан период 30-40-х годов, когда на российском престоле сидел царь-тиран Николай I, когда Ираном правил не менее жестокий Мухаммед-шах, а в Хиве и Бухаре царил феодальный произвол ханов. Четыре государя вели в тот период жесточайшую борьбу за туркменскую землю. А кочевники-туркмены боролись за свою независимость, за обретение государственности.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 23
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 51
ЭПИЛОГ 69
Примечания 71
ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДЕЛО ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВАЖНОСТИ
14 мая 1835 года парусники "Св. Андрей", "Св. Николай" и "Астрахань" бросили якоря на мелководье у Бирючьей косы. В версте от стоянки виднелись скособоченные бараки карантина да калмыцкие кибитки. За ними - синеватая гладь волжской дельты.
Корабельщики после долгих странствий расснащали суда с особым рвением. Как ни говори, а возвратились в свои родные места.
Александр Герасимов, малого роста купчишка, в белой рубахе и жёлтых хромовых сапогах, ходил по палубе, покрикивал на суетящихся музуров.
- Сети-то какого чёрта топчете! А ведро зачем на борт повесили?
Нервничал всякий раз при возвращении: не по душе была эта суета. А тут ещё карантин. Нагнала астрабадская чума страху. Три года назад проползла она по южным берегам Каспия, но и по сей день её страшатся. Таможенный лекарь только и смотрит: не завёз ли кто заразу? Раньше положенного в Астрахань не попадёшь. И всё-таки радость была сильнее. Слава богу, избежали и бурь морских, и пуль азиатских. А рыбы и товаров привезли на полмиллиона рубликов.
Герасимов знал: через час-другой подплывёт катер с чиновниками и лекарем, начнётся привычная проверка. И он терпеливо ждал, поглядывая в сторону косы. Так оно и есть. От пристани отчалил восьмивесельный катерок, направился к бригу "Астрахань". Но что это! В катере полицейские! Герасимову стало не по себе. Выкинули трап, приняли блюстителей порядка на палубу. Среди них оказался и сам околоточный.
Купец залебезил:
- Доброго здоровьица, Дементий Иванович. С чем пожаловали-с?
- Документы! - отчуждённо потребовал тот.
Герасимов, недоумевая, принёс из каюты необходимые бумаги. Околоточный просмотрел их и, по-прежнему не признавая купца, словно увидел его впервые, сказал:
- Купец второй гильдии Александр Тимофеевич Герасимов, по высочайшему повелению вы арестованы.
- За что, ваше благородие?
- За дело-с! Господин урядник, проводи купца в катер и займись описанием всех наличностей!
Герасимова усадили между вёсельными. Околоточный устроился в носовой части. Удовлетворённый исполненным делом, он закурил, жадно затягиваясь, и закашлялся.
Катер даже не подошёл к пристани. Проплыл мимо брандвахтенного военного брига и начал огибать Бирючью косу. Справа, далеко в море, сверкнул на солнце большим глазом четырехбугорный маяк. За косой потянулись Чадинские мели. Вода здесь была пресная, и росло в ней множество болотного разнотравья. Стайки диких уток то и дело взлетали с желтоватой, словно слюдяной, речной глади и, пролетев немного, снова ныряли в воду. Герасимов покачивал головой, вздыхал: никак не мог поверить, что его везут под стражей в Астрахань. Никогда ещё ему не приходилось быть в столь унизительном положении. "Что же могло случиться?.. - снова и снова спрашивал он себя и терзался всевозможными догадками. - То ли папаша проштрафился, то ли купец Мир-Багиров какую-нибудь напраслину возвёл…"
К вечеру катер вошёл в узкий волжский проток Маракушу. По горизонту в крупных кучевых облаках пылал закат. Герасимов подумал: где-то там Астрахань с золотыми куполами церквей, и его Дуняша с горничными на берегу бельё полощет. Жалко себя стало до слёз. Не утерпел, заговорил опять:
- Я ведь не оставлю так, ваше благородие! В Сенат пожалуюсь!
- Жалуйся, кто тебе не велит, - охотно поддакнул околоточный. - Да только, говорят, по приказу самого Сената и судить-то тебя будут. Вот ведь оно как!
В Астрахань приплыли в полночь. Вдоль кремлёвской стены на столбах светились фонари. По берегу Волги тут и там лизали черноту ночи красные языки костров. Возле них сновали люди и слышались голоса. В отсветах огня виднелись силуэты расшив и лодок. С Кутума летел перезвон татарской гармошки. Когда проплывали мимо рыбного заводика, лабазов и прочих хозяйственных построек, околоточный крякнул, словно что-то у него застряло в горле, и назидательно сказал:
- Ты, Александр, на меня не серчай. Служба моя такая…
- Да чего уж там, - уныло отозвался купец. - Многого я от тебя и не прошу. Скажи хоть, за какие грехи?
