- Нет, ничего, Зина. Все нормально. Ты посиди, а я к одному товарищу загляну. Часа через два вернусь.
- Ужинал хоть? Нет! Я так и знала.
- Потом, Зиночка, когда приду.
Он вышел из дому и направился в сторону Крымской. Пересек улицу, вошел во двор. Во дворе полно народу: жильцы играют в лото.
- Здравствуйте! Здесь живет актриса Ручьева?
С ним поздоровались вразнобой, оглядывая с удивлением: командир Красной Армии? Старуха-армянка провела его в глубину двора и указала на дверь. Иргизов постучал. Никто не отозвался. Он постучал еще раз и толкнул плечом дверь. Она подалась с тихим скрипом. Иргизов вошел в сенцы, затем в комнату. Остановился у порога: темно, ничего не видно.
- Нина! - позвал негромко.
- Кто здесь? - испуганно вскрикнула она и кинулась к столу за спичками.
- Это я… Иргизов, - засмеялся он.
- Боже, Иргизов! Как ты меня нашел? - Нина зажгла лампу и подала ему стул. - Садись.
- Я пришел домой, - заговорил он, волнуясь, - и у меня возникло такое чувство, будто я навсегда потерял тебя. Два часа, пока не видел тебя, показались мне мукой. Я люблю тебя… Люблю…
- Не надо лгать, - сказала она, поправляя халат и прикрывая грудь. - Неужели ты думаешь, я такая глупенькая, и не понимаю - что между нами произошло? Случай бросил нас в объятия друг к другу. А еще точнее - хмель. Ты ведь и сам, пожалуй, раньше меня понял всю пошлость нашей встречи.
- Прости, Нина…
- За что прощать-то? - Она отошла к окну. - Ты ни в чем не виноват. Можешь идти спокойно. Не терзайся, забудь обо всем.
Иргизов не двинулся с места - лишь тяжко вздохнул и, облокотившись на стол, отвернулся. Смотрел на стену, на бархатный гобелен и чувствовал себя несчастнейшим человеком. Он думал, как же вернуть то прекрасное, то нежное, то несравненное ни с чем, что он испытал при встрече с ней! Неужели никогда не повторятся эти счастливые минуты? Она смотрела на него, видела, как менялось выражение его лица, какую неподдельную муку выражал его взгляд, как горько кривились губы, и поняла: он, действительно, влюблен в нее.
- Иргизов, милый, - сказала она дрогнувшим голосом. - Ну, зачем нам с тобой дурная слава? Я не могу стать любовницей. Я споткнулась в жизни, наделала глупостей, но я не лишена права на счастье.
Нина вышла в сенцы, и Иргизов слышал, как она возится с примусом, разжигая его. Затем она торопливо вернулась в комнату, бросила на ходу: "Извини, я быстренько сварю кофе", и вновь занялась в сенцах примусом. Он кивнул ей в знак согласия и взял с туалетного столика фотоальбом в бархатных корках. Раскрыв его, увидел большое фото: стройный подтянутый комбриг стоял, опершись рукой на тумбочку, и слегка улыбался. "Наверное, это ее бывший муж, - подумал Иргизов. - Он перевернул страницу и увидел этого же военного с женщиной в светлом платье. "Может быть, это ее отец и мать?" Нина внесла кофейник, распространяя на всю комнату пряный запах кофе.
- Нина, кто это? - спросил он.
Поставив на стол две чашки, она налила в них кофе и, садясь рядом, заглянула в альбом:
- Это мой отец. Погиб в двадцатом, в Крыму.
- Как? - вырвалось у него. - А я думал…
- Погиб мой отец, - печально повторила Нина. - Уехал туда, в штаб Фрунзе и, как рассказывают сослуживцы, погиб в первом же бою. А это мама, - пояснила она и, подумав, доверительно сказала: - Четыре года поплакала и вышла за другого. За одного бухгалтера. Я не смогла его терпеть. Слизняк какой-то. Что она в нем нашла? А сама она - прелесть. Когда я была маленькой, мама мне рассказывала множество сказок, но больше всего я любила сказку о принце и бедной девушке, которая все время ждала - когда же за ней приедет принц на коне? И вот, уже после революции, по-моему, в девятнадцатом, когда папина бригада стояла в Саратове, к нам домой стали приезжать конники. Наш дом стоял на откосе, над Волгой. Представь себе - появляется на бугре кавалерист, складывает ладони рупором и зовет: "Комбриг Ручьев, на вы-ы-ход!" Папа мгновенно выходит во двор и дает знак, что сейчас придет. А мама, бывало, говорит: "Дождешься, Ниночка, и за тобой вот так приедет твой принц". Как-то отец услышал эти мамины слова и поправил ее: "Тогда уж не принц, а красный рыцарь революции - это куда романтичнее!" Сегодня, когда ты появился на откосе у Золотого ключа, во мне все перевернулось. Увидев тебя, я подумала: "Это мой Красный рыцарь", и позвала. Может быть, это судьба? - Нина застенчиво улыбнулась, и Иргизов непроизвольно потянулся к ее руке, зажал в ладони и поднес к губам.
- Хорошо, если судьба, - сказал, не выпуская ее ладонь. - Я всю жизнь буду благодарить эту судьбу.