- Вот дурья башка, - проворчал околоточный. - Если ты не знаешь - мне откудова знать? А если верить губернии, то сошёлся ты с диким туземным людом и чуть было войну на матушку Русь не накликал.
Следуя по затемнённым улочкам мимо индийских караван-сараев, трое полицейских вывели Герасимова к тюремным воротам и сдали надзирателям. Не успел он сообразить, куда его дальше поведут, как оказался в одиночной камере с деревянными нарами и чугунной парашей в углу.
Каждое утро купец просыпался на стёганой замусоленной подстилке и сразу не мог понять - где он? Сознание, однако, властно напоминало ему о реальности окружающего, и сердцу становилось настолько тоскливо, что хотелось выть по-собачьи или биться головой о стенку. Он скрежетал зубами, стонал и тупо разглядывал на стене чёрные движущиеся точки. Потом звонили колокола церквей, в решётку над нарами заглядывал солнечный зайчик, камера освещалась, и чёрные точки оказывались клопами. Герасимов хватал сапог и принимался остервенело давить этих тварей. Стена покрывалась красно-чёрными пятнами, а камера заполнялась зловонием.
После колокольного боя где-то в глубине тюремного коридора начинала звякать жестяная посуда. Звяканье постепенно усиливалось, и купец соображал: это тачка с похлёбкой приближается к его камере. И тут гремел замок, дверь отворялась, и надзиратель подавал кусок хлеба и миску с мучнистой жижей.
- Постой-ка! Послушай, - кидался к надзирателю Герасимов. - Отчего меня никто не вызывает? Ты подскажи там…
Надзиратель затворял дверь, вешал замок, и тележка двигалась дальше по коридору.
Так проходили дни и недели. Был уже август, но никто ни разу не поинтересовался Герасимовым. Думки его витали вокруг родного подворья. Жаль, что папаша с Никитой и Мишкой в Нижнем всё лето торгуют - знать не знают о его злой участи. А Дуняша… Разве она посмеет пойти к губернатору? А может, и ходила, да без толку. Бог знает, в чём его вина! Одно ясно - попал за связи с туркменцами.
Со двора уже веяло осенней сыростью, и иногда слышался шорох дождя, когда по коридору прогремели подковы сапог, лязгнул замок и перед купцом предстал сам начальник тюрьмы.
- Собирайся, ваше степенство…
Герасимов поспешно натянул сапоги, застегнул воротник рубахи и зашагал по коридору к решётчатым воротцам, за которыми светился день. Тюремный начальник молча следовал за ним. Во дворе, окружённом высокими стенами и четырьмя вышками с часовыми, стоял небольшой каменный дом - служебное помещение. Герасимов поднялся по приступкам, вошёл в коридорчик, озираясь: куда идти дальше.
- Сюда, сюда, - подсказал начальник, открывая обшитую кожей дверь.
Герасимов, переступая порог, встретился глазами с губернским прокурором, господином надворным советником Нефедьевым. Тот сидел за столом и перелистывал бумаги, но, как только отворилась дверь, поднял глаза и заулыбался:
- Проходите, садитесь… Давно вас жду. Не холодно вам в одной рубахе? Всё-таки дождит на дворе. Нынче осень ранняя.
- Терпим, ваше высокоблагородие. Оно, конечно, прохладно, но где его взять, сюртучишко-то? За три месяца ни разу свидания с женой не дали и на допрос не вызвали. Не знаю даже, за какие такие грехи отсиживаю.
- Тяжкие грехи, Александр Тимофеевич! Губернское правление, посоветовавшись со мной, предписало отобрать у тебя рыбу и товары, а самого отдать под суд без всякого следствия и разбирательства! Вот такова, стало быть, ваша вина и ваш грех: дело, так сказать, государственной важности.
Обвиняют вас в том, что купили у туркменцев рыбные култуки, кои находятся между Чёрной речкой и Белым бугром, и разбойников сих обязали ловить рыбу и приготовлять рыбий клей. Была такая сделка?
- Была-с, не отрицаю, - оживился Герасимов. - У меня на это контракты есть, - талагами называются по-ихнему.
Прокурор перевернул несколько листков и остановил взгляд на документе, исписанном красными чернилами. К нему были приложены две печати и вместо росписей значились отпечатки пальцев.