Нина еще раз улыбнулась, но уже грустно, словно жалея о чем-то, и проговорила со вздохом:
- Жаль, что эта судьба не пришла к нам два года назад. Два года назад я закончила театральное училище, пришла в театр и оказалась в липких руках пьяницы и бабника. Я думала, вместе с новой жизнью по-новому заживет и театр. Но я оказалась в такой обывательской богеме, в такой патриархальной обстановке, что не вынесла ее и ушла. Уехала сюда с подругой. А тут тоже осколки старого мира, а не современные артисты. Все понимают, что надо создавать театр нового типа, театр - на современном репертуаре, с новой системой: с системой Станиславского, - но только понимают. Дальше дело не движется. Сплошная буффонада, а не драма. Больше кривляний, чем души.
Нина говорила о своем наболевшем, говорила это впервые - до встречи с Иргизовым никому не жаловалась, не роптала на серятину театральной жизни. Это с его появлением она почувствовала крайнюю необходимость высказаться вот так, как говорила сейчас. Иргизову многое было непонятно. Он не знал, кто такой Станиславский, что за система у него, что такое репертуар, буффонада, и, слушая Нину, терялся, не в силах поддержать беседу.
- Нина, прости, - признался он. - Я ничего не смыслю в том, что ты мне говоришь, но мне очень интересно. Я ведь говорил тебе там, на ключе, что мы часто ходим коллективно на спектакли. В театре я и увидел тебя впервые.
- Дану, что ты! - успокоила она его. - Я все понимаю. Я говорю о самых несложных вещах. Просто тебе все это незнакомо. Я тоже, наверное, многое не пойму из твоей биографии. Расскажи о себе.
И он охотно, и тоже впервые в жизни, начал рассказывать о своем детстве и юности, о том, как стал красноармейцем и оказался в Каракумских песках.
XI
Иргизова нежданно-негаданно навестил Морозов: пришел в девять вечера. Самого дома не застал. Зина встретила черноусого, коренастого командира в военной форме несколько растерянно - сразу не смогла сообразить, откуда он взялся. Будто бы не здешний - ни разу в Полторацке не видела, а внешность знакомая. Морозов тоже не признал в семнадцатилетней красавице ту костлявую, стриженную под "барана", Зинку, которую видел восьмилетней девчонкой, когда заезжал на несколько дней домой в Покровку.
- А вы, что ж, не жена ли Иргизову будете? - спросил Морозов, уважительно оглядывая девушку.
- Неужто на жену я похожа? - по-детски захихикала Зинка. - Сестра я ему буду. Невенчанная еще…
- Это какая же сестра, - опять не узнал ее Морозов. - Я видел в Покровке, когда приезжал, голенастую девчонку, уж не ты ли тогда была?
- А-а, вспомнила! - Зина засветилась от щедрой улыбки. - Вы же - Сергей Кузьмич Морозов, который на задах, за бабкой Меланьей в избе с камышовой крышей жил! Угадала?
- Он самый, чего тут гадать, - осмелел и почувствовал себя вовсе своим в этом доме Морозов. - Ванька-то где? Поздно уж - пора бы ему быть дома.
- Да ведь только девять, разве это поздно! - не согласилась Зина. - Он всегда приходит в одиннадцать, а то и позже. Да вы садитесь и будьте как дома. Я примус уже поставила, сейчас ужин разогреется.
- Я уже поужинал, - отозвался Морозов. - Чайку разве что выпью стакан… Однако, и времени у меня на посиделки нет, а Ивана позарез надо увидеть.
- Да у них в военном городке в десять только вечерняя поверка, а потом он идет к своей крале в театр. Провожает ее домой.
- Что за краля такая? - полюбопытствовал Морозов.
- Артистка одна, красавица писаная - сроду таких красивых не видала. Сколько за ней ухаживают - она всех от себя отводит, как жар-птица крылом, а Ваньку нашего полюбила.
- Вот те и ну! - засмеялся Морозов. - Ай да Ванька… А вообще-то ничего противоестественного: он парень видный. Как говорится, блондин голубоглазый, да и ростом взял. Вот только неясно, насколько серьезно их знакомство. Об артистках всегда не так, как о других говорят.
- Да что вы, Сергей Кузьмич, Нина Михайловна совсем не такая. Она тоже из военной семьи - потому и полюбила Ваню. Отец у нее был комбригом - погиб в гражданскую…
Разговорился Морозов с Зиной и не заметил, как пролетел час, а за ним и другой. И вот в одиннадцать на пороге комнаты появился Иван Иргизов.
- Сергей Кузьмич, да это никак вы?!
- Я, Ванюша, кто же еще. А ты по театрам шляешься, с артистками знаешься! Смотри у меня, командир, не окрутили бы тебя раньше времени, да под венец не повели.
- Это ты уже тут наговорила, - Иргизов бросил недовольный взгляд на сестру. - Гость только вошел, а ты ему все секреты на стол.
- Дак это же Сергей Кузьмич! - удивилась Зина. - Неужто и ему похвастаться нельзя?
- Хвастаться пока нечем.
- Ладно, Иван, не серчай. - Морозов взял Иргизова за руку и усадил на кровать, сам сел напротив. - Времени у меня, Ванюша, совсем нет. Завтра в пять должен быть у туркменских кавалеристов.
- По каким таким делам? Инспекторская проверка, небось?
- На этот раз нет. Приехал из Ташкента, как говорится, со всеми манатками. Жену, правда, пока там оставил, а сам… прибыл принимать дела начальника учебной подготовки полка.